И за этот грех он наказан смертью?

Когда Свен умер, Карлу Юхану было девять с половиной. Просто не верится, что ребенок в его годы способен на такие сильные переживания. Мальчик так горевал, это прямо поразительно.

То же сказала мать Свена, которая на следующий день позвонила и поблагодарила за букет. Да, прямо поразительно. Бедняжка был просто вне себя. Весь изошел слезами. Потрясающая и незабываемая картина — скорбящее дитя…

А Свен вправду на небе, как они говорят?

Дело, конечно, не в струе… К сожалению, у Свена могли быть неприятности и по другим причинам. Например, он потихоньку курил. Конечно, Карл Юхан тоже курил, он не отрицает, более того — он-то и таскал дома сигареты у отца. Но, насколько он помнит, зачинщиком был Свен. И еще они воровали яблоки в саду у Кристиансена. И тут, насколько он помнит, зачинщиком был Свен.

Надо быть лучше Свена.

— Ты до сих пор грустишь по Свену, сынок?

………………………………………………………………………………………………………………………

— Карл Юхан, подойди к своей мамочке, она тебе что-то подарит.

………………………………………………………………………………………………………………………

— Карл Юхан, выйди же и поиграй с ребятами!

Нет.

Все напрасно.

Он не хочет.

Просто удивительно, до чего ребенок горюет о потере друга. Он всегда был немного нервным. Когда он ходил с цветами к матери Свена, он вернулся в таком возбуждении! Вы только подумайте! Весь следующий день пролежал с температурой. Но все же… с похорон прошло целых три недели.

А ведь он как-никак ребенок.

Ночью они приходят.

Он лежит тихо-тихо. Он спит, спит.

Но вот они дышат на него…

Дышат холодом ему в затылок.

Надо просыпаться.

Поскорее просыпаться, не то они заберут его.

Их руки скребут по одеялу.

Холодные, жесткие руки.

Мы пришли за тобой!

Мы заберем тебя, унесем в своих холодных, жестких руках.

Серые фигуры гонят его из сна в кошмарную явь, полную оцепенелого безмолвного страха. Он открывает глаза в темноте и видит их. Они поджидают его. На стульях, за шкафом и под кроватью.

Серые фигуры.

Они качаются и ждут.

Бормочут и ждут.

Карл Юхан уже большой мальчик, у него теперь отдельная комната, и снова перевести его к родителям и маленькому братишке невозможно. Об этом просто речи быть не может. Представляете, как это неудобно? Маленький ребенок, который еще ничего не понимает, — дело другое, но спать в одной комнате с мальчиком восьми-девяти лет совершенно невозможно. А что он боится темноты — это ерунда.

Вот если б он только так не кричал по ночам…

Его крики действуют на нервы.

Ну что ж… Когда ему станет уж совсем невмоготу, пусть приходит и ложится с родителями. Больше ничего не остается.

Так что теперь все в порядке.

Все в порядке, когда ему разрешают лечь с мамой.

К папе он не хочет.

У папы холодные, жесткие руки.

Горевать не так-то легко. Иногда он забывает об этом на много дней. Но когда вспоминает, то горюет вдвойне. Ведь они так дружили, он и Свен. И ведь если он не будет горевать, они придут ночью. Бедняжечка Свен…

Свен теперь на небе. А если Свен не на небе, надо горевать еще сильнее, чтобы не попасть туда, где находится Свен, если он не на небе.

Бедняжечка Свен.

Бедный, бедный покойный Свен.

Нет, нельзя идти играть с другими мальчиками.

Надо сидеть дома и горевать.

— Милый боженька!

— Милый боженька, я буду лучше других мальчиков.

— Лучше Свена…

— Милый Свен, помоги мне стать лучше тебя.

— Милый Свен!

— Сделай так, чтоб они не приходили по ночам.

— Сделай так, чтоб они не приходили по ночам, чтоб они не забрали меня, и я буду горевать о тебе всю жизнь и до скончания века больше ни с кем не буду дружить…

Жили-были два мальчика.

Один спит вечным сном, другой все еще ждет своего часа. Один рано был призван к престолу всевышнего, другой вырос кротким и набожным — образец для сверстников, услада для родителей, гордость класса.

