– Так вы же не понимаете, это такая мужская молитва, особая, женщины не могут присутствовать. Всего пять минут, я очень извиняюсь.

Маруся опять застонала:

– Господи, да что же это такое? В последние часы я не могу посидеть возле мужа.

Все-таки Роза увела ее.

Яша закрыл дверь и на цыпочках подошел к телу Миши, осторожно расстегнул брюки и стал стаскивать с тела.

Раввин спросил:

– Послушайте, что вы там возитесь, вы уже достали?

– Ребе, я ищу, я ищу… Ага, есть, поймал что-то.

– Так-так, поймал. А что поймал?

– Я что-то не пойму… – ответил Яша недоуменно.

– Чего вы не понимаете? А я вам скажу: вы его подвигайте: туда-сюда, туда-сюда.

– Как подвигать?

– Я же вам говорю: туда-сюда, туда-сюда, – и раввин показал движением руки.

Яша брезгливо отодвинулся от тела:

– Но… он же мертвый… Вы возьмете грех на себя?

Раввин в нетерпении зашипел на него:

– Ай, ай, грех… я беру грех на себя. Дайте я сам сделаю! – Он оттолкнул Яшу, начал манипулировать и вдруг вскрикнул: – Ой, послушайте, дела плохи!

– Что такое, почему плохи?

– Я вам говорю – плохи, значит плохи! Он необрезанный.

– Можно мне посмотреть?

– Смотрите, если вам так хочется. Но я ведь понимаю – обрезанный или необрезанный, можете мне поверить. Застегивайте штаны, а то сейчас женщины войдут.

Они стали торопливо застегивать брюки покойника, в этот момент вошли заплаканные женщины. Оба ортодокса испуганно отскочили, Маруся с Розой удивленно переглянулись.

– Закончили вы вашу мужскую молитву? – спросила Роза.

– Вот заканчивали, еще немного не докончили, – смущенно закивал Яша.

В это время Маруся испуганно вскрикнула:

– Ой, каким образом ширинка расстегнулась?!

Яша забормотал смущенно:

– Какая ширинка, что вы такое говорите?

Маруся настаивала:

– Но ширинка была застегнута, я сама приводила все в порядок.

Роза что-то заподозрила, спросила:

– Какую такую вы над ним мужскую молитву читали, что у него ширинка расстегнулась?

Раввин подтолкнул Яшу в бок:

– Знаете что, надо им сказать правду. Вы скажите.

– Почему все я?

– Потому что мне неудобно разговаривать с гойками на эту тему.

Яша смотрел в пол, отворачивался и наконец выдавил из себя:

– Видите ли… чтобы похоронить тело по всем обрядам, нам обязательно надо знать, делали ему обрезание или нет.

– Вы что, не могли спросить у мамы?.. – удивилась Роза.

– Ой, конечно же, я спрашивал. Но ваша мама не знает.

Роза повернулась к матери:

– Мама, это правда? Правда, что ты не знаешь, делали ли папе обрезание?

Маруся устало и неохотно отмахнулась:

– Откуда мне знать? Мы с Мишей никогда на эту тему не говорили.

– Мама, но откуда же я взялась? Неужели ты никогда не видела этого, как его?..

Маруся всплеснула руками, залилась слезами:

– Да оставьте меня уже в покое! Не смотрела я туда, вот и все.

Роза повернулась к Яше и развела руками:

– Вот старое поколение – двадцать пять лет замужем, а она не смотрела!

Яша в ответ еще глубже свесил голову, но раввин опять потянул его за рукав:

– Спросите у них, может, он говорил о желании сделать обрезание после смерти?

Яша тяжело вздохнул, отвел Розу в сторону:

– Раввин спрашивает, может быть, ваш папа… он хотел бы иметь обрезание после смерти?

Роза в ужасе отскочила от него:

– Обрезание после смерти? Неужели вы думаете, что нормальные люди обсуждают такие проблемы – делать им обрезание после смерти или не делать?

Яша ничуть не смутился:

– Но нормальный еврей должен быть обрезанным. Наш ребе, он очень умный, ой какой он умный! Вот он думает об этом.

– Дурак он, если так думает. Пусть себе и закажет обрезание после смерти.

