Но правильно говорят: донецкий уголь легким не бывает. В одном случае, тонкие пласты и к тому же еще и крутые, в другом, — успели взять «легкий» уголь на верхних горизонтах, нужно теперь опускаться пониже, где и пласты далеко не те, и геология более суровая, в-третьих, она настолько сложная, что в пору за голову схватиться. Вот такое и у них.

Шахта находится на одном из отрогов Донецкого кряжа, на сюрпризы не скупится. То выбросы метана, то кровля жмет — спасу нет, то водой топит.

Выход один: искать помощи в новой, мощной и высокопродуктивной технике.

За время работы на шахтах Александру Яковлевичу довелось испытать не один комбайн и комплекс. Они потом находили прописку не только в Донбассе, но и на кузбасском и подмосковном угольных бассейнах. В последние годы испытывались мощные комбайны ИГШ-68, 2К-52, К-10, комплексы, выдерживающие сверхнагрузки.

Новая современная техника, хотя и недостаточно еще поступает на шахты и не всегда отвечает высоким требованиям, помогает повышать производительность труда. Но как бывает обидно, когда энтузиазм, умение, опыт бессильны перед капризами природы.

После восьмидесятого года бригада намечала достаточно высокие планы, чтобы закрепиться на достигнутых рубежах. В первые годы все складывалось нормально, но вот в последние, как говорят шахтеры, большая вода забирает большой уголь.

Бригаду постигла беда. В вырабатываемые 13-ю и 14-ю лавы восточного крыла хлынула вода. Она заливала водосборники, конвейерные горные выработки, вымыв уголь. Выходили из строя двигатели, заливались ленточные конвейеры, то и дело засорялись насосы. Настоящее мужество проявили в те дни и месяцы горнорабочие Вячеслав Уткин, Сергей Валух, звеньевые Николай Карбанов и Виктор Темников, многие другие.

Слова поэта о том, что в забой приходится идти, как в бой, полностью отвечали действительности.

Несмотря на трудное положение бригады, в нее возвратились, отслужив в Советской Армии, молодые рабочие комсомольцы Сергей Чмырь, Георгий Желнов, Сергей Бажуков и другие. Благодаря самоотверженности, преодолевая трудности, задание прошлой пятилетки не только выполнили, но более чем на двести тысяч тонн перевыполнили. Считают, что в таких условиях для шахты очень важен пример, который они подают.

Во время работы XXVII съезда партии Александр Яковлевич получил телеграмму от своих товарищей:

Кто-кто, а бригадир знал, какова цена этих тонн.

После возвращения со съезда, решив все неотложные бригадирские дела, Александр Яковлевич встретился с горняками шахты и поделился впечатлениями и мыслями о работе высшего партийного форума.

Говоря о задачах, стоящих перед бригадой, шахтой и страной, он сказал:

— Нам необходимо превратить все свои замыслы в действие, наполнив его энергией самого высокого напряжения. Да, нужно и дальше повышать дисциплину труда, взаимную ответственность. Спору нет. Но если дисциплина и так на высоком уровне, как говорят, железная, что тогда? Есть ли другие резервы для повышения производительности труда? «Есть!» — отвечал прославленный бригадир.

И конкретно останавливался на таких еще не до конца использованных резервах, использование которых поможет твердо выйти на рубеж ежегодной добычи более миллиона тонн угля. Нужно увеличить машинное время, свести до минимума простои через поломки от еще недостаточно высокого качества угледобывающей техники. Получается парадокс: затрачиваются средства на проектирование, потом — на изготовление вполне современных и дорогих комплексов, но они… изготовляются из низких сортов металлов и ожидаемой отдачи не дают. Вывод один: для машиностроителей угольная техника должна быть высококачественной и надежной!

Подводят еще и проходчики, иногда не успевают готовить резервные лавы. Их проходческая техника тоже желает быть лучшей.

Еще один урок съезда: очень многое зависит от людей. Здесь зачастую успех дела решает высокое сознание. Его перестройка — трудный и мучительный процесс, связанный в прямом и переносном смысле с большими перегрузками. Их облегчает внимание к человеку, принципиальность и справедливость, душевность и искренность отношений. Без этого, заметил Александр Яковлевич, перестройка будет только подстраиванием.

