Так, воодушевленный поддержкой друга и слегка возбужденный добрым вином, он блуждал в лабиринтах собственных мыслей, которые постепенно растворялись в густом тумане, куда он медленно погружался, пока окончательно не уснул.
XXVII
Время всегда летит. Летело оно и для Амоса и его близких, дружно готовившихся к событию, которое было назначено на неумолимо приближавшееся 27 июня. В этот славный день, который всякий его участник переживает как значительную веху в своей судьбе, Амос, без пяти минут муж, из всей семьи проснулся самым последним. Сегодня ему предстояло навсегда покинуть родительский дом. Спокойный и отдохнувший, он встал, неторопливо собрался и спустился вниз, когда было уже почти время обеда. Но в этот раз никто не стал упрекать его, напротив, все обрадовались, что он такой расслабленный и спокойный. Быстро перекусив, он заметил, что вокруг него постепенно нарастает возбуждение, которое стремительно переросло в суматоху и бедлам. Самому Амосу казалось, что его действиями управляет чужая воля; он ощущал себя атомом или, скорее, животным в стае, которое по непонятным причинам несется в некоем направлении; оно то бежит, то замедляет ход, то останавливается, то вновь ускоряет бег вместе со всеми остальными, даже не спрашивая зачем. В определенные моменты он чувствовал себя смешным, в другие – полностью погружался в роль главного героя, назначенную ему в этот день, – роль человека, больше других ответственного за благополучный исход праздника.
Когда ему сказали, что уже пора собираться, он поднялся к себе. Он переоделся в костюм, специально купленный для этого случая, и, как только был готов, не медля сел вместе с родителями в машину и направился в сторону церкви Лайатико. Приехав, он сразу же бросился искать дона Карло, которого обнаружил в ризнице. «Я хотел бы исповедоваться», – решительно заявил Амос. Тогда настоятель попросил всех выйти и вместо того, чтобы проводить Амоса в исповедальню, сел рядом с ним и дружелюбно предложил ему освободить сердце и душу от груза греховных дел. Это был короткий, но невероятно интенсивный разговор, во время которого Амос сделал усилие над собой и, отбросив всякую гордыню и неловкость, на одном дыхании покаялся во всем, что считал нужным рассказать. Когда отпущение грехов было получено, он вернулся в церковь, чтобы лично убедиться в том, что все музыканты приехали и что его друзьям, вооруженным фотоаппаратами и видеокамерами, достались удобные места, где они не будут мешать священнику, – словом, что все идет как надо. Потом он отправился на поиски Адриано, который согласился присутствовать на свадебной церемонии в качестве свидетеля.
Элена не заставила себя ждать: ровно в пять она была перед входом в церковь. Амос вышел навстречу, взял ее под руку, и влюбленные, столь близкие к исполнению своей общей мечты, с сияющими от счастья лицами, под «Свадебный марш» Мендельсона переступили порог церкви и двинулись к алтарю, сопровождаемые радостными родственниками и друзьями.
«Я, Элена, беру тебя, Амоса, в мужья и обещаю быть верной тебе всегда, в радости и печали, в здравии и болезни…» Амос услышал эти слова, слетевшие с уст Элены, и задрожал; улыбка замерла на его губах. Странная мысль внезапно промелькнула в его голове: интересно, понимает ли его невеста всю важность этого обещания, которое буквально через несколько секунд и ему предстояло произнести вслух?! Почему вообще так необходима эта торжественная клятва, которую так сложно соблюдать?
Но ее голос, такой уверенный и звонкий, разве что немного взволнованный, который пространство церкви делало еще более глубоким и серьезным, – этот голос, знакомый и родной, продолжал: «… и любить и уважать тебя до конца дней своих!»
Амос попытался изгнать из головы несвоевременные мысли и, чтобы облегчить себе эту задачу, сосредоточился на звучании собственного голоса, стараясь, чтобы его тон не был слишком банальным или притворным. Так, серьезно, но несколько отстраненно, без всякого пафоса и даже чуть поспешно, произнес свою клятву и он. Закончив фразу, он ощутил легкое головокружение и внезапный ступор; но потом Адриано сжал ему руку, Элена заулыбалась, и он вновь обрел покой. На выходе из церкви молодоженов поджидала толпа из местных жителей, среди которых были и знакомые, и просто зеваки, пришедшие поглазеть на свадьбу, – так что им понадобилось еще какое-то время, чтобы добраться до машины.
