Действительно, не прошло и недели, как портрет был отпечатан, и эконом, выдававший выпускникам прогонные деньги, получил приказ навязывать им директорское изображение, вычитая за него по два целковых. Несколько человек попались на эту удочку, но большинство запротестовало, и эконому пришлось отступиться; тогда институтские надзиратели начали носить по камерам давыдовские портреты, прозрачно намекая, что студентам следует поспешить с их приобретением. Студенты же, как вспоминает Шемановский, соглашались, что портреты весьма схожи с оригиналом, но от покупки воздерживались. Вероятно, именно тогда Добролюбов написал сатирические стихи «К портрету Давыдова» (к сожалению, они не дошли до нас).

Во всем институте только два человека знали историю выдумки, столь оскорбившей директорское самолюбие. Это были Добролюбов, разославший сенсационные объявления по редакциям, и Шемановский, которому он во всем признался.

Какие же события предшествовали решению Добролюбова разослать извещение об «экзекуции» над директором?

Не будет преувеличением сказать, что в лице институтского начальства Добролюбов и передовые студенты видели воплощение худших сторон тогдашней правительственной и административной системы. Вся атмосфера закрытого учебного заведения с его казарменной дисциплиной, деспотизмом по отношению к студентам и духом ханжества была типичным порождением николаевского режима. И недаром всякое проявление недовольства институтскими порядками Давыдов без стеснения называл бунтом против правительства, не раз угрожая «бунтарям» Третьим отделением и Сибирью.

В «давыдовской вотчине» процветали казнокрадство, хищения, всевозможные ущемления студентов. Крали решительно все — от последнего повара до самого директора. И без того скромный студенческий стол становился все более и более скудным. Давыдов, по выражению Добролюбова, умел распространять вокруг себя какой-то священный страх. Он вел себя как деспотический властитель, единолично распоряжался судьбой студентов и привел в совершенный упадок хозяйственную и учебную жизнь института. В то же время ежегодные отчеты неустанно твердили о процветании учебного заведения, опекаемого Давыдовым.

И студенты негодовали по этому поводу. Они знали, что денежные суммы, предназначенные для пополнения библиотеки, употреблялись на натирание паркетных полов и прочие мероприятия, направленные к тому, чтобы придать внешний лоск институту. На оставшиеся деньги покупались сочинения самого директора в громадном количестве экземпляров. Стол, обмундирование студентов, учебные пособия — все было доведено до самого жалкого состояния.

«Мера терпения студентов, наконец истощилась, и они вздумали восстать против злоупотреблений Давыдова… Решили… действовать путем законным. В несколько дней общими силами составили подробное и откровенное описание положения института и отослали к князю Вяземскому[10] в виде письма», — так рассказывает Добролюбов историю этой вспышки студенческого гнева в статье-памфлете «Партизан И. И. Давыдов, во время Крымской войны» (статья появилась в 1858 году в герценовском «Колоколе»). Описание института «с закулисной его стороны» было составлено, по словам Шемановского, умно и полно: это был результат не столько общих усилий, сколько энергии и решимости Добролюбова. Здесь указывались многочисленные случаи, когда студенты бросали учиться, не закончив курса, или в течение двух лет погибали от чахотки. Здесь говорилось и о том, что начальство учетных округов недовольно учителями, вышедшими из института. Почему же учиться в нем так трудно, а результаты так плохи? Потому, объяснял автор описания, что начальство притесняет воспитанников, препятствует их развитию. И идут в институт теперь только те, кому некуда деваться.

В заключение (студенты просили Вяземского приехать к ним неожиданно для директора, чтобы своими глазами убедиться в справедливости их жалоб и назначить ревизию.

