И в Ласицком лесу мы проводили большую пропагандистскую работу. Регулярно выпускалась газета «Червоний прапор» и сводки информбюро, организовывались митинги.

Немцы не появлялись в нашем партизанском крае. Только немецкие самолеты навещали нас. Наши палатки и окопы были хорошо замаскированы и, как только слышался шум самолета, по команде «воздух» мы уходили в окопы.

Опять активизировались бандеровцы. Вести с ними борьбу было очень трудно, так как днем они работали в поле или возились с хозяйством в селе, а ночью выходили в засады и нападали на партизан. В то время нейтральных не могло быть. Или были с партизанами, или шли в ряды бандеровцев.

Несмотря на победы Красной Армии, националистическо-фашистское движение не уменьшалось. Много партизан погибло тогда от рук бандеровцев, особенно большие потери имели диверсионные группы. Они ведь отправлялись на задания небольшими группами в два-три человека. Именно такие небольшие группы действовали эффективно. Они незаметно добирались до линии железной дороги, закладывали взрывчатый материал, протягивали шнур и после взрыва уходили в лес. Но такие небольшие группы были уязвимы, когда сталкивались с бандеровцами.

В санитарных частях наших отрядов находилось тогда много раненых партизан, среди них был Тарас, потерявший при диверсионной операции на линии железной дороги Лунинец — Видибор обе ноги, обе руки и ослепший на оба глаза. Товарищи, бывшие с ним на выполнении этого задания, после ранения спросили Тараса, не лучше ли застрелить его. Но он ответил, что хочет жить, и они принесли Тараса на одеяле.

Сентябрь 1943 года. Стояли красивые солнечные дни и ясные светлые ночи.

Как-то раз на рассвете я увидел в лесу сидевшую на бревне шестилетнюю девочку. Появились первые лучи солнца, игравшие на ее лице, и девочка зажмурила глаза от блеска лучей.

Я подошел к девочке. Она смотрела на меня с любопытством. Особенно привлекала ее блестевшая на моей груди новая партизанская медаль. Мне трудно было сразу определить ее национальность. Она была одета как украинская девочка в постолах и красном пестром платьице. Личико ее было в веснушках, а волосы на голове рыжевато-светлые. Я ее спросил по-украински:

— Вiдкiль ти дiвчiночка сюди попалася?

Она мне ответила, тоже по-украински, что она еврейский ребенок и что ночью пришла она сюда со своими родителями.

Из шалаша вышла женщина, и девочка мне сказала, что это ее мать.

Не будет шовинизмом, если я скажу, что еврейский партизан, даже настоящий космополит, встретив в лесу еврея, сильно обрадуется — еще одному еврею удалось спастись от немецких палачей!

Первый вопрос мой был — как им удалось бежать из гетто и где прятались они в трудную зиму и вообще все это время.

Мать девочки звали Полей, она рассказала мне вкратце свои похождения с момента, когда она оставила свое родное местечко Подгуржа под Краковом.

Как только немцы перешли границу у Катовиц[74], она с мужем своим Яковом и ребенком на руках пошли на восток, не взяв с собой ничего из одежды, даже не захватив пару белья. Несколько дней шли они так. Немцы с самолетов бомбили и обстреливали дороги, и каждый шаг их мог быть последним. Так они кочевали, пока не пришли в одно местечко на Волыни — в Рафаловку. Местечко уже заняли советские войска[75], и они решили остаться в нем. После нападения немцев на Советский Союз они попали под немецкую оккупацию. Накануне резни в Рафаловке она с мужем и девочкой Ханеле бежали в лес. Они бродили из леса в лес. Это было осенью 1942 года, и находиться в диком лесу с ребенком стало невозможно. Долгое время бродили они в Рафаловских лесах, затем направились на хутора близ Гуты Сапочевской и Мульчиц на реке Стырь. В лесу, недалеко от Мульчиц, они наткнулись на несколько хаток. Ночью постучались в маленькое оконце одной из них. Вышла крестьянка с очень добрым лицом. Звали ее Татьяной. Она впустила их в хату, накормила. Они стали часто приходить к ней, чтобы немного отдохнуть, согреться и подкормиться.

