— Ты понимаешь, что я имею в виду, — обиженно сказала она. — Атаковать друг друга верхом на лошади — это не то же самое, что спокойно играть в шахматы в личных покоях.

— Да уж, это немного опаснее, могу тебя заверить, — в уголках его глаз от улыбки появились морщинки. — Но каждый из нас знал, каковы намерения другого.

Изабель глубоко вдохнула, приготовившись выпалить ему в лицо все, что она думала о его болтовне, но ее отвлек их гонец, Хьювил, которого провожал в зал распорядитель Вильгельма.

— Новости, — сказала она.

Вильгельм опустил свою чашу, взглянул на жену и перевел взгляд на человека, направлявшегося к ним. Веселость исчезла с его лица, как будто ее и не было, и он сделал Хьювилу знак подняться к ним на помост.

Изабель с растущим волнением отметила, что одежда Хьювила вся в пыли, а глаза — красные и воспаленные. Он скакал издалека, и сообщение, которое он привез, видимо, было важным, иначе он не стал бы прерывать торжество.

Хьювил встал на колени перед Вильгельмом и, порывшись в своей дорожной сумке, извлек привезенные письма.

— Милорд граф, миледи, при Бовиньи состоялась битва по дороге на Турнай… Король Филипп с союзниками одержали победу. С нашей стороны тысяча убитых и еще тысячи пленных, включая графа Солсберийского.

Изабель вскрикнула и зажала себе рот рукой.

— А король?

— В безопасности, милорд. Он не был в гуще битвы, но его фламандские и немецкие союзники разбиты наголову. Натиск противника был так силен, что у них просто не было возможности спастись.

Изабель побледнела.

— А мой сын? — спросила она. — Есть ли какие-нибудь новости от Ричарда?

Хьювил достал письмо, запечатанное зеленым воском, и повернулся к ней, протягивая его:

— Он шлет это вам, миледи, в подтверждение того, что он жив и здоров. Он велел передать, что во время сражения был болен и поэтому не принял в нем участия ни на одной из сторон.

— Болен? — Изабель выхватила пакет из его рук, распечатала письмо и передала его своему ошеломленному старшему сыну. — Прочти мне, Вилли.

Вили стал читать, запинаясь, щурясь и хмурясь.

— Черт его побери, он пишет так, как будто у него в руках лапы дохлой мухи, а не перо, — произнес он с отвращением, разобрав обращение. — Почему он не попросил писаря написать письмо вместо него? Так… «в лагере подхватил лихорадку… за мной хорошо ухаживал королевский лекарь… не стоит беспокоиться… с каждым днем чувствую себя все лучше… собираюсь отправиться в Лонгевиль…». Так. Что-то там о «разрешении». «После сражения король очень расстроен, если не сказать раздавлен». Так. Дальше про то, что графа Солсберийского нужно обменять на брата графа Роберта Дрё…

Дальше шли приветы и новые заверения в том, что с Ричардом все в порядке, а в конце письма он поставил свою подпись, сильно надавив на перо, отчего оно, видимо, сломалось, потому что буквы его имени украшал фонтан клякс.

Изабель взяла свиток пергамента из рук Вилли. Оно действительно было написано человеком, который бездельничал во время уроков правописания, но при виде его почерка она улыбнулась, и ее глаза наполнились слезами, потому что она представила, как его рука дрожит от жара, в то время как он с усилием пытается выводить слова.

Вильгельм выглядел задумчивым.

— Я бы сказал, что его болезнь позволила ему остаться вдали от сражения. Ему не пришлось отказывать Иоанну, и не нужно было отвечать на призыв французов возглавить Лонгевильское войско.

— Ты хочешь сказать, что он специально это придумал? — спросила она.

— Нет, это просто удивительно удачное стечение обстоятельств. А Ричард вообще везунчик и умеет извлекать выгоду из того, что подбрасывает ему судьба. Если он свободен и может отправиться в Лонгевиль, что ж, тем лучше, — Вильгельм фыркнул. — Этот парень здоров как бык. Если бы он был серьезно болен, он вообще не смог бы держать перо. По-моему, это написано поздно ночью на шатком походном столе после битвы. И разве есть лучший способ доказать нам, что он невредим, кроме как написать письмо самому?

