Прощанье с редакцией До свиданья, Друзья и подруги. Заседанья В час ливня и вьюги. Потускневшей побелки Известка. Все проделки, И гранки, и верстка. Все, хотя бы И глупые, ссоры. Все ухабы, А также рессоры. Взрывы пыла. Наш смех и невзгоды. Все, что было За долгие годы. Все родное — И наши потери, И иное, Чего мы хотели. …Вдоль канавки Кудрявится травка, Как вдоль главки Редактора правка. Закон вертикали
Бор. Опушка. Первый ряд Мощных сосен, что наклонно В синем воздухе парят, Как колонны Парфенона,— Чуть откинувшись назад. Но о том не знает взгляд. Магнит Что нам в опыте чужом! Не особо много толку Намагниченным ножом На полу искать иголку. Ведь в ближайшие часы, Топоча неверным кругом, Намагнитятся часы, Стрелки склеятся друг с другом. «Воспоминанья женщины одной…» Воспоминанья женщины одной О нашем замечательном поэте, Пронизанные смутною виной, Усиленные общею войной,— Я их прочел, воспоминанья эти. Не для печати и не для родных, А для себя она их написала, И веет бескорыстием от них И искренностью с самого начала. Срок действия не только не истек, Но словно устремлен еще куда-то, Как в почве угнездившийся росток, Как в треугольник сложенный листок, Что в дымных безднах ищет адресата. Строчка Поверил вашей строчке И даже не одной, — Как верят малой дочке И женщине родной. Иное в бездну канет, И вообще вранье… А эта не обманет, И верится в нее. «Милый Митя Голубков…» Милый Митя Голубков Поднял взгляд, что синь и ярок. Книжечку моих стихов Попросил себе в подарок. И никак я не пойму, Сам с собою в долгом споре, Для чего она ему Там, куда ушел он вскоре. «Эту гулкую землю покинув…» Эту гулкую землю покинув, В светлых водах оставил свой лик Леонид Николаич Мартынов, Наш последний любимый старик. …Как же много и щедро нам дали От пути, от стиха своего… Я смотрю в эти хмурые дали: Впереди уже нет никого. «Ветер порывами. В небе темно…» Ветер порывами. В небе темно. Сосны за дачей. Ночью проснулся. Открыто окно. Холод собачий. Днем было столько событий и дел,— Жизнь-то большая. Днем этот мир полнокровный гудел, Все заглушая. Днем укололась душа или грудь Тоненьким жалом. Памятью близкой боясь шевельнуть, Ночью лежал он. И сквозь остатки разодранных дрём Явственно где-то Слышался поезд, не слышимый днем, Знающий это. «Показалось, что окликнули…» Показалось, что окликнули. Оглянулась — ни души. Лишь березки шеи выгнули В вечереющей глуши. И ни капельки не боязно, Хоть и смеркнется вот-вот. Но отчетливо и горестно Кто-то сызнова зовет. «В спешке годов…» В спешке годов И свои утешения есть. После трудов Хорошо у порога присесть. Камень прогрет. Дело к вечеру. Ноги в пыли. Чистый просвет Между соснами виден вдали. Три стрекозы На шершавой наружной стене. Отзвук грозы, Долетевший из мира, извне. «Не снимала с пальцев кольца…» Не снимала с пальцев кольца На короткий даже срок, Чтоб случайно муж-пропойца Не нарушил свой зарок. Не снимала на ночь перстни… А снаружи, где темно, Все накатывали песни На закрытое окно. В купе
В купе три девушки со мною, И словно здесь они одни, Своей похожею судьбою Друг с другом делятся они. Я слышу эти разговоры, Я понимаю этот пыл. А оживленные их взоры Не верят, что я молод был. |
