Панталоне
(в сторону)
Черт побери! Это уже не шутки! (Громко.) Ну, так что? Вам ли проникнуть в эти тайны?
Тарталья
Тайны! Тут объяснений не требуется. Король затаил еще большие подозрения, особенно не видя его среди присутствующих во храме, и отлично делает, решая убрать прочь такого брата, который может учинить еще худшее зверство и даже зарезать его из ревности в кровати вместе с супругой. Весь двор возмущен и обозлен на принца, народ волнуется. Это такой маков цвет, которому надо снять головку. А у вас голова пробита и, очевидно, мозги шатаются; потому вы и рассуждаете как полоумный.
Панталоне
А я нахожу, что вы — министр-предатель, человек черной души, один из тех, кто, как говорит пословица, чуть что — готов кричать: "Бей собаку, она бешеная!" Человек, который только и делает, что потворствует королевским страстям ради собственного благополучия; который вместо того, чтобы лить воду, раздувает огонь и, не думая о том, что возникает гибельная распря между родными братьями, так любившими друг друга, радуется этому, чтобы самому выдвинуться, тогда как плакать надо и сердце должно разрываться, как оно разрывается у меня, несчастного старика, которому больше не знать покоя и который, может быть, сегодня вечером испустит дух под гнетом этого горя. (Плачет.)
Тарталья
Несмотря на все дерзости, которые вы мне наговорили, дорогой адмирал, вы меня тоже доводите до слез, потому что я знаю любовь, которую вы питаете к принцу Дженнаро. Но виноват не я. Виноват он. И повеления его величества должны быть исполнены.
Панталоне
Да, это верно, королю мы должны повиноваться. Лишь я один из всех придворных, хоть и бедный джудеккинец, постарался бы умягчить душу моего короля, и если бы он упорствовал в своей вражде к брату, я бы скорее отказался от должности, лишился бы своего положения, дал бы надеть себе оковы на ноги, чем явиться к мальчику вестником такого несчастия, такого бедствия.
Тарталья
В Неаполе, дорогой Панталоне, люди воспитаны не так, как у вас в Джудекке; там королевские повеления исполняются быстро и без такого героизма.
Панталоне
Исполняйте же их. А я, родом из Джудекки, изволите ли видеть, сударь мой, еще покажу вам, как бросают удобства и богатства, чтобы кончить дни в изгнании, неразлучно с несчастным бедняком, который всеми покинут, но будет мне всегда дороже жизни.
Явление VII
Тарталья, Панталоне, Труффальдино.
Труффальдино входит в большом волнении и спрашивает, знают ли они о необычайном происшествии. Панталоне спрашивает, уж не помирился ли принц с братом.
Тарталья спрашивает, не учинил ли Дженнаро какого-нибудь зверства.
Труффальдино становится в позу декламирующего трагика и начинает торжественным голосом: "В то время как народ…" Прерывает декламацию, умоляет не перебивать его, потому что один поэт написал для него повествование в стихах[75], дабы он мог прославиться, и он надеется, что затвердил его наизусть.
Панталоне, — пусть он кончает поскорее, потому что предстоят еще худшие несчастия.
Тарталья, — предстоят новые безумства Дженнаро.
Труффальдино вновь напускает на себя смешную важность и с трагическим пафосом читает весьма напыщенно нижеследующее повествование, академически жестикулируя со свойственной его характеру неуклюжестью.
В то время как народ, сойдясь толпами,
В великолепном храме ожидал
Свершенья брака и верховный жрец
Стоял пред алтарем, король Миллон
Взял за руку прелестную Армиллу,
И вот под звуки сладкогласной меди
И мелодических древес, под грохот
Тимпанов и гармонию напевов
Скрепился долгочаемый союз.
Но что это? Внезапно воздух храма
Наполнился сычами и другими
Зловещими пернатыми полночи,
Которые, порхая здесь и там,
Печальным криком огласили своды,
И сотни псов, и вновь другие сотни,
Рассеясь по торжественному зданью,
Чудовищно завыли. Со стены
Обрушилось прозрачное зерцало
И превратилось в мелкие осколки,
И чаша с солью с высоты алтарной
Упала, опорожнясь. В этот миг
На голову монарха оседает
Огромный филин. Грузная сова
Вцепляется в прическу королевы,
И острым когтем треплет волос черный,
И рвет ее божественный тупей.
(Отирает пот.)
Панталоне нетерпеливо спрашивает, чем же все это кончилось.
Труффальдино заявляет, что устал говорить стихами, что он боится надоесть, потому что ему несвойственно выражать мысли в стихах, и что он кончит прозой. Король и народ были смущены зловещими предзнаменованиями. Леандро подошел к королю и доложил, что Дженнаро нигде не удалось разыскать. У короля явились тягчайшие подозрения, и он стал опасаться, что его брат поднимет мятеж. Он приказал поставить войска под ружье, а всем придворным быть эту ночь на страже, удалился с супругой в брачные покои и т. д.
Панталоне в отчаянии, что Дженнаро неизвестно где; боится, не пошел ли он топиться, и, громко жалея его, уходит в одну сторону.
Тарталья, узнав, что ночью ему придется быть на страже, решает запастись крепким табаком, чтобы не уснуть, и уходит в другую сторону.
Труффальдино уходит тоже, чтобы приготовить своих охотничьих собак и напустить их ночью на Дженнаро, если тот вздумает неистовствовать.
ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Дворцовая аванзала с высокой дверью в глубине. Темная ночь. Приподнимается плита пола, и выходит Дженнаро, держа в одной руке горящий факел, а в другой обнаженный меч.
Явление I
Дженнаро
(тихим голосом, взволнованно)
Кусты, колючки, корни и каменья
Подземного, заброшенного хода
Мой шаг могли замедлить в темноте,
Но не прервать. Мне слишком дорога
Жизнь моего возлюбленного брата,
Хоть и враждебного. Других дверей,
Которыми Дракон проникнуть мог бы
В опочивальню брата, — нет. И здесь
Расстанусь с жизнью! Пусть докажет смерть
Мою невинность, если я не властен
Поведать правду словом уст моих!
Сбоку за сценой мерцают вспышки света.
Но что там блещет? Что за смрадный зной
Теснит мне грудь и отравляет воздух?
Наверно, это близится дыханье
Проклятого чудовища.
(В ужасе.)
Вот, вот!
Оно ползет сюда в просвете арки!
О жуткий вид! Всеведущее небо,
Защита угнетенных, укрепи
Отвагой этот меч, и эту руку,
И это сердце, верное тебе!
