Первая попытка записать «Время» была предпринята во Дворце культуры «Динамо» на Автозаводской, где тогда базировалась группа Жарикова. Но Щербина что-то неправильно закоммутировал, и в итоге все инструментальные партии оказались записаны в противофазе по отношению к вокалу.

Вторая попытка происходила уже у Валентина дома.

«Буквально за один день мы записали все песни, – вспоминает Сергей Летов. – Правда, я записывался, стоя в туалете, Рыженко – в коридоре, а Шевчук – на кухне. На этом диске я даже пою! В песне „Мальчики-мажоры” я вместе с Сашей Волковым подпеваю Шевчуку. Так как запись делалась с наложением, мы там как хор звучим! Это единственная запись, на которой я пел в жизни! Но разве Шевчуку можно было отказать?»

«Я продюсировал этот альбом, потому там такой жесткий и плотный звук, – рассказывает Сергей Жариков. – Но звук я понимал по-своему, поэтому голос Шевчука я немного завалил. Я не большой любитель Высоцкого, и поэтому при всём моём уважении к Шевчуку мне такая манера пения не нравится. Для меня главное – драйв.

Потом запись кто-то пересвёл, но ту фонограмму Щербина увёз с собой в Америку, и осталась моя. А почему осталась моя? Потому что я её тут же отвёз Агееву, и она попала к „подпольным писателям”. Как можно различить разные версии? Там в конце была записана длинная вещь про братков, в конце которой Шевчук спел: „А он браток нам”, и я эту фразу увёл, так как она показалась мне фальшивой, а в другой версии она осталась. И по наличию или отсутствию этой фразы я могу сказать, моя эта запись или не моя…»

Значительную часть своих альбомов группа «ДК» записала дома у другого «подпольного писателя» – Игоря Васильева. У него была трёхкомнатная квартира неподалеку от метро «Коломенская», в одной из комнат которой он оборудовал студию. Там стоял знаменитый Sony, который Васильев купил у Давида Тухманова, когда известный композитор, уезжая в Германию, распродавал свою аппаратуру. Позже у Игоря появился магнитофон фирмы Pioner, который сразу же оценили наши рок-музыканты. «У „Пионеров” очень сильная компрессия в сигнале, – говорит Сергей Жариков, – оттого и получается такой резиновый звук, который и копрессировать не надо. А поскольку мы писали без компрессоров, то на „Пионерах” это очень хорошо было».

Интересно, что квартира Васильева находилась на первом этаже блочного дома. Причём комната, в которой он устроил студию, была угловой. Под окнами шла дорожка, по которой ходили люди. Но Васильев задраил все окна, и на улице было не слышно, какие тусовки у него происходят.

В отличие от Щербины, который слыл отчаянным диссидентом и потому старался записывать идейных антисоветчиков, Васильев писал всё, что хорошо продавалось, от Юрия Наумова до «Зодчих». Группа «ДК» тоже входила в сферу его интересов. А Жариков, в свою очередь, привёл к нему и Юру Орлова, и «Ночной Проспект», короче, перетащил туда всю столичную рок-тусовку.

«Все у него собирались, – вспоминает Жариков, – причём Васильев очень любил о жизни поговорить, пофилософствовать. И бывало, придёшь делом заниматься, но сначала часа три уйдёт на разговор за жизнь. Тем не менее все сессии у него были расписаны коммерчески и мы вписывались только в дырки».

Деятельность «подпольных писателей» в 1980-х годах была настолько успешной, что многие вновь собравшиеся группы считали необходимым свой дебют предварить выпуском магнито-альбома.

Гитарист Владимир Холстинин, в 1983–1984 годах игравший в группе «Альфа», рассказывал, что уже на первой репетиции лидер ансамбля Сергей Сарычев объявил своим соратникам, что они должны сделать всё так, как положено в настоящем шоу-бизнесе, то есть сначала записать альбом с новыми песнями, который надо будет отдать «подпольным писателям», чтобы они распространили его по всей стране. Только после этого можно будет идти устраиваться на работу в филармонию, потому что если альбом будет иметь успех, то на концертах группы, куда бы она ни приехала с гастролями, обязательно будут аншлаги.

