Я огляделся. Забыв обо всем, смотрели на бой вожди арланов, с восхищением, неверием, а кто и со страхом. Мои товарищи разглядывали действие внизу, словно театральное представление. Заметив мой взгляд, отозвался Малинин:

– Откуда? Подумать только, ведь его никто не учил! Или все-таки… Может, все сложнее или проще?.. Может, знания как-то доходят?.. – И отвернулся, боясь пропустить важное.

Вдруг строй Ставровых воинов развернулся, и сразу их сделалось много. Часто-часто замелькало оружие, люди быстро надвигались, и перед ними абры таяли, как тает ранний, до времени выпавший снег. И я, теряя чувственную связь с побратимами, сражавшимися там, внизу, уже мог окончательно абстрагироваться от реальности. Теперь, когда превосходство людского оружия было бесспорным и бояться за своих не было нужды, я мог рассуждать и любоваться зрелищем.

Охваченный ужасом и бессилием, стал распадаться строй вражеского войска; словно распухающая звезда, абры выбросили лучи-клинья спасающихся бегством. Еще сражались многие, еще пытались спасти свою жизнь попавшие под убийственный замах, но Сангор уже отдавал приказ вождям кентавров охватить беглецов, не дать скрыться ретивым трусам.

И вдруг настал момент, когда полк, отбившийся со всех сторон, сохранивший строй, остался один, посреди набросанных повсюду мертвых теп абров. Остался один и замер, словно в раздумье.

А повсюду арланы и свои абры уже ловили, усмиряли неспособного сопротивляться врага. Гасли боевые крики, сменяясь стонами…

Как обычно… На этот раз все было лучше организовано. Арсун уже отряжал санитаров и гасильщиков на поле боя. Ставр уводил уставший, но полный радостного пыла полк в лагерь. Под руководством вождей, полные азарта отряды кентавров уже рассыпались по всей равнине в увлекательной охоте за абрами. Впрочем, злобы не было, война не оставила следа в душах, короткие стычки оборачивались малой кровью. Только изредка… Впрочем, война!..

Я видел молодого кентавра, затесавшегося среди гасильщиков, который выискивал тяжело раненных в живот и грудь, обезумевших на пороге к смерти, но еще пытавшихся встать, куда-то брести на остаточном всплеске сил; примериваясь, парень лихо срубал крокодильи головы с такой молодецкой удалью, которая невольно заставляла сочувствовать жертвам. Словно молодой львенок, перед тем как приняться за еду, еще играет со смертельно раненной антилопой, совмещая приятное с полезным, так действовал и парень. Я и кентавры молча наблюдали за тренировкой юного воина, пока Сангор не выразил общее настроение, резко отдав тому какой-то другой приказ…

Все как обычно… Почти.

Арсун спешно разоружал пленных, складывал доспехи и оружие на подвезенные телеги. Пока враг вооружен, у него есть шанс не увидеть завтрашнего дня, безоружный – это уже просто пленный. Поработали, возможно, и агитаторы; почти везде абры с готовностью расставались с оружием. Все ощущали – я не знаю, когда наступил перелом в настроении, – война позади, окончена война. А то, что осталось и войной нельзя назвать, – так, зачистка.

Кто-то доложил, что всех кнехтов взять не удалось; то ли в горячке боя, то ли от инстинктивного отвращения, но двоих закололи. Только командующий, хоть и помятый, был пленен и отправлен в обоз.

Я облизнул сухим языком запекшиеся губы. С утра бет воды; кто-то из телохранителей тут же поднес маленький бурдюк с водой. События дня заставили забыть о жажде, вода же была холодная и вкусная, правда, чуть кисловатая от кожи бурдюка.

Подъехал Ставр с Метшей и малым отрядом охраны.

– Ну как? Видел? – спросил меня и, никак не отойдя от горячки боя, не мог дождаться ответа. – Как мы их! Как мы их!

– Завтра будем отдыхать, – распорядился он. – А то слишком разбежались. Отдыхать будем. И вновь не мог удержаться:

– Нет, ты видел, как мы их взяли? Как сокол стаю гусей!

Воевода не скрывал, как он счастлив. Дело всей жизни, плод многих лет раздумий и жестокой муштры блестяще подтвердил свое право на существование. И как! Будет слава, будут слагать песни и легенды!

