Он, конечно, не знал, что это научный термин, но если бы даже и знал, то вряд ли эта фраза показалась ему менее поэтичной. Но он был изумлен, что столь красивые слова прозвучали из уст женщины, до того говорившей такие отвратительные, непристойные вещи.

— Ну, а любовь?

Шарлин, подняв голову, посмотрела на него:

— Любовь похожа на дружбу. Она возникает из общности интересов. Ничего мистического в ней нет. Это просто-напросто информация, которая есть энергия, которая, в свою очередь, материальна. Ты, видимо, смотришь слишком много старых фильмов.

Мэддок, конечно же, даже не понял, о чем речь. Он побагровел.

— Я пытаюсь передать тебе хоть немного мудрости, умница неотесанная! — Он едва не поднял на нее руку, но остановился, так как, в частности, не был уверен, что тут же не получит сдачи. — Я стараюсь подготовить тебя к путешествию по ту сторону мирового фасада, которое ты должна совершить вместе вон с тем человеком-кошкой. Мне очень интересно, может ли в твоей голове удержаться хотя бы одна абстрактная мысль. Почему ты ничего не хочешь понять?

В ответ на эти слова в глубине ее глаз загорелся гневный огонек, но через секунду она уже овладела собой. Затем она улыбнулась.

— Потому что ты становишься очень забавным, когда сердишься, — промурлыкала она.

Мэддок резко выпрямился, как будто его самого ударили, но затем словно почувствовал облегчение. Чувство было такое, будто она окатила его ушатом холодного пенистого пива. Шарлин была слишком похожа на него самого; она была не прочь наблюдать за страданиями людей и даже отчасти спровоцировать их. Речь, разумеется, не идет о серьезных, глубоких мучениях. Ее, как и Мэддока, интересовали незначительные, бытовые страдания, такие как ревность, суеверные страхи, уязвленная гордость и раненое самолюбие — когда люди показывают скрытые черты своего характера.

Мэддок также изобразил на лице сладкую улыбку:

— Ты совершишь это путешествие. Ты совершишь его вместе со мной и Стенелеосом и увидишь будущее. Ты покинешь всех, кого знаешь, и поверишь. Это будет только подготовкой к другому, главному путешествию, предназначенному тебе.

Она выгнула дугой бровь — Мэддоку этот беззаботный жест показался весьма лукавым и забавным.

— В самом деле?

— Да.

— И что это за главное путешествие?

На его лице появилась широкая улыбка, которая тут же исчезла. Он повернулся и, выйдя на солнечный свет, пошел к могиле Валентина.

Шарлин последовала за ним. Она посмотрела вниз, потом быстро оглянулась на вершину холма и опять вниз. Изящным небрежным жестом она откинула с головы капор. Светло-рыжие длинные блестящие волосы свободно упали ей на плечи.

— Кто он был?

— Каталонец, черноглазый и поджарый. Спокойный человек, никогда и никому не сказавший поперек ни слова. Я был знаком с ним всего несколько дней.

Шарлин открыла было рот, чтобы в очередной раз выразить сомнение по поводу сказанного Мэддоком, но вместо этого вздохнула, склонила голову в минутном молчании и затем снова натянула свой капор на голову, подоткнув под него распущенные пряди волос.

— Смерть — это не вещь, — продолжил Мэддок. — Она нематериальна. Ты не можешь прикоснуться к ней, хотя она наверняка прикоснется к тебе.

Не вполне согласная с этим, Шарлин издала какой-то неопределенный звук, но ее несогласие уже не было столь решительным, как прежде.

Мэддок, выглядя несколько нелепо, поднял вверх руку, словно проповедуя с амвона:

— И уж в этом-то ты убедишься волей-неволей.

— Возможно, — сказала она, все еще не вполне согласившись с ним.

Она начала что-то делать со своим «чопом», совершая пальцами точные, уверенные движения. Стараясь не выдать своего любопытства, Мэддок следил за ней. Прибор оказался более замысловатым, чем он думал. Его блестящая черная поверхность была как бы украшена многочисленными разноцветными огоньками. Он был столь же завораживающим, сколь и опасным, словно паук, сидящий в центре своей паутины.

