В Посольском квартале началась неделя сенсаций. Сразу за известием о теле сэра Гранта Хобарта, обнаруженном в сгоревшем имении пресловутой госпожи Цзо («Не могу сказать, что меня это сильно удивило», — прокомментировала новость Аннетта Откёр) последовало чудесное воскрешение Эшера («Нет, не имею ни малейшего понятия, в чем там дело…») и грубоватые извинения, принесенные мистером Тиммсом от имени посольской полиции («Из Лондона пришла телеграмма, где сказано, что обвинение — полная ерунда… нет, больше там ничего не было…»). «Ну надо же», — ответил на это Эшер, старательно изображая недоверчивое удивление.

Но все эти события меркли по сравнению с появлением пяти китайцев — предположительно, родственников посольских слуг, хотя подтвердить их личность никто не смог, — и обнищавшего американского художника по имени Джонс, которые пришли в полицейский участок и независимо друг от друга поклялись, что в ночь на двадцать третье октября видели Ричарда Хобарта в разных местах, и на нем был галстук, который никоим образом не походил на орудие убийства. Более того, обнаружился рикша, который привез Ричарда к Эддингтонам. На превосходном английском (как оказалось, до переворота он преподавал язык в Императорском железнодорожном колледже в Шаньхайгуане) он заявил, что когда он доставил молодого человека, мертвецки пьяного, к садовой калитке, тело Холли Эддингтон уже лежало на дорожке. Его наниматель посмотрел на мертвую девушку, всхлипнул: «Ох, Холли, кто же это так…» — и потерял сознание. Господин Кун попытался привести его в чувство, но вынужден был скрыться, когда из дома начали выходить гости.

Эшер даже вообразить не мог, где родственники покойной Ми-цзин отыскали знающего английский язык рикшу, не говоря уже об обедневшем американце. Но, как заметила тем же вечером Лидия, сидя за накрытым к чаю столом, ход оказался удачным.

Все это время Лидия оставалась молчаливой и задумчивой.

Теперь Эшеру снился храм Вечной гармонии. Лидия, держа в руке путеводитель, рассказывала ему о пугающих изваяниях, выстроившихся вдоль западной стены:

— Это Лу, князь преисподней под названием У-гуань. Там грешников варят в котлах, наполненных кипящим маслом, вот только эти несчастные у его ног выглядят так, будто их опустили в воду, а не в масло…

— Может быть, у них есть право выбора, — предположил Эшер.

— Как у пельменей в местном ресторане?

Сейчас Лидия выглядела немного лучше, словно пережитый в усадьбе Цзо ужас и скорбь, вызванная смертью Исидро, наконец начали отпускать ее. На ее лице, там, куда пришелся удар Хобарта, по-прежнему проступали синяки, глаза скрывались за лишенными оправы стеклами запасной пары очков, которую она носила всю неделю. Под рубахой, жилеткой, пиджаком и пальто (ночь была холодной) Эшер ощущал жесткую повязку, удерживавшую на месте треснувшие ребра.

— А это Бао Чжэн, — продолжила она, — Который был чиновником империи Сун, прежде чем получить повышение… наверное, можно так сказать… и стать князем… минутку… князем Яньло. Кажется, в его владениях расположен раскаленный металлический цилиндр, на который заставляют взбираться грешников. О, а это Цзянцзы-ван…

Они прошли весь храм насквозь и у дверного прохода рядом с нишей, где за свисающими полотнищами стояла статуя бога войны, увидели Исидро, облаченного в жреческое одеяние цвета земли; его светлые волосы были собраны на затылке на китайский манер. Руки он сложил на груди и спрятал в рукава, словно пытаясь согреться, поскольку в тот день выпал снег. В проеме за его спиной виднелся запущенный садик; голубиные клетки исчезли, как и покрывавший землю мусор, и тонкий слой снега мягко блестел в лунном свете.

— Сударыня, — сказал вампир. — Джеймс.

Лидия ахнула, порывисто шагнула к нему, затем остановилась и неуверенно посмотрела на Эшера. Тот забрал у нее путеводитель и, освободившись от обузы, она бросилась в объятия Исидро. Обхватила его руками, чуть покачнулась, прижимаясь к неподвижному застывшему телу, уткнулась лицом ему в плечо, и рыжие волосы стали вдруг огнем и маками, расцветшими на холодных бледных костяшках его пальцев.