Изабель кивнула и перестала кусать губы, хотя и продолжала хмуриться. Вильгельм сидел, обхватив чашу рукой и уставившись на вино.

— Значит, — произнес Вилли, тяжело дыша, — все было напрасно? Сборы средств, интриги и мольбы, обращенные к лордам, чтобы они отправились с ним за Узкое море? И все ради чего? Чтобы его люди пали под мечами французов, из-за того что он был так занят оргиями, что не смог вовремя разобраться с заварушкой в Саутуоркском соборе. Если раньше у него был какой-то шанс, то теперь с ним покончено.

Вильгельм неодобрительно взглянул на своего сына:

— Он все еще остается королем и помазанником Божиим.

Вилли вскочил.

— Да, но вряд ли надолго!

Схватив свою жену за руку, он вышел из зала, ни с кем не попрощавшись.

— Возможно, он прав, — мягко сказала Изабель. — Может быть, Иоанн действительно дошел до конца пути.

— Тогда и я тоже, — ответил Вильгельм. Он встал и так же покинул зал. Заскрипели скамьи, когда люди поднялись со своих мест, провожая его, но Вильгельм не обратил на них внимания. Изабель оставила свое место и последовала за ним, сделав знак женщинам оставаться на своих местах, а пировавшим сесть и продолжить ужин.

Снаружи сгущались летние сумерки, небо к горизонту становилось все темнее, словно покрывалось синяками. Она слышала скрип колеса водяной мельницы рядом с замком и скорбные крики чаек у устья реки. Мгновение она просто стояла, глубоко дыша и набираясь смелости, а потом подошла к крепостной стене и начала подниматься на нее. Покои молодоженов располагались наверху. Она подумала было о том, не постучать ли в закрытую дверь, чтобы поговорить с сыном, но оставила эту мысль. Будет еще время для этого, и к тому же он сейчас был со своей женой… а она должна быть рядом с Вильгельмом.

Ее муж стоял на крепостной стене, опершись о каменный парапет и глядя в сторону устья. Вечерний ветер развевал край ее вуали и волосы Вильгельма, похожие на жидкое серебро, и доносил до нее запах соли и водорослей. Она долго стояла молча рядом с мужем, а потом накрыла его руку своей, не извиняясь, а соглашаясь с ним.

— Что теперь будет?

Он глубоко вздохнул.

— Иоанну придется рассмотреть жалобы лордов и придать своему правлению хотя бы видимость разумности, иначе ему не победить. Но это значит, что он бросит все свои силы и всю свою злость на Англию. Больше нечему направить его энергию в другое русло, а его нрав из-за этого поражения, боюсь, станет еще хуже, — он взял ее руку в свою и повернулся к ней лицом. — Вилли думает, что моя преданность Иоанну граничит с глупостью, но ведь я не глупостью заработал для нас все это. Я изо всех сил стараюсь ступать между двух огней и не обжечься, но это нелегко.

— А Вилли? — спросила Изабель. — Я не хочу, чтобы и он обжегся, но ясно вижу, как близко он подошел к огню.

— Для некоторых людей единственный способ чему-то научиться — это обжечься, — сказал он, поморщившись. — Я всегда думал, что таким человеком будет Ричард… потому что, когда он был ребенком, он все время из любопытства лез в огонь. Но, похоже, у него хватает здравого смысла понимать, что, прежде чем схватиться за раскаленный прут, хорошо бы надеть перчатку. — Он мягко улыбнулся. — Не волнуйся. Валлийцы будут занимать Вилли еще какое-то время, как и его жена. Потрясающе, как нас может изменить присутствие женщины, способной возвращать нам душевное равновесие и сглаживать острые углы мужского характера.

— Надеюсь, ты прав, — ответила она беспокойно.

— Со мной это всегда срабатывало, — поддразнил он ее, а потом, посерьезнев, поднес руку Изабель к губам и поцеловал ее пальцы. — Я постараюсь сделать для Вилли все возможное и надеюсь, что он научится идти на компромисс. Может быть, его жене удастся смягчить его нрав…

Изабель с сомнением покачала головой:

— Единственное мнение, к которому она прислушивается, — это мнение Вилли. Если он обожжет себе пальцы, она скорее всего всю руку засунет в огонь, чтобы доказать ему свою преданность.