Как Амос всегда хотел, празднование состоялось в большом родительском доме, в котором прошло его детство и который он очень любил. Все родственники и друзья собрались там, и каждый по-своему старался, чтобы все прошло хорошо: Верано, кондитер и старый друг Амоса, испек по торжественному случаю восхитительный многоэтажный торт на основе безе, столь любимого женихом, а Лука и Джорджио устроили самое настоящее пиротехническое шоу, пока домашние вместе с соседями накрывали столы.
Праздник продлился допоздна. Попрощавшись с последними гостями, молодожены наконец вошли в свой дом, где решили провести первую брачную ночь. Элена была счастлива и, входя в свою новую комнату, настолько растрогана, что даже не могла подобрать правильные слова, чтобы описать собственную радость, и сказала лишь: «Все – как я мечтала!»
На следующий день они отправились в короткое свадебное путешествие: круиз по Средиземному морю, с остановками в Испании и Тунисе, с последующим возвращением через Палермо и Неаполь и высадкой в Генуе, откуда и начиналась эта поездка. Путешествие было чрезвычайно интересным и волнующим для обоих, ведь ни он, ни она ни разу не плавали на круизном лайнере; кроме того, Амосу очень нравилось открытое море, его бездонность и тайны бесконечного водного пространства, где фантазия летит легко, словно чайка, теряясь в волнах… Ночью он выходил на небольшой балкончик каюты, опирался локтями о борт и стоял так часами, погруженный в размышления. Он полной грудью вдыхал чистый морской воздух, который пьянил его и ввергал в состояние, близкое к трансу.
Когда они причаливали к суше, Амос первым делом отправлялся на поиски телефона, чтобы узнать у родителей, есть ли новости от Микеле, пообещавшего во что бы то ни стало взять его в турне с Дзуккеро. Теперь он мечтал лишь об этом, и только это было его единственным пока не исполнившимся желанием. Но когда он позвонил из Неаполя в надежде получить хорошие новости, знакомый голос одной из секретарш Микеле сообщил, что на данный момент все приостановлено. Дзуккеро решил ограничиться презентацией видеоклипа, снятого на их с Паваротти дуэтную композицию, а не выступать вживую. Девушка попросила Амоса больше не звонить, сказав, что, если будут какие-то новости, она позаботится о том, чтобы сообщить их ему.
Амос почувствовал, как земля уходит у него из-под ног, и погрузился в мрачное молчание, до слез расстроившее Элену, которая не в силах была утешить мужа. Ни к чему не привели и поддержка и оптимизм отца и тестя, приехавших в Геную, чтобы проводить молодоженов до их прекрасного деревенского дома. Все было бесполезно: даже в родных стенах, среди друзей, Амос продолжал оставаться задумчивым и унылым.
Элена уезжала на работу рано утром и возвращалась лишь к ужину. Он оставался в полном одиночестве и иногда даже не ел, играя на фортепиано, занимаясь вокалом и проводя время с Этторе, который каждый день навещал его, чтобы почитать что-нибудь вместе. Этторе казался Амосу абсолютно спокойным, и это поражало его. «Неужели у него нет никаких комментариев по поводу моей ситуации?!» – думал он, не в силах успокоиться.
В таком состоянии он провел почти целый год, занимаясь своими обычными делами. С каждым днем отчаяние все больше уступало место смирению, смирение – спокойствию; и постепенно это спокойствие вернуло Амосу силы, жажду действия и веру в себя самого и в окружающих.
Наступила зима. Амоса невероятно тревожила необходимость обращаться за деньгами к отцу, чтобы содержать семью. Поэтому стоило лишь Элене выйти за дверь, чтобы отправиться на работу, как он отключал отопление и надевал на себя лишний свитер. Он старался экономить на всем, приучая себя к экономии, как к дисциплине, и это новое жизненное правило делало его более сильным и способным на жертвы, которые раньше давались ему с трудом.