Сбоку огромной абрской телеги установили не, большую юрту, отделив тем Кочетова и Илью от прочих раненых, – абров, конечно.

Уже вечерело. Солнце, раскрасневшись за день от вида крови, коснулось тонкой полоски облаков на горизонте – и тут же зажгло их. Завтра будет ветреный день, может, и дождь пойдет.

Стонали раненые; здесь, на этой телеге, устроили лазарет для выздоравливающих. Время от времени, заглушая все звуки, протяжно и шумно зевал таркан. И снова жевал нескончаемую жвачку.

Навестив друзей, я присел у входа в юрту, отослав своих кентавров, расположившихся где-то неподалеку.

– Жаль, что вы не видели, – рассказывал я. – Зрелище, надо сказать, было впечатляющее.

– Да, жаль, – согласился Кочетов и посмотрел на меня своими светлыми беспощадными глазами. – Жаль, что я уже не смогу сам свершать подобное.

– Ты-то сможешь, – вмешался Илья. – Это мне, безногому…

– Ничего, – бодро сказал я, – вот найдем Бога-Отца и решим все проблемы.

– Это здесь-то? – воскликнул Кочетов. – В этой дикости?

– В крайнем случае попросим отправить тебя обратно в Мечтоград. Там вам живо отрастят ваши конечности.

– Конечно, надежда всегда остается, – согласился Илья.

– А я, знаешь, не очень-то верю в доброту Создателя, – заявил Кочетов – К чему это ему делать ради нас исключения?

– Почему бы и нет, – возразил я. – Помнишь, робот на границе говорил о подобном прецеденте?

– Это когда кто-то вернулся? Так это, может, и был наш Император. Инкогнито, так сказать. Я вообще не понимаю, куда деваются паломники. Последние десятилетия – ты уж прости, Илья, – это ясно: либо на подходе гибнут, либо кнехты стараются. Хотя возможно, есть надежда, что твой отец жив. Кнехты тут организовали рабовладельческий строй для людей. А может, еще какой механизм существует. Я не удивлюсь, если система паломничества бессмысленна по сути. Или организована для притока сюда свежей крови. Все может быть.

Вы сами подумайте, – горячо и зло говорил он. – Все организовано одним человеком – Богом-Императором. Я, конечно, понимаю, мудрец и все прочее, но что путного может придумать один человек? Пусть даже обладающий таким могуществом.

– Не говори так. – Илья лежал, закинув руки за голову, и смотрел в круглое отверстие в центре потолка юрты. Дико и неестественно выглядел излом одеяла на уровне колен; мы давно уже отвыкли встречать увечных при нашем развитии медицины. Я поймал себя на мысли, что впервые осознал то, что Кочетов и Илья продумали давно: здесь увечья необратимы. Для нас скорее всего тоже.

– Бог-Отец добр, благороден и великодушен. Он поможет, я уверен, – сказал Илья.

– Э-э-эх! Добрая душа страдальца! – с ироничным сожалением сказал Кочетов. – Надейся. Может, и поможет. А вот я хочу сказать, что если не поможет, я попробую своей здоровой рукой вытрясти все из Бога нашего Императора.

– Пойду пройдусь, – добавил он. – Залежался я тут…

Оставшись одни, мы с Ильей долго молчали.

– Никто не знает, чем закончится день, а уж о жизни и говорить не приходится, – наконец заметил он. – Твоя удача все еще с тобой. Я, конечно, не против того, чтобы встретить отца, но он взрослый человек и его выбор – это выбор пожившей личности. Не забудь, мы тоже не дети.

Почему-то я вспомнил кнехта, который что-то говорил о Лене, что-то о Прокураторе?..

Я выглянул из юрты и огляделся в поисках кентавров. Сразу возник вороной Темер. Я приказал найти пленного кнехта и привести сюда.

– Кто такой этот кнехт? – спросил Илья.

Я объяснил, а кроме того, рассказал и о словах другого полководца, убитого на днях.

Минут через пятнадцать два моих телохранителя притащили на веревке кнехта. Мне кнехты до сих пор казались страшно похожими. Мои кентавры, особенно не церемонясь, почти тащили этого зверя, Он тоже не оставался в долгу и, брызгая слюной, плюясь, выкрикивал страшные угрозы. Подошел заинтересованный Кочетов.