Особенно жалела это добрая Татьяна их девочку Ханеле, или, как она ее называла, Ханку. Пошли дожди, дожди со снегом, дожди беспрерывные, дожди-ливни. Татьяна теперь стала оставлять Ханку у себя на ночь. Она устроила ей постель на сундуке в коморе[76], укрывала ее рваным кожухом и теплой свиткой. На рассвете Яков приходил к Татьяне и забирал Ханку в лес. Когда земля покрылась снегом, Татьяна отважилась оставлять Ханку у себя и днем. Крестьяне, ездившие в лес за дровами, обычно заходили к Татьяне погреться. Она крестьянам говорила, что к ней приехала из Клевани на Волыни девочка ее умершей сестры. Родители Ханки построили в лесу землянку, ночью приходили к Татьяне навестить свою дочурку. Они были счастливы, что Ханка нашла себе такой теплый приют и не голодает.

Наступила весна 1943 года, и украинский крестьянин Кончев, высокий и стройный, организовал партизанский отряд, куда вступили и родители Ханки. Ханка осталась у доброй женщины. Мульчицкие крестьяне считали, что к Татьяне, которая живет в олешнике против кладбища, приехала сиротка, дочурка ее умершей сестры.

Отряд Кончева вошел в подчинение нашего штаба, возглавляемого генералом Бегмой. Инспектируя отряды Соединения, Бегма побывал и в отряде Кончева.

Узнав, что Яков, отец Ханки, — парикмахер, генерал Бегма предложил родителям Ханки перейти в охрану штаба Соединения, где наряду со службой в охране Яков будет выполнять обязанности парикмахера. Генерал Бегма считал, что даже в условиях лесной жизни партизаны должны иметь культурный вид, быть побриты, пострижены. Родители, однако, не хотели оставить свою шестилетнюю дочь на попечение Татьяны.

Генерал Бегма дал согласие, чтобы они взяли свою девочку. Родители пошли к Татьяне и сказали ей, что они уходят из Мульчицкого леса и берут с собою Ханку. Татьяне, этой простой женщине с золотым сердцем, трудно было пережить момент расставания с девочкой. Она проводила ее далеко-далеко от своей хатки по полям, лугам и лесу и с горючими слезами распрощалась с ней.

Ханка превосходно чувствовала себя в лесу. Стояла еще теплая погода, кругом зелено, прекрасно. В конце концов, в хате Татьяны она ведь была одна. А здесь, в лесу, так много людей. Партизаны на лошадях приезжают и уезжают. Когда собираются вокруг костров и поют — весело. Днем я встречал ее у речки, куда она приходила купаться. Воды с таинственным шепотом неслись по лесной чащобе к каналам и прудам панского имения. На многие часы уходила Ханка в лес с корзиночкой и собирала там ягоды — красную бруснику, пробивавшуюся из кустов. Она собирала на поляне цветы и плела венки.

Дети необычайно быстро приспосабливались к жизни в лесу. Они были неустрашимы, отважны. В Ворошиловском отряде, основателями которого были серниковские евреи, было двое сыновей еврейских партизан братьев Бобровых. Этим мальчикам было десять-двенадцать лет. Они переодевались в крестьянскую одежду, отправлялись в деревни, занятые немцами, и приносили оттуда важные сведения. В партизанском соединении легендарного генерала Ковпака было много подростков, которые выполняли важные поручения и принимали участие в боях.

Так же и Ханка хорошо приспособилась к жизни в партизанском отряде. Она помогала матери на кухне, где та готовила еду для диверсантов, собирала сухие ветки и дрова, подкладывала их в костер и следила за тем, чтобы он не погас.

Но со временем изменилось положение и на нашем участке. Немецкие самолеты стали чаще обстреливать наш лес, и мы в свою очередь открывали огонь по ним, когда они спускались низко над лесом. Бандеровцы активизировали свои действия против нас, и приходилось вступать с ними в упорные бои. Мы стали испытывать недостаток в боеприпасах. Скупо стали выдавать патроны. На наши три тяжелые орудия осталось пятнадцать снарядов. Увеличилось количество раненых, и число их росло изо дня в день. Были у нас и тяжелораненые, которых необходимо было отправить на самолетах в Москву. У нас продолжал находиться тяжелораненый Тарас, без рук и без ног, к тому же слепой.