Секунд пять он смотрел на меня неподвижно, будто желал убедиться в моем присутствии, но я уже догадывался – он пришел к какому-то выводу. Я не был только уверен к какому. Предугадать его поведение я не мог. Я размышлял, с чего бы начать, а он тем временем разглядывал меня все внимательнее, словно я предстал перед ним в новом образе. Он вдруг решился:

– Ладно, приезжайте сейчас ко мне. Я буду ждать. Вас встретят

– Хорошо, – сказал я, и в то же мгновение вместо Премьер-Министра па меня вновь смотрело пятисантиметровое безволосое и гладкое лицо псевдоводителя.

– Вас встретят, – зачем-то подтвердил он, и тут мы начали снижаться прямо к сгустку драгоценного с различными прослойками сияния. Зернистая поверхность отражала светящиеся ярусы, вплоть до последних, уже еле видимых, словно из подземелий правительственной резиденции пробивался ее рубиновый раскаленный скелет. Трудно было поверить, что эта феерия переливающихся огней и красок – просто место обитания нескольких тысяч имперских управленцев.

Мы сели. Я вышел из машины, попал в окружение мелких и больших роботов, почтительно сопроводивших меня до входа-колонны. Но едва я попал во внутрь, со мной остался единственный гид – родной брат Лениного мажордома, но без излишеств – плывущая жемчужно-серая голова, а снизу, отдельно существующая, но незримо связанная ладонь такого же цвета, почтительно сопровождающая слова головы вежливыми указующими жестами.

– Сюда, пожалуйста, – сказала голова, а рука указала куда взлетели вверх, потом вниз, снова вверх. Голубой транспортер нес нас куда-то в горизонтальном направлении, превратился в эскалатор, немного опустил и вдруг вынес в куполообразный холл, выложенный светло-розовой инверсией.

Кравцов Владимир Алексеевич – худощавый, величественный – ожидал меня в центре. Он внимательно разглядывал меня, пока я приближался.

– Здравствуйте, Николай, – сказал он и тут же объяснился: – Мне как-то привычнее называть вас Николаем. Вы так поразительно похожи… Но если вы против…

– Как угодно, – равнодушно сказал я. – Теперь мне все равно, раз дело, ради которого я прибыл сюда, почти закончено.

– Даже так? Присядьте, пожалуйста.

Мы сели. Меня раздирало внутреннее противоречие – что-то среднее между нерешительностью и одновременно желанием, чтобы все окончилось как можно быстрее и само собой, без моего участия. Это было невозможно, я слегка раздражался.

– Вы сказали, что хотите покинуть нас…

– Я этого не говорил, а впрочем… посмотрим. Я хотел сказать, что теперь, когда умер Мираб Мамедов, осталось наказать двух-трех человек, не более. Тогда возможно…

– Это хорошо, – сказал он и рассеянно спросил через некоторое время: – Мамедова убили вы?

– Да, он на меня напал первым.

– Как же?.. Мамедов был сильным противником. Очень сильным, – добавил он.

– Я ему отрезал голову, – пояснил я. Кравцов вдруг явно забеспокоился, хотя еще не узнал главного.

– Он вам что-нибудь рассказал? Знаете, эти уверенные в себе люди… Он мог перед тем, как захотеть убить вас, многое рассказать…

– Все и рассказал. Зачем ему было скрывать? – сказал я, думая о другом.

Кравцов стал что-то говорить, но до меня доходили только отдельные слова: "петля во времени", «долгоживущий», "высшая справедливость", а желание закончить все быстрее, которое охватило меня, когда я входил сюда, сменилось неожиданной апатией, и я вяло, будто сквозь сгущающийся туман, рассматривал свои руки, лежащие на коленях. Кравцов замолчал, поглядел на меня исподлобья, встал и, повернувшись спиной, отошел, словно желая дать мне время прийти в себя и на что-то решиться. Я стал говорить:

– Мое дело здесь практически завершилось.

– Вам никто не поверит, – вдруг перебил он, так и не повернувшись.