Повозившись с ним еще некоторое время, Шарлин как-то странно посмотрела на Мэддока.

— Здесь под землей что-то захоронено. — Увидев, как округлились его глаза, она поспешно уточнила: — Что-то маленькое и металлическое. Пять и восемь на семь и две и на одиннадцать и две. Какая-то коробка.

— Пять и… — пробормотал Мэддок, — на шесть и одиннадцать.

Он, слегка дурачась, начал сдвигать и раздвигать руки, как бы обозначая эту коробку в воздухе и пытаясь представить себе ее.

— Такая, что ли?

Шарлин недоуменно смотрела на него:

— Ты не можешь быть серьезным.

Он вздохнул.

Многое изменилось всего за несколько десятилетий.

Она передразнила движения Мэддока, обрисовав в воздухе коробку поменьше размером. Даже подшучивая, она старалась быть точной.

— На какой глубине она находится? — спросил Мэддок.

Шарлин посмотрела на него и, усмехнувшись, сыграла небольшую пантомиму, изображая руками ответ на вопрос Мэддока. Потом она сжалилась и спокойно все объяснила:

— Коробка находится на глубине сорока сантиметров. Или, если хочешь, одного фута. Сама могила гораздо глубже — ее глубина такова, какая и должна быть у обыкновенной могилы.

— Дом и усадьба размером шесть футов, куда человека доставляют только однажды, и суверенное право, которое никто и никогда не может оспорить.

Шарлин проигнорировала эту мрачную патетику.

— Вполне может оказаться, что в коробке находится что-то, имеющее историческую ценность.

Мэддок усмехнулся:

— Историческая ценность?

Он сделал упор на слове «историческая».

Она улыбнулась в ответ:

— Я не граблю могилы в целях обогащения.

Какое-нибудь послание? Это предположение было вполне разумно. Валентин! У Мэддока слегка перехватило дыхание при этой мысли. Он умер, с одной стороны, давно, с другой — недавно. Но в любом случае он знал, что Мэддок окажется здесь.

— Я выкопаю ее.

И он приступил к делу. Используя осколок могильного камня в качестве топора, он начал разрубать горячую пыльную землю. Почва спеклась от жары и была очень твердой, но под ударами камня она рассыпалась на мелкие кусочки. Она была настолько сухая, что поглощала влагу даже из рук Мэддока, отчего кожа на них сразу же стала сухой и жесткой. Но дело продвигалось быстро, и в скором времени он добрался до коробки.

А это была, действительно, коробка. Ее крышка держалась на петлях и была застегнута на небольшой, легко открывающийся засов. Мэддок баз всяких усилий открыл ее.

Внутри лежала записка и ключ. И ничего более.

Мэддок прочел записку, затем смял ее в кулаке и выбросил. Записка гласила: «Мэддоку О'Шонесси. Я все время ждал тебя, но прошло уже слишком много лет. Я прожил хорошую жизнь. Не оплакивай меня. Я все делал, как того желали Стенелеос и Господь Бог; я все сделал правильно. Ты, вероятно, двинешься на запад. Так почему-то всегда хочется Стенелеосу.

Это ключ от ящика-сейфа, который хранится в банке братьев Стинсонов в Сан-Франциско. Там деньги и еще кое-что, что может помочь тебе. Желаю удачи. Ты всегда будешь другом. Валентин».

— В это даже тебе самому невозможно поверить, — прошептала Шарлин.

Мэддок не думал, что она тоже прочла записку, но, оглянувшись, убедился, что Шарлин стоит рядом с ним. Они встретились взглядами, и оба покраснели.

— Это — не мистификация, будь уверена, — сказал Мэддок, как только к нему вернулось самообладание. — Но ты-то, ни во что не верящая, почему ты сама на этот раз считаешь, что это правда?

— Я не верю людям, Мэддок, но вещи — это несколько другое. — Она обвела вокруг рукой: — До этой земли явно никто не дотрагивался уже в течение длительного времени. — У нее был довольно озадаченный взгляд, в котором, впрочем, уже мелькали искры нарастающего возбуждения от ожидания великого открытия. — В течение очень длительного времени.

— Что из этого следует?

— Что ты не лжешь.

— И что это означает?

— То, что ты, действительно, из прошлого.