Рассыльного зовут Эйвин Лиан. Если он не до конца пропихивает газету в щель, Фоссе уже готов подхватить ее за дверью. Остальные еще не встали. У них в запасе несколько часов сна. Эйвин никогда не видел, что все они делают, проснувшись. Просто он любит представлять себе это, бегая вверх и вниз по лестницам, мимо их зеленых дверей с матовыми стеклами, которые отличаются лишь цветом занавесок. У дома номер три-це он встречает свою коллегу, которая обслуживает тот же участок, только разносит другую газету.

Он кивает ей. Как всегда.

Какие новости? Хорошие? Плохие? Год?

Год двухтысячный — это веха, избранная условно, она отмеряет время, отделяющее нас от бунтовщика, родившегося около «нулевого» года в Галилее, на Ближнем Востоке. Бьерн Ларсен, начальник экспедиции министерства финансов, вместе с группой специалистов занят тем, как будет выглядеть страна к двухтысячному году. Бьерн Ларсен, начальник экспедиции, руководит правительственными учреждениями по планированию, отделом Зодиака; он работает на будущее.

Бьерн Ларсен и его сотрудники — из министерств, из управления водного хозяйства, союза судовладельцев, концерна «Норшк Хидро», Христианийского металлического завода, из семи научно-исследовательских институтов, находящихся в ведении Государственного совета научных изысканий и Центрального статистического бюро — собрались обсудить четыре возможности политического развития Норвегии. Все четыре основаны на том, что будет продолжаться линия развития пятидесятых — шестидесятых годов. Как полагает Бьерн Ларсен, в двухтысячном году каждый пятидесятый норвежец будет занят в сельском хозяйстве, лесоводстве или рыболовстве; каждый четвертый будет занят в торговле; девять из десяти норвежцев будут жить в городах, рабочая неделя составит половину нынешней, и каждый из нас будет в среднем зарабатывать в год двести тысяч крон.

Однако Бьерн Ларсен предостерегает: «История учит, что возможны непредвиденные изменения, и это очень осложняет прогнозы на будущее».

В пять утра на улице Иледаль орут чайки — море их теперь не устраивает, на суше жизнь сытнее. Во дворе воркуют голуби Багге. Белая кошка крадется к мусорным бакам. В подъезде дома двенадцать на доске четыре объявления: «Управляющий принимает ежедневно с 10–11.30, тел. 37–95–15»; «В понедельник, 9. VIII — горох. Среда, 11. VIII — пироги с рыбой и морковная подлива. Пятница, 13. VIII — копченые колбаски»; «Богослужение — первый четверг каждого месяца, церковь на улице Иледаль, пастор Бьерн Альве. Начало в 18 часов»; «Птиц кормить запрещается. Отдел здравоохранения. Ветконтроль». Дом номер двенадцать — дом муниципальный: пять этажей, лифт, в каждом этаже девять комнат, металлические номера на дверях, сменные дощечки для фамилий и два пустых места в списке квартиросъемщиков; здесь жильцы временные. В таких домах обитатели разговорчивы, заслышав шаги в коридоре, они часто открывают дверь и сами берут газету. «Что так рано поднялись?» — спрашивает Эйвин. И они улыбаются ему, как ребенку.

П. Лекен живет в номере одиннадцать. У него есть дочка, в которую Эйвин влюблен. Как-то в пятницу вечером, когда он пришел за недельной платой за газету, она открыла ему дверь в белом халате и с полотенцем вокруг головы. Но в остальные пятницы П. Лекен открывает дверь сам, и он всегда пьян.

Валентин Левли сам в молодости разносил газеты. «Теперешние-то газеты потяжелее», — говорит Валентин Левли и сует Эйвину завернутую в бумажку крону.

