Штора, закрывавшая дверной проход, внезапно всколыхнулась как от сильного порыва ветра, и в комнату вошел Мейлир Фицгенри. Он был обут и одет для длительного путешествия, его сопровождал Томас Блоэ, рыцарь королевского войска, одетый так же.
Мейлир резко остановился, увидев Вильгельма, и его рука метнулась к мечу. Вильгельм с ненавистью смотрел на своего вероломного вассала, сохраняя внешнее спокойствие и выдержку. Угрюмое выражение лица Мейлира сделалось еще мрачнее. Он убрал правую руку с пояса и обернулся к писцам.
— Что вы здесь делаете, Маршал? — прорычал он. — Надеетесь, что кто-нибудь из них сжалится и расскажет вам, что они пишут?
— То, чем я здесь занят, вас не касается, — равнодушно ответил Вильгельм. Он кивнул Томасу Блоэ, который смотрел на него с беспокойством, но был достаточно вежлив, чтобы ответить на приветствие.
Мейлир требовательно протянул руку писцам, занятым работой:
— У вас письма для меня и сэра Томаса.
Иоанн де Грей, епископ Норвичский и старший распорядитель короля, отдал ему несколько документов, запечатанных королевской печатью. Выражение его лица было совершенно непроницаемым, и Вильгельм был этому рад. Они с де Греем общались лично по некоторым вопросам.
— Жаль, что вы не можете вернуться в Ирландию вместе со мной, — сказал Мейлир, однако выражение его лица и улыбка говорили о том, что он, напротив, от этого в восторге. — Но не волнуйтесь. Я справлюсь со всеми непредвиденными обстоятельствами. — Он помахал перед носом Вильгельма полученными документами: — Вам же известно, что это приказы о вызове сюда ваших людей? И что, если они не прибудут, король отнимет все их земли?
— Мне прекрасно известно, что там написано, — сказал Вильгельм равнодушно.
Мейлир прямо-таки светился злорадством:
— Не сомневайтесь, что я пожелаю вашей жене всего наилучшего, оказавшись в Килкенни.
Вильгельм сжал зубы и сдержался.
— Пожалуйста, — резко ответил он, — однако не ждите от моей жены теплого приема в ответ. Вы поймете, что вежливость и сохранение хорошей мины ее заботят не так, как меня, зато чувство собственности у нее развито отлично. Я должен также напомнить вам, что вы являетесь моим вассалом и я вправе поступать с вами, как мне заблагорассудится, в рамках закона, разумеется, независимо от того, занимаете ли вы пост юстициария Килкенни или нет.
Мейлир передал запечатанные письма Томасу Блоэ, поскольку именно он был официальным гонцом.
— В вас больше горячего воздуха, чем в пироге без начинки, Маршал, — прорычал он. — Продолжайте пыжиться, писцам не помешает сидеть в более теплом помещении. Рад бы остаться, да не могу: у меня неотложные дела в Ирландии, и корабль уже ждет.
Он вышел из комнаты так же, как вошел, — полный энергии и самодовольства. Вильгельм бы не удивился услышать, как он насвистывает от радости. Томас Блоэ последовал за ним, но помедлил на пороге и быстро, извиняясь, взглянул на Вильгельма.
— Я еду туда, куда меня пошлют, — сказал он.
— Я знаю, — ответил Вильгельм. — В моем доме никто не накажет гонца за привезенные им новости… Вы человек короля, а не мой враг… в отличие от некоторых.
Блоэ сделал понимающий жест и вышел вслед за Мейлиром.
Вильгельм помедлил. Де Грей вернулся к наблюдению за писцами и, очевидно, не собирался ничего объяснять. Тяжело вздохнув, Вильгельм покинул комнату, так же как Блоэ и Фицгенри. Пока они спешили в Бристоль, Вильгельм пошел в часовню, чтобы помолиться Богу о помощи в ближайшие недели.
— Уже недолго осталось, миледи, — сообщила Мива, повитуха, осторожно ощупывая живот Изабель. — Головка уже опустилась в таз, и он лежит в правильно положении, здорово так, да, так и есть.
