Где бы ни жил советский писатель: на Урале или в Донбассе — у него одна прописка — Родина, один герой — народ, одна дума — их судьбы. Эти «заботы света» и объединяют рассказы и очерки сборника в единое творческое целое, в произведение о нашем современнике.

Челябинская и Ворошиловградская — области соревнующиеся. Их сегодняшнее трудовое соперничество выросло из общности исторических судеб.

Ворошиловградщина — край угля, металла, тяжелого машиностроения, электроники, подавляющее число ее жителей — горожане.

Почти так же звучит энциклопедическая справка о Челябинской области.

«Колыбелью южной металлургии» нашей страны называют бывший Луганск — отлитые на его заводе пушки гремели еще на Бородинском поле.

Металлургическая история Южного Урала и по сей день в полной мере не охвачена мыслью исследователей и художников.

Всенародному патриотическому движению дал начало трудовой подвиг Алексея Стаханова (на празднование пятидесятилетия этого события в 1985 году в Ворошиловград приезжали, конечно, и челябинские писатели), — столь же «заразительным» был почин златоустовского кузнеца Василия Симонова, возглавившего в 1927 году первую в стране ударную бригаду.

Суровому испытанию подверглись в годы Великой Отечественной и русский, и украинский народы.

Множество предприятий принял Южный Урал. Прибыли люди со всех краев Украины — харьковчане, сумчане, херсонцы, днепродзержинцы, днепропетровцы, мариупольцы…

А потом, когда воедино были собраны трудовые и боевые силы, когда обогащенные опытом и мастерством друг друга «хозяева» и «гости» создали необоримый фундамент победы и покатились с украинских степей в свое логово захватчики, магнитогорские металлурги и строители бросили клич: «Поможем родному Донбассу», «Дело помощи родному Донбассу мы считаем своим кровным делом!»

Как будто вспять пошли дороги от южноуральских городов, унося все, что было необходимо для возрождения порушенной Украины. Тогда на карте Челябинска стали появляться украинские названия — улица Донбасская, Макеевская, Кадиевская, Днепропетровская, Запорожская. И, конечно, среди них значилась Луганская — от старого названия города Ворошиловграда.

Так вызревали близкие по содержанию литературные традиции, которые на Ворошиловградщине закреплялись в творчестве Владимира Сосюры, Михаила Матусовского, Павла Беспощадного, Петра Панча, Николая Упеника, Федора Вольного, Тараса Рыбаса, Владислава Титова, на челябинской земле — Бориса Ручьева, Людмилы Татьяничевой, Константина Реута, Михаила Львова, Вячеслава Богданова, Валентина Сорокина, Марка Гроссмана.

В 1979 году в Ворошиловграде, Краснодоне, Северодонецке, Коммунарске и Артемовске побывала делегация челябинских литераторов — тогда и родилась идея совместного поэтического сборника «Рабочее созвездие», вышедшего два года спустя в издательстве «Донбасс».

Затем ответный визит нанесли украинцы. «Мы были очарованы необозримыми просторами Южного Урала, чудесными пейзажами, огромной производственной мощностью этого края, сердечным радушием людей», — сказал тогда один из членов делегации.

В новом совместном сборнике выступают прозаики. Далеко не все в нем прямо говорится о дружбе, соревновании, авторы по преимуществу размышляют о своем родном крае, о близких им людях. Главное в книге — идея духовного родства советских людей, разделенных порою большими расстояниями, характеры творчески напряженные, созидательные, черпающие силы в любви к Родине, малой и большой, в непрестанном стремлении к перестройке своей жизни.

Константин СКВОРЦОВ,

секретарь правления Союза писателей СССР

В один из последних августовских вечеров к Стахановым пришли гости. Парторг Константин Григорьевич Петров, которого шахтеры называли просто Костей, и начальник участка «Никанор-Восток» Николай Игнатьевич Машуров.

Дуся, кормившая грудью Витю, испуганно ойкнула и, на ходу застегивая кофту, скрылась в крохотной кухне. Старшая дочурка Стахановых Клавочка, в длинном, на вырост, платьице, устроилась между колен отца, сидевшего на кровати, и уткнулась носиком ему в живот.

— Ты чего же испугалась, малая? — погладил ее Петров по белым, с рыжим отливом, волосикам и протянул кулек с конфетами. — Вот тебе гостинец.

Клавочка несмело повернула голову, изучающе посмотрела на улыбающихся дядей, потом на желанный подарок.

— Чего уж там, бери, — кивнул Алексей, — только «спасибо» не забудь сказать.

— В ясли водите? — поинтересовался парторг.

— Пока не было меньшого, дома сидела, — ответил Стаханов.

Машуров тем временем разглядывал обстановку квартиры лучшего забойщика своего участка. Железная кровать с провисшей сеткой застелена потертым байковым одеялом. Подушка на ней — блином. Детская кровать была самодельной, деревянной. Рядом с ней — зыбка. У стены неуклюжий сундук, окованный полосами железа, — приданое Дуси, бывшей стряпухи шахтерского общежития, бездомной сироты-цыганки. Под окном стоял тщательно выскобленный стол, на котором угадывалась завернутая в полотенце булка хлеба.

Николай Игнатьевич почему-то почувствовал собственную вину за эту убогость шахтерского жилья, затоптался на месте.

— Да вы садитесь… — Алексей отстранил Клавочку, а сам поднялся, подставил стулья.

— Куда же скрылась твоя жена? — Костя обернулся: — Евдокия Ивановна!

— Сейчас, — послышалось из кухни.

— Почему не записался на мебель? — спросил у Стаханова Машуров. — Уж кому-кому, а тебе бы первому завезли — шкаф там, буфет, диван.

— Да я хотел, а вот она… — кивнул Алексей на жену. Дуся успела переодеться в платье с большими красными розами, причесать густые черные волосы.

— А куда тебе везти новую мебель? В эту конуру? — повела она сердитым взглядом по комнате. — Когда давали — обещали: до первого дитяти, а сидим вот уже и со вторым. Отдохнуть человеку негде после «упряжки»: ляжет, а дитё по нем ездиет, как хочет.

— С квартирой вашей, Евдокия Ивановна, вопрос уже, можно сказать, решен… — успокоил ее Петров. — В ближайшее время получите в новом доме. Алексей обращался, — соврал он, — и мы поставили его в список… Теперь вот очередь подходит… — А сам укоризненно смотрел на Стаханова, и во взгляде его можно было прочесть: «Почему же ты, медведь косолапый, ни разу не заикнулся о том, что живешь так?»

И не знал уже Петров, Алексея надо ругать или себя за то, что больше радел о крикунах да требовальщиках, чем о тех, кто действительно нуждался, но скромно молчал.

— Так что поправим дело, обязательно поправим, — сказал он. — Сейчас поговорим о другом… Мы вот с Машуровым хотим, чтобы наша «Центральная-Ирмино» встретила Международный юношеский день небывалым рекордом. И поскольку ты, Алексей Григорьевич, предложил работать по-новому, этот рекорд сам и поставишь.

— А почему он? — вскинулась Дуся. — На него и так уже многие волком смотрят: того и жди, говорят, нормы из-за него подымут, заработки упадут.

— Ну, знаешь, Евдокия, — сердито оглянулся на нее Стаханов, — когда было твое дело, тебя вежливо пригласили к беседе. Тут теперь пойдет мужская говорка.