Фрейлейн Тапперт, вернувшись, очень тихо и очень обстоятельно объяснялась с мамой. После этих переговоров она зашла к Хуго со спокойным, почти веселым лицом, и взглянула на воспитанника так умиротворенно и молчаливо, будто каждое мгновение готова была преданно выслушивать тирады из воображаемого Шиллера. Тут Хуго понял, счастливый: папа ей поможет!

Два обстоятельства могли бы пробудить его подозрительность, если бы нескончаемый дурман обморока не затуманил на несколько дней ясность его рассудка. Первое: туфли Эрны разом исчезли с колодок, где красовались как истинная гордость владелицы. Во-вторых, в противоположность всем последним месяцам Хуго и Эрна оставались наедине едва ли в течение минуты на дню. Прогулки в солнечных парках прекратились. Их место заняли поездки на автомобиле и чаепития с мамой.

Через три дня после обморока родители провели вечер вне дома. Было десять часов. Хуго сидел в ванне. Ему очень нравилось принимать ванну вечером. Этим можно было несколько оттянуть неприятное укладывание в постель. К тому же нигде так легко, так нежно не мечталось, как в теплой воде.

Когда Хуго полностью ушел в себя, когда он ни о чем больше не думал и малейшее напряжение воли не влияло на его дух, — тогда пришли слова, властвующие над ним слова. Они упали на него, а не вышли из него, они были сами себе господа, он ими не управлял. Слова эти оказались бытием особого рода и самодостаточной материи, они стремительно и любовно пронизывали мозг, который сам будто потерял дар речи. Так тянутся самопроизвольные цветовые пятна, огненные круги и завихрения перед закрытыми глазами, только что смотревшими на солнце. Хуго даже не догадывался, что сочиняет, сидя в ванне и внимая тому, что говорило в нем:

Голос Эрны прервал эту нептунову балладу фразой, весьма на нее похожей:

— Ты, Хуго, не готов еще? Уже ведь очень поздно!

— Войди же, Эрна!..

— Нет! Вылезай сейчас же из воды!

Что за новости? Эрна до сих пор наблюдала, как Хуго принимает ванну и умывается. Почему же теперь она остается за дверью? Немного погодя Хуго вырвался наконец из объятий воды и вышел из ванны. Эрна все еще не входила.

— Ты вышел? Ты уже в полотенце?

Только теперь, когда Хуго ответил утвердительно, она вошла. Она тоже, по-видимому, основательно освежилась. Голубой халат облегал ее тело, чисто вымытые волосы закутаны в платок, на нагие ступни надеты сандалии. В этом патетическом облачении, высокая и статная, Эрна напоминала греческих богинь и героинь, которых Хуго знал и любил по иллюстрированным книгам легенд Густава Шваба. Теперь она высоко закатала рукава своего неглиже и начала, с преданностью и силой, которые исходили, казалось, из глубины души, растирать тело мальчика. Он охотно отдался ее властному господству, которое тепло обнимало его со всех сторон. Затем она опустилась перед ним на колени, поднимая каждую его ступню до уровня своей груди и добросовестно вытирая ему бедра. При этом намотанный из полотенца тюрбан на голове распустился, и ее волосы свободно упали на плечи. Облако фиалкового аромата ударило Хуго в лицо: запах Эрны, запах женщины, отныне — на всю жизнь.

Он уже лежал в постели. Она не торопилась выйти из комнаты и медленно сказала:

— Доброй ночи, Хуго!

Он вытянулся, полный блаженного покоя, и прищурился на нее:

— Правда, Эрна, теперь все хорошо?

Она, словно счастлива была еще на минуту задержаться, села на край кровати:

— Да, не беспокойся, все будет хорошо, Хуго. — И, со вздохом: — Я очень благодарна тебе за все!

Хуго сел в постели:

— Послушай-ка, Эрна!.. Мы должны поскорее сходить к твоей матери и Альберту!.. Нет?.. Как только можно будет... Как ты думаешь, Альберт объяснит мне свое изобретение?

— Да, конечно. Мы скоро пойдем туда, Хуго... А теперь... Спи спокойно!