– Ну что вы говорите!.. Ему не надо, он уже… Вы только спросите у мамы, согласна ли она. Тогда он вызовет мохела, который все сделает. Он так красиво обрезает! И не больно.

Роза горько переспросила:

– Что, мертвые не кричат и не дергаются?

– Ой, зачем вы так говорите? Это ведь по закону, чтобы предстать перед Богом обрезанным. И сам раввин будет сандаком, крестным отцом. Это большая честь для вашего папы.

Тут Маруся слабым голосом спросила:

– Доченька, скажи уже мне, о чем вы там говорите. Роза тихо сказала матери, оглядываясь на мужчин:

– Мама, ему не делали обрезание.

– Ах, какое это все имеет значение!..

– А такое, что они хотят ему делать обрезание теперь. Маруся застыла с открытым ртом:

– О чем ты?.. Я не понимаю, до меня не доходит.

– Мама, мамочка, ты соберись с мыслями. Видишь ли, чтобы похоронить папу по ихним обрядам, они хотят сделать ему обрезание теперь. Иначе еврейский Бог его не узнает. Поняла?

– То есть как мертвому обрезание?..

– Да. По закону ихнего раввината.

Маруся эхом ответила на слова дочери:

– Но это же надругательство над телом… У меня с головой что-то… Мне кажется, что я сама сейчас умру.

Роза обняла мать, вкрадчиво стала говорить:

– Мамочка, я понимаю, но ты соберись с мыслями, ты же сильная женщина, настоящая русская баба.

– Что же я должна делать, если я русская баба?

– Им надо сказать, согласна ли ты на это.

– Согласна ли я?.. При чем тут я?.. Я только знаю, что теперь уже русской бабе это… – она запнулась, указывая на ширинку, – это уже не понадобится, оно уже мертвое.

Яша подкрался сзади к Розе, вкрадчиво спросил:

– Раввин спрашивает, можно ли уже звать мохела? Если вы не согласитесь, раввинат может сделать это по своей воле. Раввинат все может.

Роза громко и отчаянно закричала:

– Черт вас побери вместе с вашим раввинатом! Делайте что хотите!

Обрадованный Яша кинулся к раввину:

– Они согласны, можно звать мохела.

– Так-так, так. А для чего звать?

– Но вы же сами говорили – чтобы сделать обрезание! Раввин радостно воскликнул:

– Ах, да – для обрезания!.. Какой вы умница!.. Так они согласны? Давайте звать мохела.

И они с Яшей ушли звать бригаду для обрезания, живо переговариваясь на ходу[39].

Пришел специалист – мохел – с бригадой помощников. Женщин попросили выйти. Он быстро управился со своей задачей, а потом они пили кошерное вино, пели и танцевали вокруг тела. Маруся с Розой со страхом наблюдали за ними в проем двери.

Хоронили Михаила Штейна на еврейском кладбище. Над завернутым в саван телом десять мужчин читали кадиш, а Маруся с Розой должны были стоять в стороне: женщины не могли участвовать в кадише.

Маруся огорчалась, что Мишу не положили в гроб, шептала дочери:

– Что же это такое?.. Гроба нет, все не по-нашему, все чужое…

Роза обнимала мать и плакала:

– Боже, как мы хорошо жили еще вчера…

Потом им разрешили попрощаться с телом. Маруся прильнула к своему Мише, оглянулась, украдкой перекрестила его и засунула в складку савана христианский крестик. Она была уверена, что так надо, и опять шепнула дочери:

– Я знаю – Мишенька сам хотел бы иметь крестик.

Роза подумала: «Уж лучше крестик, чем обрезание после смерти…» К ним подошел раввин и неожиданно надрезал ножницами их кофты.

– Ой, что это? Зачем?

Услужливый Яша тут же объяснил:

– Это полагается по обряду. После похорон вы должны выбросить эти вещи.

Когда все мужчины ушли, мать и дочь прокрались на кладбище и долго стояли над ровной свежей землей, на которую положили белую мраморную плиту. Маруся очень огорчилась, что на могиле не возвели обычного в России холмика:

– Что же это такое? Холмика могильного – и того нет. Все не по-нашему, не по-людски…

Она шептала молитву и долго крестилась.

Яша вернулся, проводил их домой и объяснил:

– По нашему закону женщины не должны готовить семь дней, а только сидеть на полу и оплакивать покойного.