— Рад видеть, что с вами все в порядке, — сказал Эшер.

— Полагаю, я уже в таком возрасте, когда полдюжины серебряных дробинок в плече не способны помешать мне проплыть под водой и укрыться в безопасном месте.

Вампир погладил Лидию по спине и продолжил тихим успокаивающим голосом:

— Ну же, сударыня, не стоит. Что с вами? Ваш муж вызовет меня на дуэль. Этот сумасшедший охотник на вампиров отбыл в Прагу?

— Сегодня днем, — Эшер сомневался, что когда-нибудь еще встретится со старым ученым.

— Желаю его кораблю утонуть со всей командой.

Как и прежде, в шахтах, Исидро выглядел изможденным и неестественно худым. В нем явственно ощущалось что-то нечеловеческое. На лице и горле проступали ужасающие шрамы, которые он обычно скрывал от посторонних глаз под покровом иллюзии. Эшер не знал, что послужило тому причиной: сон, в котором они сейчас находились, или же серебро, сжегшее плоть вампира.

— Судя по всему, ему ни разу не пришло в голову, что если бы он следовал собственным убеждениям и уничтожил своего драгоценного ученика, едва только тот подхватил заразу, вместо того, чтобы дать ему сбежать и распространить болезнь, ничего из случившегося не произошло бы.

— Наоборот, — возразил Эшер. — Думаю, он не раз размышлял над этим. Эта поездка стала для него наказанием и возможностью исправить ошибки.

— За чужой счет, — сухо ответил вампир. — К тому же он не спросил тех, кому собрался «помочь», нуждаются ли они в его вмешательстве. Впрочем, чего еще ожидать от этих доморощенных ван хельсингов. Все они слегка не в своем уме, иначе не стали бы гоняться за призраками вроде нас. Их губит одержимость нами, точно так же, как нас губит одержимость безопасностью. Остается лишь радоваться, — добавил он, когда Лидия наконец отпустила его, — что все закончилось относительно благополучно. Сударыня, вы успокоились?

Она улыбнулась и поправила очки:

— Спасибо.

— Да, — сказал Эшер. — Спасибо, пусть даже это слово не передает всей моей благодарности.

Исидро на мгновение встретился с Эшером взглядом, спрашивая разрешения, как подобает джентльмену. Эшер кивнул, и тогда вампир взял руку Лидии и легко коснулся тонкими холодными губами ее пальцев, покрытых пятнами чернил. Почти сразу же он выпустил ее и с некоторой опаской сжал костлявой ладонью руку Эшера, протянутую ему для рукопожатия.

За спиной Исидро, в тени от статуи Гуань Юя, Эшер заметил даоса Цзяна, необычно моложавого в лунном свете, отражающемся от зеркальной поверхности его кошачьих глаз. Во сне Эшер вдруг осознал, что старый монах на самом деле был вампиром и удивился, что не понял этого раньше.

Он всегда так выглядел? Эшеру показалось, что прежде цвет лица у старика был более живым, не таким бледным, как сейчас. Он не мог припомнить, замечал ли раньше, что Цзян не дышит или что его длинные ногти, как и у Исидро, больше походят на твердые гладкие когти (в самом деле, не мог же он быть настолько невнимательным?). К тому же его не отпускало ощущение, что ему доводилось видеть старого даоса при свете дня. Возможно, во сне иллюзия развеялась, или же Цзян сам пожелал раскрыть свою суть, и теперь Эшер смог рассмотреть его.

Он сказал:

— Цзянцзы-ван. Один из десяти князей преисподней. Вы были чиновником империи Хань, потом вам стали поклоняться в округе Молян…

Во сне его китайский был намного лучше, чем в жизни.

— Это было давно, — на латыни ответил ему старый вампир, слегка наклонив голову. — У всех нас… профессор Геллар… были в прошлом другие жизни, которые мы некогда прожили.

Он положил руку на плечо Исидро; черные изогнутые ногти показались драконьими когтями на бледной коже шеи.

— Вынужден сказать, я удивился — и совсем не обрадовался, — когда узнал, что среди тех, кого я призвал сюда для борьбы с грязными отродьями, есть вампир. У меня и моих собратьев и без того хватало забот, и нам вовсе не нужен был чужак, который стал бы искать союзников и попытался бы нарушить хрупкое равновесие, установившееся в городе.