Было очень, как-то даже не по-сентябрьски холодно. Особенно мерзло ухо — левое, не прикрытое сдвинутым набекрень беретом.
— Скоро они там нажрутся, в конце концов?
— А я бы тоже не спешил… на их месте!
Ветер выхлестнул с Английской набережной зевак и случайных прохожих. Привычно тянущийся с моста Лейтенанта Шмидта автомобильный поток, наткнувшись на внешнее оцепление, расползался проулками и исчезал в перекопанных и грязных кварталах старого города.
— Нет, серьезно… Что там в штабе говорят?
— По расписанию в два — окончание обеда… Пока ложки по карманам попрячут, пока распрощаются… Где-то к трем снимем наряды на базу.
— Всех?
— Не валяй дурака! Знаешь ведь — твой взвод остается. В резерве…
— Ни хрена себе!
— Уберешь людей в «ЗИЛ», пусть погреются…
— Ага, конечно! С утра голодные, поссать и то негде…
Бойцам действительно доставалось: еще затемно согнанные к месту службы, они постоянно были на ногах — две частые, в бестолковом зеленом камуфляже цепочки, перегородившие ближние подступы к причалу. Автоматы, покрытые холодной влагой, красные, обветренные лица, слезящиеся глаза… Это считалось строем — не то что курить, поднять воротник или спрятать в карман занемевшие руки было строжайше запрещено.
Комбат уже получил соответствующую выволочку от проходившего на прием генерала…
— Ладно! Недолго уже. — Виноградов втянул ноздрями теплый дым чужой сигареты: офицеры устроились с относительным комфортом, скрытые от ветра и начальственных взглядов за пустым, по случаю визита, коммерческим ларьком. Тут имелись два ящика, приспособленных для сидения, а в узком пространстве между задней стенкой ларька и домом можно было справить нужду…
— Кретины! — высказался в адрес начальства Одинцов из отделения связи. — Ну почему — как что, так Отряд? Нас посылают…
— Элита! Гордись… Единственное милицейское подразделение Главка без пузатых и убогих, — сплюнул взводный из «областного» батальона. Его личный состав только вчера в срочном порядке отозвали из Всеволожского района, где бойцы охотились на расхитителей урожая: это было модной темой в газетах, и среди коллег батальон заработал почетное звание «гвардейского садово-огородного»…
— Владимир Александрович, а он у них там кто — король? Или так — спикер какой-нибудь?
Капитан Виноградов подозрительно посмотрел на взводного:
— Шутишь?
— Не-ет, — смутился тот.
— Что — газет не читаешь? И радио не было?
— Он все больше насчет турнепса… Навоз опять же! — съехидничал Одинцов.
Такая наивность была, пожалуй, чересчур, хотя, в принципе, политическое целомудрие в Отряде только приветствовалось.
— Да какая разница! — раздраженно подал голос младший лейтенант, которому предстояло еще оставаться на набережной после общего отбоя. — Хоть султан, блин! Сволочь такая… Мытый небось.
Все непроизвольно повернулись в сторону Невы: в полусотне метров, отделенный от берега только гранитным парапетом, белел огромным бортовым номером эскадренный миноносец. Готические буквы полотнища над трапом… Зачехленное орудие, купол локатора.
— Флаг видишь?
— Какой? Их много там. — «Областник» и не рад уже был, что затеял разговор.
— Да нет, это все сигнальные, флаги расцвечивания… Вон тот, с крестом и полосами! Так вот, это…
— Товарищ майор! — Лекция не состоялась: к командиру батальона прибыла процессия, состоящая из двух ухмыляющихся бойцов и потертого старичка в меховой шапке фасона «пирожок» и драповом пальто с огромными пуговицами.
— Еще один?
— Так точно! Вот паспорт, оружия нет.
— Слушаю вас…
Предстояло какое-никакое, а развлечение.
— Товарищ майор! У меня очень важное сообщение… К его величеству! — старичок говорил торопливым громким шепотом человека, привыкшего к тому, что его отовсюду гонят.
— Слушаю.
— Но дело очень… — При разговоре он брызгал слюной и пах чем-то прелым. — Хотелось бы…
— Это мои сотрудники. Весьма, знаете ли, преданные товарищи! Можете излагать смело.