Итак, в конце концов все обернулось к лучшему — нет худа без добра. Ибо душа второго мальчика была вовремя сокрушена страхом и покаянием. Когда-то он был сильнее всех на улице и неистощим на всякие проказы. Но это ему не зачтется.

А зачтется ему, что он внял гласу господню и в девять лет задумался о спасении души. Страх перед карой связал ему руки, и он прошел по жизни чистым и безгрешным…

Как большинство ханжей.

В доме Асбьёрна Куллинга среди ночи задребезжал телефон. Асбьёрн, сонно пошатываясь, выбрался из постели.

— Да! — раздраженно буркнул он в трубку.

С минуту длилось молчание, а потом послышался торопливый, прерывистый шепот:

— Они уже едут к Кристиану… Беги к нему скорее, остались считанные минуты… Я стою в будке на станции…

Еще не совсем очнувшись от сна, Асбьёрн пробормотал:

— Что за шутки, черт побери? Кто едет? Куда? — В эту минуту он окончательно проснулся и похолодел от страха.

— Черт возьми! Да они же, понимаешь, они! Беги скорей!.. Кто у телефона? Это ты, Рольф? Рольф! Отвечай же! Я ведь шкурой рискую, оставаясь здесь…

— Это не Рольф, — хрипло ответил Асбьёрн. — Вы ошиблись номером.

— А, черт! — огорченно и устало сказал кто-то на другом конце провода, потом заговорил быстро и горячо:

— Если вы знаете Кристиана Дагестада, бегите к нему и передайте то, что я сказал. Поторопитесь, сам я не могу.

Голос внезапно умолк. Может, прервалась связь, а может, время истекло. Но скорее всего ему помешали; вероятно, появился кто-то, кому не полагалось слышать этот разговор. Впрочем, все уже было сказано. Асбьёрн получил тревожную весть и должен был передать ее дальше. Но тот, кто позволил, ведь даже не знает, с кем говорил.

— Я все слышала! — прошептала Эльна. Она стояла рядом с ним, бледная, с горящими глазами. Блеск их казался странным на застывшем, неподвижном лице. Асбьёрн чувствовал, что она охвачена ужасом, но в то же время полна твердости и решимости.

На улице тихо шелестела от ветра листва деревьев. Но в ушах Асбьёрна этот тихий шелест превращался в монотонный гудящий напев, постепенно наполнивший все вокруг. Он вдруг почувствовал, что его подхватил какой-то вихрь, который увлекает его за собой, подобно тому как налетевший на мирную деревню циклон увлекает в своих смертоносных объятиях все, что попадается на пути. Монотонный гул звучал все громче и громче, пока Асбьёрн скидывал пижаму и ощупью искал рубашку. Пальцы двигались лихорадочно и неуверенно. Он протянул ногу, и Эльна быстро надела на нее ботинок. Запонка выпала у него из рук, он наклонился было, чтобы поднять ее, но тут же почувствовал, до чего это бессмысленно. Ну, к чему ему сейчас запонка? Асбьёрн быстро натянул брюки. Мысли его блуждали, он никак не мог сосредоточиться. В мозгу проносились какие-то смутные видения, обрывки картин, но сосредоточиться на чем-либо он был не в силах. Впрочем, одна мысль настойчиво сверлила мозг: надо перебраться через залив! Через несколько минут немцы будут там. Надо перебраться через залив!

Застегивая подтяжки, Асбьёрн сердито бормотал:

— И почему этот парень ошибся номером! Угораздило же его попасть ко мне! И почему, почему он не позвонил раньше, когда еще было время в запасе!

Асбьёрн задыхался от безмолвной ярости. Он быстро надел левый башмак. «Тебе вовсе незачем туда ехать», — сказал вдруг голос внутри его. «Ничтожество!» — в ту же минуту ответил другой голос. «Об этом ведь никто не знает». (Асбьёрн еще больше заторопился, обрывая шнурки на ботинках.) «Ты не поедешь». (Он завязал шнурки.) «Ты останешься дома». (Он встал и надел пиджак.) «Ты не успеешь, это бесполезно, они с минуты на минуту будут там…»