Изабель села на постели. Казалось, что ребенок занимает ее всю целиком. У нее постоянно болела спина, и она была уже в той стадии, когда в любом положении неудобно, сколько подушек под спину не подсовывай. Торговая галера привезла вести, что королева Иоанна благополучно разрешилась от бремени в Винчестере. Родился мальчик, его назвали Генрихом, в честь дедушки. Изабель ненавидела Иоанна, но его королеве и малышу желала только хорошего и даже собиралась через некоторое время послать подарок на крестины. Сестринские чувства к другим матерям бывают сильны.
— Что значит «недолго»? Сколько именно? — спросила она, принимая свободное голубое платье, протянутое ей леди Авенел. Оно было с завышенной талией и вставками по бокам, чтобы вместить растущий живот.
— Может, сегодня, может, завтра, а может, и позже, — ответила Мива. — Кто знает? — она неодобрительно покосилась на Изабель. — Зато я точно знаю, что Вам давно надо было устраниться от всех этих политических дел.
— Ох, замолчи, — Изабель нетерпеливо помахала своим служанкам. — Я не причиняю вреда ребенку тем, что ужинаю в большом зале и веду совет. Я не могу позволить себе целый месяц сидеть на кровати, ничего не делая и ожидая, пока ребенок родится, — она печально взглянула на свой живот. — Я, может, сейчас и похожа на большую дойную корову, но у меня нет ни желания, ни терпения безмятежно жевать траву и ни о чем не думать, — она остановила Миву, которая готова была ринутся в бой. — И не надо мне говорить, что я ради ребенка должна больше отдыхать. Если все идет, как надо, — а ты утверждаешь, что это именно так, — и если только я не возьму из конюшни одного из скакунов моего мужа и не начну галопом носиться по полям, закованная в латы, то тебе придется признать, что мой здравый смысл меня не покинул.
При этих словах Мива в ужасе закатила глаза, а потом со вздохом покачала головой.
— Как скажете, графиня, — произнесла она, но, глядя на ее плотно сжатые губы, можно было понять, что она все еще осуждает ее.
Изабель спустилась из своих покоев в главный зал, чтобы поужинать. Ее дети и служанки следовали за ней. Она сделала это ежедневным ритуалом. Ее сыновьям и дочерям необходимо было научиться ужинать в официальной обстановке, нужно было наблюдать за манерами и приемами, которые могут понадобиться им в будущей жизни. Им нужно было постепенно привыкать к тому, что у них есть обязанности, привыкать к чувству долга, и Изабель хотела убедиться в том, что они будут к этому готовы.
Жан прибыл вскоре после того, как разнесся звук рога. На нем была стеганый кожаный гамбизон, измазанный маслом с его кольчуги. Меч висел у него на поясе слева, а кинжал справа. Теперь он уже уверенно носил форму командира. То, что он сумел организовать оборону Килкенни и внутренних земель, не говоря уже о его успехе в выслеживании и поимке отряда, посланного Мейлиром Фицгенри, разожгло его уверенность в себе из маленькой искры в настоящее пламя. Утром он руководил подготовкой младших командиров, разговаривал с торговцами и жителями Ньютауна о том, как перестроить город, одновременно укрепив его оборону на будущее, поскольку разоренные территории быстро обрастали новыми складами и домами. За Жаном вошли другие ее помощники. Джордан и Стефан были сегодня в крепости, хотя Джордан собирался завтра с войском отправиться охранять границу с Дублином. Демонстрация своей силы была одной из мер обороны.
Еду благословили, и все с аппетитом за нее принялись. Мужчины просто набросились на ужин: их новые обязанности отнимали много сил, поэтому их не нужно было упрашивать есть. К тому же из-за пронизывающих ветров и лютого январского мороза нужно было регулярно «подбрасывать топливо» в желудок, чтобы хоть как-то бороться с холодом. А провизия в это время года не радовала разнообразием. Основным блюдом было жесткое говяжье жаркое с сушеными бобами, обильно сдобренное тмином и перцем. Добавки вроде жареного лука-порея и пастернака как-то скрашивали существование, но все же опасность впасть в грех чревоугодия им явно не грозила.
Изабель мыла руки в чаше перед вторым блюдом — пирогами с мозгами, жареными пирожками и вафлями, когда у помоста появился ее распорядитель и, склонившись, прошептал что-то ей на ухо.
Она застыла с руками, все еще опущенными в воду. Затем взяла у молодого слуги полотняное полотенце и наскоро вытерла руки.
