Сквозь тент пробивается утренний свет. И по нему, как картинка в кино, мелькает дорога. Ее было очень много, этой дороги.

Выезд задержался. Хотели тронуться в путь пораньше, но пока бегали по магазинам, покупая продукты и недостающие спальники, пока искали потерявшийся автобус, день закончился. Летний вечер в Карелии – что день: светлый. Одни часы упрямо напоминали, что уже восемь, что поедут в лучшем случае в десять. До Каршева четыреста километров. А значит, ехать всю ночь. Бесов Нос от Петрозаводска – на другом берегу Онежского озера. Руку протяни – и там. На автобусе пробираться через северную оконечность озера. До Медвежьегорска дорога еще ничего, а дальше ухаб на ухабе. Дима начальственно хмурил брови, рождая тяжелые складки над переносицей, поправлял резинку на волосах. Катя молчала. Остальные равнодушно прикладывались к своим рюкзакам, пытаясь уснуть.

Лагерь на мысу Пери Нос был задуман экологами. Изучение природы, пробы воды, наблюдения за миграцией птиц, экологический паспорт места. Опять же петроглифы – картинки, выдолбленные на плоских красных камнях берега Онеги еще в эпоху неолита. И среди них самый известный – бес. Монстр с квадратной головой и растопыренными лапами. По центру его пересекает страшная трещина, ход в потусторонний мир. Руководитель экокружка Дима Шаев выбил деньги под экспедицию, подтянул ее к своей диссертации – он на тему петроглифов писал работу в институте.

Когда все было готово, подготовка застопорилась. В экокружке занимались девчонки. Одних не пустили. Дима кипел. Диссертация его накрывалась медным тазом.

– Я сам им буду палатки ставить! И дрова рубить! – кричал Шаев на педсовете. Морщины над переносицей становились все глубже.

– А если медведь? – непреклонно качал головой директор клуба. – А если бандиты?

– Какие бандиты! Там туристов на каждый квадратный сантиметр по сотне.

– Вот! – поднимал палец директор. – Обидеть могут.

– Да они сами кого хочешь… – подал голос Володя, смущенно закашлялся и добавил: – Стулья у нас потаскали.

Девчонки недобро зашевелились, словно вся мощь природы выразила недовольство. Дима глянул на своих подопечных, потом на поэтов, стоящих тесным кружком.

– Есть литературные прецеденты, – встряла Катя и недобро улыбнулась.

– Какие? – взвыл Дима.

– Так этот же, «Бежин луг», – выступил Володя, – там еще из реки Павлушу покойники звали. Очень экологичный рассказ.

– Поручик! – прошипела Катя.

Тут уже загалдели все вместе. Дима нехорошо краснел лицом и надувал щеки. Экологи махали руками. Литкружок сыпал поэтическими цитатами. Директор беспристрастно на все это взирал, а потом медленно опустил ладонь на стол. Тихо так. Но все замолчали.

– А почему бы вам не взять с собой мальчиков? – спросил он. – С мальчиками надежней. Вещи где надо понесут. Мужская сила опять же. От медведя.

– Где же мы их возьмем?

Проклятье экокружка было посильнее, чем проклятье Спящей красавицы. Там хотя бы принц был обещан, а тут принцами и не пахло. Одни девчонки. Лет десять уже.

Директор побарабанил пальцами по столу, оглядел собравшихся педагогов и стихийно подтянувшихся подопечных.

Пацаны были в спортивной секции борьбы и самбо. Знойные юноши ходили на рисование. Но спортсмены собирались уехать в спортивный лагерь, а художники, увешанные мольбертами, каждый день тянулись на пленэр в ближайший лесок.

– Возьмите поэтов. Им будет полезен опыт общения с природой. А то они какие-то бледные. И пишут все про смерть и монстров.

– А давайте! – крикнула Катя.

Поэты возразить не успели. Хотя возражения были, и еще какие! Боязливая муза и таскание тяжестей не очень соединялись. Где вы видели Пушкина с рюкзаком? Или Есенина с авоськой?

– Вот! – Ладонь директора вторично легла на стол. – Побольше народу – это всегда хорошо. Одни будут исследовать, другие – записывать. Эдакая летняя практика. Дорогу оплатим. Ну и поднаберитесь там впечатлений. Чтобы на весь год хватило.

