—                          Король сам поведёт вас, — сказала Изабелла. — И всё же, мой дорогой, — она повернулась к Фердинанду, — ты уверен, что это действительно разумно — отправляться без орудий?

—                         Я ненавижу неоправданный риск. Я издал закон против азартных игр и осмелюсь заявить, что я единственный мужчина в Испании, кто всё ещё подчиняется этому закону. Я хорошо знаю важность артиллерии, которую с успехом использовал против французов. Но я убеждён, что в Гранаде происходят какие-то события, которые делают мавров недостаточно бдительными.

—                         Нам просто сопутствует поразительная удача, — признал Медина Сидония.

—                         Захват Лойи будет ещё одной удачей, — отозвался маркиз.

Фердинанд возглавил поход в Лойу, но либо интуиция его обманула, либо что-то в Гранаде успело измениться — в Лойе мавры были настороже. Пушечный огонь встретил испанские войска уже на подходе к городу, в результате чего они понесли большие потери. Затем мавры организовали вылазку и дали сражение. Фердинанд в ярости от своего постоянного невезения и своей ошибки при подготовке к походу был во главе испанской армии. Корона на его шлеме и украшенные золотом доспехи выдавали в нём короля. Постепенно его окружили вопящие мавры, жаждущие богатого выкупа. Меч Фердинанда крушил врагов и мелькал как молния в куче нападающих. Кадис и Медина Сидония ошеломлённо взирали на новое для них зрелище, как это делал раньше Андрес де Кабрера, который сам был фехтовальщик сильный и умелый. Если бы Фердинанд погиб в этот момент, то он умер бы счастливым...

Он действительно был близок к гибели, так как число мавров не убывало. Видя его окружённым и зная, что он не отступит, маркиз Кадис с несколькими кабальеро пробились к нему. Они не могли видеть его лица, но сквозь стальное забрало слышали, как он сыпал проклятиями. Он не хотел, чтобы его спасали.

...Фердинанд был потрясён, узнав, насколько после этого сражения он стал уважаем андалусцами, несмотря на то что испанцы вынуждены были отступить: поход на Лойу оказался неудачным.

— Мы будем с вами, ваше величество, в любое время, как только вы скомандуете, — заявили Кадис и Медина Сидония.

Природа и война вступили в зимний период отдыха, но жизнь монархов Испании была заполнена больше, чем всегда. Причём не только военными приготовлениями в ожидании весны, но и разнообразными административными делами, как внутренними, так и внешними.

...Чтобы ускорить свою международную переписку, Изабелла выучилась говорить и писать по-латыни — поступок, удививший её секретаря, Пулгара, и внушивший благоговейное уважение андалусским вельможам.

Повсюду в Испании народ благословлял короля и королеву.

— Дьявол послал нам Генриха Бессильного, — говорили люди. — А сам Господь Бог — Изабеллу и Фердинанда.

Неудача при Лойе постоянно мучила Фердинанда. Он не мог успокоиться, не найдя ответы на все вопросы. Поражение казалось нелогичным, а он ненавидел нелогичность.

Изабелла объясняла эту неудачу превратностями войны. Она превозносила его храбрость — об этом говорили все. Она подробно останавливалась на его заслуге перед Испанией — ведь ему удалось помирить Кадиса и Медину Сидония, и, кроме того, он завоевал их глубокую личную преданность, что не так просто получить от южан.

—                       Всё это так, Изабелла, и я люблю тебя за то, что ты всё это говоришь. Но я всё равно считаю, что что-то было не в порядке, по крайней мере какое-то время, у мавров.

—                       Пожалуйста, не рискуй больше так в сражениях, Фердинанд.

—                        Изабелла! Я ещё не так стар, несмотря на это. — Он рассмеялся, проведя рукой по начавшей лысеть голове. — Лоб как у профессора в Саламанке, не так ли? — Одним из его лучших качеств было полное отсутствие тщеславия. — Может быть, я должен вести себя так: сесть на толстую кобылу и оставаться в тылу во время сражений?

—                       Короли так и поступают, и никто не называет их трусами. Ты уже давно завоевал себе имя храброго воина.