При таком подходе они смело смотрят в завтрашний день. Бригада определила такие цифры, исходя из еще очень сложных геологических условий, на второй год двенадцатой пятилетки: 1 миллион тонн угля. И идет в этом графике.

Здесь умом и сердцем воспринимают значимость переломного момента. Преодоление трудностей, введение всех резервов в действие — импульсы ускорения.

Новые высокие рубежи горнякам под силу, ведь каждый из них болеет за дело, все острее чувствуя себя хозяином нашего общенародного государства.

…В середине первого года двенадцатой пятилетки газеты сообщили: впервые за последние годы угольная промышленность Украины выполнила полугодовое плановое задание.

Да, кто бы только знал, каких и сколько передумал дум природный пахарь Иосиф Погорелец, каких и сколько он пластов переворочал, пока отважился на самую рискованную штуку по тем зыбучим временам: сорваться сразу всей семьей с насиженного места. Глупую курицу не выгнать со двора, где вывелась она из вешнего яичка, а уж чтобы человек решил покинуть хату, в которой прожил только он полвека да предки не одно столетие скоротали, — это совсем неслыханное дело. Но он решил. А решил, как умер. Что покупали — продал, что роздал даром, мол, владейте и не поминайте лихом.

— Далеко ли собрался, Иосиф?

Далеко ли… Куда глаза глядят. Искать, где воли и земли чуток побольше, чем у него за печью. Побольше ж всего этого, кто говорил — в Сибири, кто — на Дальнем Востоке, то бишь где Макар телят не пас.

И захлебнулась горем хата и ослепла, и заголосили бабы так, что и по горючей слезе навернулось в больших и карих очах Погорельца, когда почал он с одного удара вгонять по шляпку четвертные гвозди в горбыли на окнах, которые перечеркнули все былое. Вгонять, как в крышку гроба.

— Но! Мертвого не носят от могилы.

Дернулась вожжа, прянула ушами лошаденка, качнулся под крестьянской колымагой дегтярный лагунок с мазилкой.

И за лето добрался запорожец-отчаюга с возом ребятишек из-за Днепра вон аж докуда — до Башкирии. Добрался, умудряясь попутно добывать на пропитание работой: то сена покосить кому наймется, то жито жать. А в той Башкирии совсем на час остановился обочь дороги возле малюсенькой, со жменю, деревеньки с очень уж русским для башкир названием — Вязовка, в которой, как оказалось, сплошь русские ж и жили — не один Иосиф Погорелец мыкался по свету в поисках земли и воли, обещанных народу Столыпиным. Всего на час остановился, телегу смазать. Опнулся, как тут говорили. Смазал телегу. Заменил оглоблю. Перетянул шину на худом колесе. Помог старожилу с уборкой хлеба, заняв под постой пустую хатку, да так незаметно и перезимовал, а по весне пустил в увалистую землю свои корни и прирос к ней до скончания дней. Концу дням его, вязовцам казалось, никогда не наступить, на веки вечные, казалось, сооружен специально для работы на пашне этот могутный мужик, но бесследно ничто не проходит, и даром пути не даются — надломился Иосиф, впрягаясь в поклажу, чтобы давать передышку жеребой кобылке, на приплод от которой и теплилась у хозяина вся надежа. Надломился и рухнул сразу, не поскрипев нисколько: такие не скрипят. Рухнул — только земля состонала.

Ваня не помнил деда Погорельца. На долю российских ребятишек выпадали участи пострашнее: не помнить в лицо отцов, так и не вернувшихся с войн. Не помнить в лицо, но по рассказам бабушек и матерей знать наизусть, что слыли они вечными тружениками и пахарями исконными. Бесследно никто не уходит. Иосифа Погорельца земля снабдила силой, земля и отняла ее. И уж не ахти какие пожитки оставил он после себя. Но силу русского духа и преданность труду сумел он передать по крови и детям, и внукам, и правнукам они передадутся, как передались ему от его прадеда. Великое наследство. И нет цены наследству этому, и нескончаемо оно.