Он смотрит: там действительно везде стоят печати райкома. Тогда он берёт всю эту пачку литовок, рвёт её на мелкие кусочки – и в урну.

– Вы знаете, что такое „Группа "Альфа"”? Нет? „Группа "Альфа"” – это была такая зондеркоманда SS, и значит, вы пропагандируете фашистские лозунги на концертах!

– Что вы такое говорите?! Вы тут стоите и нагло мне в лицо врёте!

– Да с кем вы так разговариваете?! Да я вас!.. Да завтра!.. Да ноги тут вашей больше не будет!

– Да пошёл ты на фиг! – ответил я.

После чего собрал манатки и махнул домой!

На следующий день меня вызвали в военкомат: „С вами хочет встретиться один человек…” Я пришёл. Он представился, что из Комитета государственной безопасности. И началась песня:

– Вы должны на нас работать, потому что вы общаетесь с Градским, общаетесь с Магомаевым… А вот Григорий Орджоникидзе (кстати, ныне ответственный секретарь по делам ЮНЕСКО в РФ) и Миша Шевяков, которых вы тоже знаете, смотрят заграничные фильмы о красивой жизни. А вы разве не понимаете, что это – плохо?

– Нет, не понимаю!

– Короче, вы должны нам помогать…

И мы расстались на том, что «да, я подумаю» и «вам ещё позвонят». Я находился в совершенно расстроенных чувствах: понимал, что пропал, и совершенно не знал, что теперь делать…

Дальше была такая история. Папа моей подруги Юли, которая когда-то познакомила меня с Жорой Ордановским, был тренером по спортивному ориентированию, и его назначили тренировать сборную команду „Динамо”. Ему даже дали звание майора МВД. Когда Юля окончила общеобразовательную школу, он устроил её в школу милиции. Отучившись, она стала лейтенантом ОБХСС, и, поскольку отношения у нас оставались достаточно дружескими и тесными, я позвонил ей:

– Мне кроме как с тобой и посоветоваться не с кем!

– Приезжай! – сразу же позвала она.

Я приезжаю, рассказываю ей эту историю, и она говорит:

– Костик, тебе надо пойти работать в милицию!

– Зачем?

– Понимаешь, это единственный выход в этой ситуации. Так как комитет с милицией не дружит, то если ты сейчас окажешься на ментовской стороне, то они от тебя отлипнут.

На следующий день она мне позвонила сама:

– Летом 1985 года в Москве пройдёт фестиваль молодёжи и студентов, и сейчас как раз сложилась такая ситуация, что в Люблинском райкоме комсомола нужен человек, который будет от Петровки, 38 руководить комсомольским оперативным отрядом. Я порекомендовала тебя…

Я съездил на собеседование в райком комсомола, а потом поехал в „Курчатник”, где объявил, что увольняюсь.

– Как это ты увольняешься? Ты же ещё должен отрабатывать после института! – набросились на меня.

– Да ничего я не буду отрабатывать! – сказал я и прямиком направился в комитет ВЛКСМ: „По комсомольской путёвке в течение трёх дней…”

Все были просто в шоке!

Мне дали ментовскую ксиву и посадили в Люблинском райкоме. Начали мы зачищать район. Прошёл у нас мощный рейд, в ходе которого было задержано 115 человек: кто-то обнюханный, кто-то с цепями. Уже первые люберы появились. О каждом задержанном были собраны данные: имя, фамилия, год рождения, где, что и как. Всё это записывалось в трёх экземплярах…

И вот звонит мне тот парень из комитета и говорит:

– Надо встретиться!

Я соглашаюсь:

– Давай! У меня для тебя много интересного!

Он отзывается:

– Отлично!

И мы встречаемся. Я приношу ему эти списки.

Он спрашивает:

– Ну, что у тебя?

Я отвечаю:

– Да вот списки принёс, – и протягиваю эти тридцать листов с данными на 115 люблинских неформалов.

– Что это такое? – спрашивает он.

– То, что вас интересует: неформальная молодежь…

– Откуда ты это взял?

– Комсомольский оперативный отряд Люблинского района провёл работу. Эти сведения, конечно, есть у нас в комитете ВЛКСМ, в спортивном отделе. Но я специально принёс для вас, потому что вам эти сведения нужны для вашей работы. И мы ещё будем такие рейды делать!

