«Ветер — по кронам…» Ветер — по кронам. Спрятались тетерева. Низким поклоном Кланяются дерева. Время рассвета. Спятила роща с ума: Кем-то раздета Или разделась сама. Мнилось: престижна Каждая желтая прядь. Скоропостижно Это пришлось потерять. Как от махорки, В сизом дыму бересклет. Да от моторки Вдоль по воде белый след. «…Стоите в людной тишине…» …Стоите в людной тишине, Не в силах шевельнуть рукою. И ладно, если хоть во сне Опять случается такое. Близки — беспомощность И страх: Терпящий бедствие над нами Корабль в свинцовых небесах Или на наших же глазах Пловец, затоптанный волнами. Гадание — Белокурая инфанта, Посмотри смелей вперед: Не от шпаги — от инфаркта Твой возлюбленный умрет. Не вонзится в лошадь шпора, А в соседстве с париком В мирном доме и не скоро Отойдет он стариком. Отойдет он на рассвете, Не обидев никого. Ваши внуки, ваши дети Будут около него… Но уже с гадалкой в ссоре, Смотрит юная в упор, И в ее монаршем взоре Изумленье и укор. Термометр Как если бы работой дельной Был занят я в начале дня,— Термометра сосуд скудельный Опять под мышкой у меня. Опять из утреннего дола Встают березы в сотый раз. Я не отвык еще от дома, Как здесь случается подчас. Баюкая свою разлуку, Смотрю с восьмого этажа, Как бы на перевязи руку Горизонтальную держа. После болезни Ах, жизни скорлупка! Куда же нас жребий занес? На сердце зарубка, Совсем еще свежий затес. По этому следу, Коль нужно, отыщут меня В четверг или в среду В туманах осеннего дня. Над вспыхнувшим кленом Открытый холодный зенит. То ль ветер по кронам, То ль сердце негромко шумит? Все прямо и прямо Иду среди белого дня, И кардиограмма, Как карта, в уме у меня. Таксист — Федосеич, Федосеич, Ты не пашешь и не сеешь, И, однако, жизнь твоя… — Полно, Яковлевич! Я Выезжаю спозаранку, Без конца кручу баранку, По проулкам, по росе, По гудронной полосе. В Шереметьево! В Быково! Передыху никакого. Хуже, если передых. Дай ворочать за двоих! Каждой, Яковлевич, клеткой С этой связан я креветкой (Так машину мы зовем Иногда в кругу своем)… — Федосеич ты, Негода, Ты какого будешь года? Знаю, не был на войне, Но войну напомнил мне. «Писатель стоял у моря…» Писатель стоял у моря, Задумчивый и прямой. И слушал, как, гальку моя, Ритмично шумит прибой. Покачивались некруто Суденышки на волне, Но думалось почему-то О юности, о войне. Не будничная забота Владела им с головой. И думалось отчего-то О женщине молодой. А волны катились с гамом, Напором и куражом. Они выпускались самым Невиданным тиражом. Книги Если в ваших личных библиотеках есть книги, которые вы уже прочли, просьба передать их в библиотеку жэка. Из стенной газеты «Дом, в котором мы живем», 1974 г. Теперь бы уже никто К сему не прибегнул крику. Как кожаное пальто, Теперь они любят книгу. Но все-таки не о том Стихи. И не на потеху. Я свой уважаю дом, И жэк, и библиотеку. Есть книги, что я прочел, И, думается, недаром. Но я из породы пчел, Летающих за нектаром Все в тот же цветущий луг, Где был уже многократно, Свершая все тот же круг — Туда и опять обратно. «Не всем моим собратьям удалось…» Не всем моим собратьям удалось Продраться сквозь свое косноязычье, Как сквозь чащобу рвется рослый лось, А сквозь листву — выщелкиванье птичье. Не всем дал бог опомниться скорей — Как бы ожженным творческою плетью — От юной инфантильности своей, От зрелого несовершеннолетья. |