Мина Хагге живет в номере двенадцать. У нее сын моряк, и она заманивает Эйвина к себе подачками. Интересно, что сталось со старой рассыльной, как же ее звали, она еще работала здесь столько лет, прекрасный была человек, и, кстати, может, Эйвин купит «Морской бюллетень», где перечислены все суда, чтобы знать, в какой точке земного шара сейчас ее сынок — то ли в Джакарте, то ли в Рангуне, а может, пересекает Индийский океан. На кухонной стенке у Мины Хагге висит календарь с голыми девицами, таких Эйвин еще не видел у старушек. Каждый раз он невольно смотрит на календарь: может, раньше ему показалось? Но нет, все правильно: в августе — девица блондинка, в июле — была девица брюнетка. «Это календарь сына», — говорит наконец Мина Хагге, и Эйвину становится неловко, теперь ему приходится покупать ей «Морской бюллетень» каждую неделю.

Водолей — одиннадцатый знак Зодиака, наблюдается ночью на юге, недалеко от небесного экватора, по плечам — две яркие звездочки, Альфа и Бета, а слева от них маленький треугольник обозначает кувшин, из которого льется вода. Люди в древности установили созвездия Зодиака, расположенные по эклиптике, и связали их со сменой времен года в долине Нила.

Созвездия Зодиака издавна используют для предсказаний, перед тем как принять важное решение: Водолей, по египетским поверьям, обозначает разлив Нила, греки видели в этом созвездии Девкалиона, пережившего потоп, новейшая астрология толкует Водолей как самоотречение, удачу в супружестве, зарождение новой жизни.

Звезды в созвездии Водолея связаны с планетой Уран, седьмой от Солнца, божеством неожиданных перемен, новых встреч и всего чуждого. Оно неустанно расточает свои духовные силы на предвидения того, что принесет будущий и все грядущие годы. Знак Водолея — две волнистые параллельные линии. Водолей наблюдается в период между двадцатым января и восьмым февраля, появляется следом за созвездием Овна, предшествует созвездию Рыбы.

Водолей сулит революцию.

Революцию, у нас-то?

Когда Эйвин Лиан катит обратно, обхватив липкими от свежей типографской краски пальцами руль, а с багажника свисают пустые сумки, двести двенадцать человек сидят по своим кухням, держа в одной руке чашку кофе, а в другой — газету, которую он им только что доставил. Они читают, пережевывая, и жуют, читая, иногда запивая глотком кофе. Они читают про очаровательную улыбку убийцы: убийца улыбается, заняв две полосы, и они верят. Они читают о холеных руках вора: вор подмигивает им, заняв две полосы, и они верят. Они читают про то, как элегантен костюм поджигателя, — поджигатель глядит на них в упор, заняв две полосы, и они верят. Еще ни один человек не сказал: «Эта газета лжет».

Прочитав газету наполовину, они складывают ее, засовывают в портфель или в сумку и отправляются к автобусной остановке. Иногда газету суют под столик в передней, к старым газетам, откуда недели через две ее вместе с остальными снесут в подвал. На одних газетах будут чистить рыбу, в другие завернут мусор. Одни газеты попадут в рот младенцу, из других сделают стельки для ботинок. На какие-нибудь газеты попадет масляная краска, когда в доме ремонт. Но почти все газеты в конце концов сжигаются, то ли в маленьких кафельных печках, то ли в огромных печах, или же их спрессуют и отправят в барабаны, чтобы сделать из них новую бумагу. У нас в Норвегии газета доставляется потребителю дважды в день, и в подвалах крупных типографий в тугих рулонах хранятся километры белой бумаги, ожидая, пока огромные вилы поднимут их и вставят в машины, откуда они выйдут, тесно усеянные мелкими черными значками, пахнущими типографской краской, от которой чернеют пальцы.

Эти значки лгут. Они лгут так давно, что уже никто этого не замечает.

Эти значки вещают. Они предсказывают наше будущее.

Значки эти принадлежат здешним хозяевам страны. Они отражают будущее своих хозяев.

Эти хозяева — поджигатели.

Они говорят: «Мир».

Подразумевают: «Война».

Они говорят: «Не надо перемен».

Подразумевают: «Жги!»

Водолей двигается мелкими рывками, в животе у него электрический моторчик, на запястьях — контакты, в голове — информационное устройство, во рту — батарейка. Он смотрит искоса вниз, на воду: вода льется из кувшинов совсем как настоящая. Он может стоять, ходить, сидеть, есть, думать, говорить. Если в отверстие на лбу опустить монетку, он выдаст предсказание будущего.