—                       Изабелла, я умру.

—                       Тогда и я тоже.

—                       Правда, моя дорогая, я был в ярости во время той битвы и не особенно думал о том, что может случиться.

—                       Но мне не всё равно.

—    Теперь, конечно, я благодарен Кадису за то, что он пришёл мне на помощь, хотя в то время испытывал унижение.

—    Кадис и другие, Фердинанд! Потребовалось несколько десятков храбрых кабальеро, чтобы отбить тебя у мавров, с которыми ты сражался в одиночку. Пожалуйста, будь более осторожен, дорогой мой. Мне не хочется оставаться вдовой.

—        Да, конечно. — И Фердинанд снова думал о Лойе.

Политическое чутьё не обманывало Фердинанда.

Действительно, не всё было ладно у мавров, замешательство проникло в их ряды. Произошли дворцовые перемены, и они в течение нескольких недель разрешили все вопросы в столице Гранады.

Старый султан Абдулла Хассан влюбился в юную прелестную наложницу и женился на ней. Зоройа, утренняя звезда, чья красота потускнела с годами, бешено ревновала. Сын Зоройи, нетерпеливо жаждавший власти, вместе со своей матерью составил заговор против отца-султана.

—    Ты видишь всё зло многожёнства? — спросил Фердинанд, когда эти новости дошли до Кастилии.

—    Конечно, вижу, — отозвалась Изабелла, хотя она в отличие от него не шутила.

Зоройа и её сын Абдулла, наследный принц, заручились значительной поддержкой. Во дворце вспыхнуло сражение, которое вылилось и на улицы. Закончилось оно перемирием, но обоюдная ненависть осталась.

Не желая расставаться со своей новой юной женой, Абдулла Хассан покинул столицу, удалившись в Малагу, на средиземноморское побережье. Юный Абдулла был тут же провозглашён султаном города Гранады — в то время как Абдулла Хассан оставался султаном всей остальной территории мавров. Таким образом, королевство мавров разделилось на два, так же, как и Кастилия во времена Генриха Бессильного.

—    Это великолепная новость для всего христианского мира, Изабелла!

Изабелла возблагодарила Бога не только за ослабление врагов Испании, но также и за Фердинанда, который теперь увидел, как несогласие в семейной жизни могло влиять на положение всего государства. Хотя сейчас она уже не так беспокоилась, как прежде. Уже в течение долгого времени его поведение можно было назвать образцовым. Они работали, отдыхали, составляли планы на будущее. Она была уверена в его любви, и мучительные видения соперниц ушли в прошлое. Иногда она даже немного радовалась тому, что он лысеет, так как, каким бы привлекательным он ни оставался в её глазах, она полагала, что другие женщины уже не сочтут его таким неотразимым, каким он был в свои двадцать лет. Но затем она вспоминала, что внешность короля не имеет значения. Он может быть беззубым, уродливым и старым, но всё это не имело никакого значения, потому что он — король. И когда она вспоминала всё это, то касалась своего креста и молила Бога, чтобы Он хранил Фердинанда от чар прелестниц так же, как и от меча и пули.

Мысли Изабеллы были сосредоточены на способах продолжения войны с маврами; мысли Фердинанда — на расходах, связанных с ней. Неожиданная помощь опять пришла от церкви. Папа Сикст отправил в Испанию корабль с великолепным подарком — не займом, а подарком в сто тысяч золотых дукатов. Но папский легат, доставивший золото, принёс нечто, вызвавшее у Фердинанда крайнее раздражение: письмо от папы, в котором он в резких выражениях выступал против инквизиции.

«Много крещёных евреев города Севильи обращаются к нашему двору, — писал святой отец, — и жалуются, что ваши инквизиторы не воспринимают искренность их обращения в христианство и угрожают им, как тайным евреям, в результате чего эти новообращённые, которых нужно радостно приветствовать, боятся за свою жизнь и покидают свои дома и свою страну». В Риме, сообщал папа, он будет предоставлять им убежище до тех пор, пока испанские монархи не изменят не своё усердие в борьбе за веру, а безрассудную поспешность в действиях инквизиторов в Севилье.