— Соседка, Поварова Клавдия… Она готовит покушение!
— Сведения достоверные?
— Конечно! Абсолютно! Она задумала убить и меня, и его величество…
— А насчет взрыва в Эрмитаже? Не готовит? — не удержался Одинцов. Вопрос был взят не с потолка — предшественник визитера начал именно с этой леденящей кровь истории.
— Эрмитаж? — Прошло несколько секунд, прежде чем старик воспринял информацию. — Эрмитаж… Да, конечно! Именно!
— А зачем — вы не в курсе случайно… товарищ?
По идее все было уже ясно, но раз уж такой случай!
— Конечно в курсе! Эта Поварова Клавдия… она злодейка! Она завербована немцами во время оккупации, осталась по заданию абвера… И меня хочет из комнаты выжить, чтоб квартиру…
— Старушка?
— Да нет, что вы! Только пенсию оформляет — с тридцать девятого года рождения. Кстати, проверьте трудовую книжку у нее — наверняка поддельная.
— Но как же, если ей в войну было…
— Прекратите провокационные вопросы, товарищ старший лейтенант! — осадит Одинцова комбат. — Вы же видите — у товарища бесценные сведения… Проводите его в секретный командный пункт, пусть он там все изложит…
— Есть! — козырнул Одинцов. — Пойдемте, товарищ.
— Минуточку… — внес свою лепту бедняга-взводный. — А случайно не она самолеты угоняет? Под псевдонимом Чак Норрис?
— Она! — с готовностью подтвердил старичок. — Кто ж еще?
— Спасибо.
Процессия двинулась в сторону санитарного фургона, примостившегося поодаль. Донеслось, затихая:
— Значит, так! Скажете полковнику, он в белом халате для маскировки, что вы к «первому» от «шестнадцатого» по поводу «восемьдесят девятого»… Он поймет.
— Который за сегодня? — вздохнул командир батальона.
— Третий… Или четвертый?
— Четвертый!
— Ну надо же… Как событие какое-нибудь — визит, шествие, фестиваль, — так обязательно психи из всех щелей лезут! И каждый со своим прибабахом… Не лечат их, что ли?
— Раньше они все взаперти были! Теперь пойди, упрячь… — авторитетно заметил «областник». — Мне свояченица рассказывала, она на Пряжке работает…
— Еще кого-то несет.
К офицерам в развевающемся на ветру кожаном плаще торопился Коротких — он уже миновал цепочку бойцов и теперь прятал во внутренний карман удостоверение.
— Это, кажется, по мою душу, — вздохнул Виноградов. — Опять писанина…
— Счастливчик! В тепле… — мечтательно протянул успевший вернуться Одинцов. — Может, я какие-нибудь показания дам?
— Ага! Про Клаву. Поварову… Она же Чак Норрис.
* * *
— Куда мы едем?
Печка в машине работала отменно, и Владимира Александровича внезапно потянуло в сон.
— К нам. В отдел.
— Здо-орово… С вещами?
— Дурак! Мне официально поручено провести с тобой разведбеседу. На тему — не было ли чего при контактах с финской разведкой.
— Сдурели, что ли?
— Профилактика… — пожал плечами Коротких.
— А ты «корки» на меня заведи! Сделаешь разработочку, деньги под это дело спишешь… А потом я тебе расписку дам, что в иностранные шпионы больше вербоваться не буду, и прекрати дело, как спрофилактированное, а? Премию, естественно, поделим…
— Ох, Саныч! Язык твой…
— Шучу… Я, когда тебя увидел, офигел — все, думаю, решил друг Коротких меня засыпать! По доброте душевной.
— Теперь успокоился?
— Посмотрим…
— Договорились же — твое дело сторона. Но если уж такой повод официальный, грех не воспользоваться.
— Согласен. Но в конторе твоей говорить не буду.
— Перестраховщик ты, Виноградов! Ладно… У меня станем только по поводу финнов беседовать. Я тебе пару вопросов, ты меня пошлешь, скажешь, что не о чем разговаривать…
— Так ведь действительно не о чем! Играете, понимаешь, в резидентов…
— Володя, ты мент, но если бы знал, насколько активно западные разведки…
— Саня! Ты это все мне в конторе выскажешь. Для отчетности. А пока давай по делу, хорошо?