– Это уже не важно. Главное, я сам все узнал. Раньше я всю вину возлагал на Мираба, пока… не увидел его в деле: увлеченный безумец. Имперское хозяйство ему было не по зубам – слишком увлекающаяся натура, хотя и с манией величия. Он не хотел сразу рисковать, поэтому поймал вас. Он разгадал вашу зависть к Ивану Силантьевичу Орлову и сыграл на этом. Он думал, что вы будете его марионеткой, а вы сами стали все прибирать к рукам. Мираб до поры до времени не возражал. Это его даже устраивало. Не смог только предвидеть, что такому человеку, как вы, он станет помехой. Я представляю, как вы обрадовались, когда я тут явился наводить порядок. Конечно, наивный провинциал, каторжник, к тому же на которого все можно будет списать. Вы всех решили убрать рано или поздно. Вы знаете, что лучший свидетель – мертвый свидетель. За мертвого можно самому многое сказать. Наверное, вы в шахматы любите играть – люди для вас фигурки, которых вы время от времени убираете с доски. Могу поспорить, что и Николая вы подставили – ваша была идея. Вовремя узнали, что ваша племянница Марина Вронская, в которую был влюблен Николай, попала под влияние Мамедова в этой его секте, и заставили ее выкрасть бластер. А Николай подумал, что она участвовала в убийстве. Он и молчал на суде, спасая ее… и передал тем власть в Империи вам, Владимир Алексеевич.

– Улики были против него… – хрипло сказал он.

– Не смешите. Кому-кому, но вам ничего не стоило все организовать. И уж, конечно, не вы убивали. Мираб подорвал охрану на мине, а стрелял в Премьер-Министра лейтенант Стражников. Поэтому этот дурак так и обнаглел. Думал, его вечно будут покрывать.

– Да, редкостный мерзавец!

Я вытащил сигарету и закурил. Все было ясно. Кравцов щелкнул пальцем, и снизу, конечно, давно изучив все формы его приказов, выпрыгнул столик с высоким бокалом. Мне он не предложил. А я и не хотел. Кравцов выпил половину содержимого, а остальное поставил па задумавшийся столик. Вдруг Кравцов вновь схватил бокал и торопливо допил.

– Когда я тут появился, вы еще не знали, что я Сергей Волков, а не Николай Орлов. Его вы почему-то ни во что не ставили. Наверное, потому, что он был способен ради девушки отказаться от Империи. Этого вы не могли понять. А тут еще ваша племянница Марина Вронская, изменившая Николаю с этим жирным кабаном, с Мирабом. Николай был морально уничтожен и просто не захотел доказывать свою невиновность. Это вы хорошо продумали.

– Было нетрудно. У каждого свои слабости. У него слабостью была Марина.

– И тогда вы решили просто сломать ему жизнь. Конечно, вы не Бог и даже не Сатана. Мое появление вы предвидеть не могли. Но из всех вы один поняли, что меня надо убрать. Вы не просто Премъер-Министр, вы еще и кукольник, всеми управляете из-за кулис, из тени. Намекнули Мирабу, но он не поверил, что я опасен. Так, лениво попробовал меня убрать в своем квартале. И все. Еще поощряли майора Михайлова из управления по борьбе с особо опасными преступлениями проявлять – будем так говорить – личную активность в борьбе со мной. А еще вы думали отправить меня в паломничество во дворец Бога-Императора, но в этом году паломничество уже было отправлено.

Неожиданно Кравцов вытащил сигарету из кармана и тоже закурил. Мы оба курили и молча смотрели друг на друга. Но он вряд ли что-нибудь видел. Он встал и прошелся перед моим креслом, уже осмысленно поглядывая в мою сторону. Мне показалось – выпитый ли бокал, сигарета, собранная в кулак воля, – но страх его стал проходить. Это мне не понравилось, однако деваться ему все равно было некуда. Он чувствовал это, несмотря па охрану и прочие чудеса правительственной безопасности.

– Когда меня вызвал к себе Мираб Мамедов, тут уж вы обрадовались. Знали, что либо он меня убьет, либо я его прикончу. В любом случае вам это было выгодно…

Я выпал вперед из кресла, на ходу оглядываясь назад. В спинке кресла возникла яркая точка, кресло взорвалось, и клочки вспыхнули. У стены, ярко освещенный огнем, возник силуэт с бластером… И в этот силуэт я, сильно выгнув кисть, чтобы не задеть ладонь, выстрелил веерными ножами… и, пронзенный в голову и грудь, остался стоять к стене пришпиленный лезвиями лейтенант Стражников.

Ужас плескался в только что спокойных глазах Премьер-Министра Кравцова, осознавшего…