Она поднялась и выключила верхний свет, так что теперь горел только ночник у постели. Но Хуго воскликнул:

— Нет! Подойди еще сюда.

Эрна поддалась соблазну и медленно подошла. Мальчик схватил ее за руку и твердо на нее посмотрел:

— Ты не уйдешь! Да?

Она беспомощно засмеялась. Ее лицо слегка исказилось. Затем она склонилась к Хуго, не говоря ни слова. Его голос вдруг стал хриплым и глубоким:

— Нет! Ты не уйдешь! Но знаешь, что я сделал бы, если б ты ушла?

Эрна ниже склонилась над постелью. Ее губы вопросительно раскрылись. Ногти Хуго больно впились ей в ладонь.

— Я бы ушел с тобой, Эрна... очень далеко... далеко отсюда... пусть мы и жили бы в стесненных обстоятельствах... Эрна, ты должна мне доверять!

Он бросал возбужденные взгляды в мягко освещенную темноту большой комнаты, будто с ненавистью к белой лакированной мебели и спортивным снарядам. Эрна, все еще склоняясь над ним, не шевелилась. Тут он схватил и другую ее руку таким резким рывком, что ее халат сдвинулся, обнажив часть плеча. Он же тяжело дышал, почти плача:

— Я бы ушел с тобой, Эрна... далеко отсюда, от мамы... Мне вовсе не нужно идти в гимназию... Я мог бы учиться у Альберта... стать его помощником... Мы вместе зарабатывали бы деньги... Но ты ведь останешься у нас, Эрна... Ты останешься со мной...

Губы Эрны все еще не смыкались, будто она хотела что-то сказать. Хуго со спокойным блаженством чувствовал, как ее красивое крупное лицо, ее милые, волнистые от мытья волосы приближаются к нему, склоняются над ним. Но Эрна сказала только: «Спокойной ночи, Хуго!» — и нежно поцеловала его в губы.

Этот поцелуй был всего лишь более сильным дуновением фиалкового аромата. Она уходила. Синева длинного одеяния играла вокруг поступи ее сандалий. В отдаленности темного помещения ее фигура казалась исполинской. Вот она исчезла и закрыла за собой дверь. Впервые с тех пор, как поселилась в доме, закрыла за собой на ночь дверь.

Была глубокая темная ночь. Хуго бился с упрямой мыслью. Эта мысль не имела отношения не только к стесненным обстоятельствам и изобретениям Альберта, но и к папиной коллекции и гимназии. В этой неугомонной мысли смешались мучительные картины. Папа в своей величественной изысканности играючи справлялся со всеми сложными задачами жизни, в то время как Хуго бездеятельно и неловко терпел в них неудачу. Оба, папа и Хуго, плыли в море; папа — легкими уверенными рывками, Хуго же, напротив, не двигаясь с места. Не лучше обстояло дело с упражнениями на спортивных снарядах и с устным счетом. Мальчик метался в кровати. Каким отвратительным было это состояние — блуждать среди незаконченных, коварно ускользающих представлений!

Тут он почувствовал, — и сердце его замерло, — что не один лежит в постели. Он сжался в комок. Но в этом не было никакой нужды, — ведь то, другое, было неотвратимо тут, около него, мягкое, огромное, теплое. Оно дышало. Его жаркое дыхание размеренными волнами достигало затылка Хуго. Никакого сомнения, оно лежало за его спиной! Увы, теперь оно прикасалось к нему, прижималось к нему, могучее, пышущее жаром, нагое: женщина! Эрна! Хуго хотел закричать: «Чего ты хочешь? Я ведь не сплю!» Но жуткое блаженство вцепилось в его тело и душило его. Он колотил вокруг себя руками. На мгновение ему удалось столкнуть с себя пахнущую фиалками вязь. Он мчался по улицам и улочкам родного города. Но вот опять могучее, жаркое и дышащее держало его в объятиях. Даже когда он бежал, оно прижималось к нему, божественно и ужасно, все такое же близкое, такое же горячее. Эрна уже вталкивала его голыми руками и грудями в темную прихожую дома. Он свалился в тени большого креста. Теперь он должен умереть — ведь он истекал кровью.