– А ты там что делаешь?

– Я там… милиционер.

Он на меня тогда сильно разозлился.

– А Институт имени Курчатова?

– Я там больше не работаю. Я по комсомольской путёвке направлен в Люблинский райком ВЛКСМ.

В результате всё произошло именно так, как говорила Юля: от меня отлипли, и та история завершилась. До сих пор я каким-то чудесным образом выкручивался, мой ангел-хранитель вытаскивал меня из всех историй, но после истории с „Воскресением” и „Альфой” я почувствовал, что ещё немножко – и я перейду грань. И тогда я прекратил делать концерты.

А потом открылся рок-клуб в Питере, появилась рок-лаборатория в Москве, да и в „Курчатнике”, где я некоторое время проработал, замутилось рок-движение. Многие из тех людей, с которыми я устраивал сейшены, продолжали во всём этом вариться, а я отошёл в сторону.

Мы не были антисоветчиками, но я неосознанно противостоял существовавшей системе. Теперь рок-музыка развивается совершенно легально. Но почва для этого была подготовлена нашими усилиями. Может, именно мы и сделали эту революцию, которая привела к тому, что мы сегодня живём в другой стране? Ведь те, кто ходил на подпольные рок-концерты, были уже людьми совершенно другой формации…»

Очень многие молодые люди, вступающие в жизнь в XXI веке, мечтают об андеграунде, который кажется им эталоном романтики и героизма, оплотом душевности и чистоты поисков. Действительно, это так, недаром андеграунд сравнивают с родным домом, который мог согреть в ненастную погоду. Тем не менее очень жаль, что большинство рок-концертов в те годы проходило в условиях подполья и конспирации. Из-за этого наша рок-музыка была отброшена в своём развитии далеко назад, так и не сумев выйти на международный уровень популярности. Но таковы вкус и запах той эпохи…

В начале 1980-х была в Москве замечательная группа «Смещение», в которой пела чудесная певица Алеся Троянская. Просушествовала группа «Смещение» совсем недолго, всего-то полтора года, дала десяток концертов, студийных записей не оставила, но осталась в народной памяти в виде счастливой легенды о золотом веке советского андеграунда. Поэтому, когда выяснилось, что «Смещение» создали лидер группы «Мастер» Алик Грановский и известный звукорежиссёр Андрей Крустер-Лебедев, я поспешил встретиться с ними, чтобы порасспросить о легендарном ансамбле.

Мы долго шли по Черёмушкам, пока не остановились возле утонувшего в тополях пятиэтажного, хрущевских времён дома.

– Вот это – флэт, – указал Крустер. – Вокруг музыкантов всегда существовали люди, свои чуваки, которые не играли, но слушали музыку и пытались с нами дружить. И у них были квартиры, где можно сесть и общаться! Ведь нельзя же сидеть в подъезде, да и на улице зимой ты долго стоять не будешь.

– Нам нужно было общение, – поддержал друга Алик, – поэтому мы собирались на флэтах не столько для того, чтобы трахаться с девочками, сколько просто общаться, разговаривать о музыке.

– Вообще с флэтами связано множество самых фантастических историй, – начал рассказ Крустер. – Был, например, на «Каширской» флэт, прозванный «Болото». Так назвал его я, потому что люди, которые туда приезжали, оставались там, будто их болото засасывало. Однажды утром приехал человек, который работал на стройке бригадиром. «Алик! Крустер! – закричал он. – Почему вы такие небритые? Почему у вас здесь гора немытой посуды?! Почему вы ничего не делаете?!» Он был очень жизнерадостный, так как у него недавно родился ребёнок. Он начал убирать квартиру, выносить бутылки. Я говорю: «Ладно-ладно, посмотрим, что дальше будет!» Через неделю он – с такой же щетиной, как и мы. Был ещё один знакомый, который пошёл мусор выносить и вернулся домой через три месяца. А тут человек в гости заехал, да так и остался месяца на два, а в итоге и с женой развёлся!..

Пока Крустер рассказывал, мы вошли в подъезд и поднялись по лестнице на пятый этаж.