– Нет! – взвыли экологи.

– На поле брани были слышны стоны мертвецов, – мрачно изрек Миша.

– Мы вас там утопим! – грозились девчонки.

– Поэты девятнадцатого века были легкоранимыми людьми. Их постоянно убивали на дуэлях, – парировал Никитос.

Комната вздрогнула от хохота.

– Чтобы вас комары там в этой Карелии покусали!

– Бедная Лиза рвала цветы и этим кормила свою мать. Тоже, наверное, была экологом. – Володя сдерживал улыбку, мальчишки за его спиной корчились от хохота.

Литобъединение у себя в комнатке еще долго гудело, категорически отказываясь ехать с девчонками. Экологички были задаваками, много о себе мнили и таскали у них из кабинета стулья, утверждая, что Пушкин писал стихи стоя. Катя возражений своих поэтов не слушала. У нее всегда так было: если что-то решила – например, что стихотворение плохое, – ее ничто не могло переубедить. С поездкой выходило еще проще. Все собираются, и точка.

– Давайте хотя бы Астраханцева не возьмем! – выдвигал свежее предложение Володя. – Нам девчонок хватит.

Миша тянул губы в ухмылке. Среди поэтов он был единственный прозаик. Писал о скифах и сарматах, о пазырыках[5]. Это были мрачные рассказы, пронизанные свистом стрел и гортанными криками всадников. Катя его не любила. За шуточки. За дурацкие славянизмы. За внезапные цитаты.

Следом его не полюбили и остальные. Слишком крупный для своих тринадцати лет. Высокий и крупный. Круглое лицо с пухлыми губами, нос картошкой, мясистые щеки, на голове вечная лохматость. Носил коричневую толстовку, руки прятал в карманы, отчего казалось, что он в два раза пузатее, чем на самом деле. Добродушен и улыбчив. Спокойно принимал шутки и шпильки, ни с того ни с сего переходил на церковный говорок, растягивая слова, словно псалмы пел. А еще у него был талант всем предрекать плохое.

– Затетеха[6] ты, Катька, – добродушно басил он, когда руководительница литкружка разбирала очередное творение юного гения.

Катя от таких слов краснела и начинала дергать туго заплетенную короткую рыжую косичку. Она была полновата, сильно полновата и страшно стеснялась этого. От стеснения носила обтягивающие одежды – спортивные штаны и кофты на размер меньше.

– Пойдем мы туда и все сгинем, – сообщил Миша, когда стало понятно, что смычки с экологами не избежать.

– Прекрати! – тряхнула косицами Катя. – Обыкновенный лагерь. Доедем до Петрозаводска. Оттуда на автобусе. Я смотрела: от Каршева есть хорошая дорога вдоль реки до озера. Там разобьем палатки. Девочки будут исследования проводить, а вы будете им помогать, если что-то тяжелое понадобится носить. Там красиво. Петроглифы. Дикая природа. Захотим – проведем ролевую игру.

– Бес, – категорично заявил Миша. – Он нас всех к себе утащит.

– Ну что ты несешь?! Что? Ты еще как местные церковники на все углы начни креститься! Поначитаются всякой ерунды!

– Бес вылезет, а мы его по рогам! – радостно скакнул Санек.

– Лободырник, – буркнул Миша. – Если бес вылезет, ты уже ничего не сможешь сделать.

– Кто, я? – кинулся на него Санек. Миша закрылся рукой. Санек колотился в эту руку изо всех сил.

– Нехорошее место, – упрямо тянул Миша. – Люди пропадают, компасы дурят, часы останавливаются. На озере волна на ровном месте поднимается. А деревня? Там деревня стояла. Теперь нет. И маяк. Раньше работал, смотритель при маяке жил, в сторожке. От сторожки сейчас ничего не осталось. Все вместе в бозе почием, – пропел он.

Мальчишки присмирели, заоглядывались. Миша сидел довольный. Это его и подвело. Никитос повел плечами, выпрямился и заявил:

– А я видел фотки – маяк остался.

– Куда он денется… – легко согласился Миша. – Стоит!

Поэты загудели. Катя хлопнула в ладоши:

– Хватит! Несите доверенности от своих родителей. Через неделю едем.

Миша шевельнул рукой, отстраняясь от Санька. Тот повалился на составленные стулья, взвился, больно ударившись спиной.