Однако это настроение безнадежности недолго владело Добролюбовым. Оно быстро сменилось его обычной твердой верой в лучшее будущее, верой в себя, в свои силы и способность принести пользу людям. Уже в следующем году он по-прежнему полон надежд на возможность и близость крестьянской революции. В это время он пишет друзьям письма, полные горячих призывов к деятельности. Шемановского он теперь убеждает отказаться от мрачных мыслей и бодро готовиться к большим событиям. Пламенным агитатором он выступает и в своих журнальных статьях, звучащих подобно ударам набата. Обращаясь к людям своего поколения, он стремится пробудить их сознание, внушить им веру в неизбежность борьбы, сплотить их ряды.

И. С. Тургенев

Н. А. Добролюбов. Фотография 1860 года.

Лечение в Старой Руссе принесло некоторую пользу. В августе Добролюбов вернулся в Петербург окрепший и отдохнувший. Но условия его столичной жизни были крайне неблагоприятны. Он снимал плохую квартиру на Фонтанке (дом № 38), питался кое-как в дешевом ресторане, да и на это у него не всегда хватало времени. Часто ему приносили домой холодный и скверный обед, после которого он чувствовал боли в желудке. Друзья его некоторое время ничего не знали о том, как он живет.

В конце лета он несколько раз бывал на даче у Некрасова, где собирались все сотрудники «Современника». За обеденным столом вместе с ним сидели Некрасов, Тургенев, Анненков, Григорович, Панаев. Обычно Добролюбов не принимал участия в общей оживленной беседе. Он внимательно слушал, и на серьезном, спокойном лице нельзя было прочесть, какое впечатление производят на него те или иные разговоры. После обеда он обычно обсуждал с Некрасовым планы ближайших номеров журнала.

Однажды Авдотья Яковлевна Панаева с сестрой и племянницами повели его в лес за грибами. Оказалось, что он никогда прежде не собирал грибов, и по близорукости не мог найти ни одного. Дамы потешались над тем, как он чуть не разбил очки о сучок и не заметил огромного красного гриба, около которого стоял. Добролюбов и сам все время шутил, уверяя, что постарается вскоре сделаться самым завзятым грибником…

Как-то раз Некрасов побывал у Добролюбова на Фонтанке и был поражен его сырой квартирой с обвалившейся, грязной штукатуркой, с дрянной хозяйской меблировкой, с полным отсутствием удобств и уюта. Некрасов сразу же поехал к Чернышевскому; он вошел к нему со словами:

— Я сейчас был у Добролюбова, я не представлял себе, как он живет. Так жить нельзя, надобно приискать ему другую квартиру. Неужели вы не могли сказать мне об этом раньше?

Чернышевский смутился: он много раз бывал в сырой квартире своего друга, но никогда не обращал внимания на ее недостатки.

Через два-три дня Добролюбов уже расстался с жилищем на Фонтанке. Некрасов подыскал для него и привел в порядок две комнаты рядом со своей квартирой на Литейном проспекте, угол Бассейной. Здесь же помещалась и редакция «Современника». Для удобства пробили дверь, и Добролюбов фактически стал жить в одной квартире с Некрасовым, попав, таким образом, на «литературное подворье» (так называли этот дом, где постоянно толклись литераторы).

Теперь его быт во многом упорядочился. Большую часть времени он проводил у Некрасова, который горячо любил своего молодого сотрудника. Утром, когда все еще спали, Добролюбов приходил пить чай в обществе Авдотьи Яковлевны, рано встававшей. Она заставляла его как можно больше есть и ужасалась, когда он являлся к чаю позеленевший, прямо после бессонной ночи, проведенной за письменным столом. К этому же часу нередко приходил сюда и Чернышевский — специально для того, чтобы без помех поговорить с Добролюбовым.

Обедал он обычно вместе с Панаевыми и Некрасовым, за исключением тех дней, когда ему нельзя было оторваться от срочной работы; в этих случаях Авдотья Яковлевна посылала ему обед. Она вообще много заботилась о Добролюбове. Позднее, когда он выписал к себе из Нижнего маленьких братьев — сначала девятилетнего Володю, а потом и Ваню, — ей пришлось немало заниматься их воспитанием.

Днем и после обеда Добролюбов также постоянно бывал у Некрасова. Они занимались редакционной работой — чтением рукописей, корректурами, говорили о делах журнала, составляли планы номеров. По словам Чернышевского, «они любили работать вместе, советуясь между собою, помогая друг другу».

Старые сотрудники «Современника» с некоторым удивлением смотрели на привязанность Некрасова к молодому критику. Тургенев, одно время бывавший здесь почти каждый день; как свой человек, ходил за Некрасовым по пятам, явно ревнуя его к Добролюбову. Он относился к молодому критику неприязненно и свысока. Как-то раз, пригласив всех находившихся в редакции литераторов к себе на обед, Тургенев повернулся в сторону Добролюбова и сказал:

— Приходите и вы, молодой человек.

Разумеется, после такого приглашения он не пошел. Тургенев еще не раз делал попытки зазвать его к себе, но Добролюбов упорно уклонялся, чем немало удивлял прославленного писателя. Сначала Тургенев объяснял это семинарской застенчивостью, боязнью попасть в непривычное аристократическое общество. Потом он понял, что дело было совсем не в этом: Добролюбов не боялся, а скорее презирал аристократов.

Заметно уязвленный равнодушием Добролюбова, Тургенев стал внимательнее относиться к нему, пытался заводить с ним разговоры. Хотя эти разговоры по-прежнему не клеились и Добролюбов старался избегать их, однако Тургенев почувствовал в конце концов, что перед ним человек незаурядный по умственному развитию и образованности.

«Между сотрудниками «Современника» Тургенев был, бесспорно, самый начитанный, но с появлением Чернышевского и Добролюбова он увидел, что эти люди посерьезнее его знакомы с иностранной литературой.

Тургенев сам сказал Некрасову, когда побеседовал с Добролюбовым:

— Меня удивляет, каким образом Добролюбов, недавно оставив школьную скамью, мог так основательно ознакомиться с хорошими иностранными сочинениями? И какая чертовская память!

— Я тебе говорил, что у него замечательная голова! — отвечал Некрасов. — Можно подумать, что лучшие профессора руководили его умственным развитием и образованием! Это, брат, русский самородок… утешительный факт, который показывает силу русского ума, несмотря на все неблагоприятные общественные условия жизни. Через десять лет литературной своей деятельности Добролюбов будет иметь такое же значение в русской литературе, как Белинский».

Этот рассказ А. Я. Панаевой верно передает общий характер взаимоотношений между главными деятелями «Современника».

К концу 50-х годов, по мере назревания революционной ситуации в стране, голос Добролюбова звучал все громче и громче. Усиление крестьянского движения, рост недовольства в народных массах, с одной стороны, подготовка правительством куцей крестьянской реформы, отвечавшей помещичьим интересам, — с другой, позволяли надеяться на близость крестьянской революции, которая, — по мысли руководителей «Современника», — должна была смести с лица земли режим крепостного угнетения.

Общественная атмосфера все более накалялась. Характеризуя политическую обстановку в России тех лет, В. И. Ленин указывал: «Оживление демократического движения в Европе, польское брожение, недовольство в Финляндии, требование политических реформ всей печатью и всем дворянством, распространение по всей России «Колокола», могучая проповедь Чернышевского, умевшего и подцензурными статьями воспитывать настоящих революционеров, появление прокламаций, возбуждение крестьян… — при таких условиях самый осторожный и трезвый политик должен был бы признать революционный взрыв вполне возможным и крестьянское восстание — опасностью весьма серьезной».