Через некоторое время товарищ министра действительно без предупреждения явился в институт, чем привел в изумление Давыдова, Он приехал прямо к обеду, потребовал суп, съел кусок пирога, нерешительно побродил между столами, сходил на кухню. Давыдов, усердно расшаркивавшийся перед начальством, омрачился и насторожил уши. Студенты ликовали, полагая, что Вяземский наконец-то начнет действовать. Он приезжал и еще несколько раз, недовольно посматривал на заискивающего директора, неопределенно мычал, но открыто выразить свое мнение не решался. Студенты терпеливо ждали, ждало ревизии и начальство. Но никаких перемен не было видно, хотя Вяземский и обещал кому-то, что в институте будут преобразования. Давыдов быстро ободрился: он уже понял Вяземского и обходился с ним полушутливо. тому скоро это надоело, и он прекратил свои посещения. А одному из студентов, бывшему у него по личному делу, товарищ министра прямо признался в своей беспомощности: «Что я могу сделать с вашим Давыдовым, когда он сильнее меня!»

Студенты ждали до конца учебного года, но так ничего и не дождались. Давыдов, читаем мы в статье Добролюбова, опубликованной в «Колоколе», продолжал властвовать, кормил студентов по-прежнему дурно и на экзаменах по-прежнему переправлял профессорские отметки по своему усмотрению. В конце концов «это студентов взорвало донельзя и вызвало на штуку, не совсем хорошую», — говорит Добролюбов. Именно тогда, исчерпав легальные способы борьбы и поняв, что законным путем ничего добиться нельзя, Добролюбов решился на крайнюю меру: он написал и разослал уже известный нам «пасквиль» — лаконическое сообщение о том, что студенты высекли тайного советника и академика Ивана Давыдова. По мысли автора, это должно было скомпрометировать директора в глазах общественности и министерского начальства. Как мы видели, из этой затеи тоже ничего не вышло: честолюбию Давыдова был нанесен чувствительный удар, но удостоверение о том, что его не секли, представленное Норову, успокоило министра, и все осталось по-прежнему. Впрочем, предвидя ревизию, студентам в начале июля наняли на Неве купальню, но серьезных перемен в их жизни от этого не произошло.

Однако Добролюбов был неутомим и изобретателен в изыскании методов борьбы за то, что считал справедливым. Судя по всему, он не очень долго раскаивался в совершенном поступке, хотя и считал его «не совсем хорошим». Во всяком случае, через некоторое время, снова убедившись в прочности давыдовских позиций, он придумал еще одну «штуку». 15 сентября 1856 года в газете «Московские ведомости» появилось объявление следующего содержания:

«Объявляется сим, что московский купец Иван Давыдов Сеченый с большою пользою на выгодных условиях принимает подряды; спросить возле 1-го Кадетского корпуса, в квартире Федора Ильина, в С.-Петербурге».

Объявление из газеты «Московские ведомости» за 15 сентября 1856 года, посвященное И. И. Давыдову.

Н. Г Чернышевский.

О. С Чернышевская.

Мы не знаем в точности, при каких обстоятельствах «объявление» было отослано Добролюбовым в редакцию «Московских ведомостей». Но несомненно, что этот номер газеты пользовался большим успехом в Петербурге. Шутка била прямо в цель. И кличка «Сеченый» и упоминание Федора Ильина, институтского эконома, обладавшего большой властью усердно занимавшегося вместе с директором «темной экономией», — все это не оставляло сомнений в том, кого имело в виду замысловатое объявление, неожиданно появившееся в правительственном органе. По воспоминаниям Шемановского, оно всех «пробудило» в институте и доставило много забавы и студентам и профессорам.

Мысль прибегнуть к помощи печати в борьбе с «Ванькой» пришла Добролюбову уже давно. Вскоре после истории с Вяземским он начал размышлять о том, чтобы использовать для этой цели начавшееся знакомство с «Современником». Правда, как мы помним, Чернышевский настойчиво предостерегал молодого автора от открытого участия в журнале, известном своим прогрессивным направлением. Но это не могло удержать Добролюбова, тем более что он был заранее уверен в поддержке Чернышевского: во всем, что касалось борьбы с мракобесом Давыдовым, «Современник» не мог не встать на сторону передового студенчества.