Когда песни были разучены, Сарычев привёз на репетиционную базу в ДК МИДа полупрофессиональный магнитофон «Ревокс» (по всей видимости, тот самый, ушаковский), «пи-веевские» пульт и микрофоны. Музыканты играли «живьём» все песни от начала до конца; если кто-то ошибался, то приходилось всё начинать сначала. Завершив работу над альбомом, Сарычев отнёс катушку с записью Виктору Алисову, ещё одному из «подпольных писателей», и уже вскоре эти песни зазвучали почти в каждом доме.

Песни Сарычева были весёлыми и заводными, но с чуть заметной грустинкой; они казались очень простыми, однако далеко не каждый отваживался подпеть вокалисту, и за праздничным столом слово обычно давали магнитофону. Если бы у нас в стране тогда проходили конкурсы типа «Грэмми», то многие любители рока назвали бы дебютный альбом «Альфы» лучшим альбомом 1983 года.

Ещё одним символом 1983 года (а в дальнейшем и всех 1980-х) стал магнитофонный альбом Юрия Чернавского «Банановые острова». Однако записывали его вовсе не «подпольщики». Первоначально «Банановые острова» должны были стать основой новой концертной программы вокально-инструментального ансамбля «Весёлые Ребята». Просто некоторые проницательные музыканты, имевшие вполне официальный статус, восприняли магнитофонную культуру как естественное развитие шоу-индустрии.

«Банановые острова» были отрепетированы и записаны в ДК «Красная звезда» (3-я улица Ямского Поля, 15). На месте этого здания в 1990-х годах был построен развлекательный комплекс «Голден Пэлас». А в 1980-х здесь, в подвале была организована студия «Весёлых Ребят». Рядом с репетиционной комнатой стояла гора синтезаторов и два здоровенных магнитофона STM. Там же громоздились ящики с разным концертным барахлом. Над потолком нависали толстые трубы, которые постоянно текли, поэтому к магнитофонам временами приходилось пробираться по доскам, уложенным на кирпичи. Но на такие неудобства никто не обращал внимания. Композитор Юрий Чернавский и гитарист Игорь Гатауллин часами искали нужную музыкальную фразу.

– Что будем играть? – спрашивал Игорь. – Гармонию можешь написать?

– Нет, – отвечал Чернавский. – Просто поиграем.

– А чего поиграем-то?

– Да играй чего хочешь!

Гатауллин начинал играть, но в какой-то момент Чернавский вскакивал со своего места:

– Вот это мы сейчас и запишем! – и мчался к магнитофонам.

Юрий Чернавский. 1983 г.

Рассказывают, что любимым словом у Чернавского было слово «фишка». Каждое день обязательно начинался с фразы «Дайте мне фишку!». Заглянув однажды утром в гостиничный номер к Рыжову, Чернавский спросил: «Старик, я опять про бананы. Я придумал такого ма-а-аленького мальчика, который живет в телефонной трубке и делает ту-ту-ту. Как ты думаешь, как его зовут?» Рыжов повертел носом во сне и, не открывая глаз, пробормотал: «Бана-на-на-нан» – в смысле: пошли вы все «на-на-на!».

«Да! Именно это я искал!» – воскликнул восторженный Чернавский, записывая в свою записную книжку очередную «фишку».

«Гатауллин играл на настоящем „Стратокастере”, такого в стране ни у кого больше не было, – вспоминал Чернавский. – Буйнов изгалялся на клавишных и „руководил кайфом”, заводя всех. На репетициях и на записи царил полный кавардак: вино, девчонки, но музыкальная дисциплина была железная. Я ночью падал в свою „семёрку”, засыпая за рулём, а мужики всё ещё долбили какие-то фразы, споря до хрипоты, как ненормальные. Лёшка Глызин, Валера Андреев, Гатауллин, Буйнов, Китаев, Рыжов – все рухнули в „Бананы” как подкошенные… Володя Матецкий (тогда ещё только бывший бас-гитарист блюз-рок-банды „Удачное Приобретение” и будущий автор суперхита „Лаванда”. – В. М.) от нас не вылезал – мы и его обратили в „банановую” веру. Он взялся мне помогать в „банановых” хлопотах и целыми днями носился по Москве на своём зелёном жигулёнке и творил чудеса коммуникабельности, а также подкидывал мне интересные идейки по текстам».