На следующее утро дети спали допоздна, и никто из них не завтракал. После обеда синьор Делла Роббья предложил всем сыграть партию в шахматы; на столах были разложены шахматные доски, расставлены фигуры, и вскоре начался настоящий маленький турнир.

На закате дети спросили, можно ли им сходить в поместье на конюшню, посмотреть лошадей Амоса, и им разрешили. Они отправились туда самым причудливым и коротким путем, в обход провинциальной дороги. Остановившись у подножия склона, они увидели наверху пасущуюся Стеллу, привязанную длинной веревкой. Несколькими месяцами ранее эта замечательная кобылка произвела на свет симпатичного вороного жеребенка, которого назвали Молнией. Он пасся рядышком.

Амосу не терпелось поскорее продемонстрировать друзьям свою смелость и ловкость в обхождении с лошадьми. Он решительно приблизился к Стелле, взялся за веревку и пробежался по ней пальцами до самого воткнутого в землю колышка, к которому она была привязана. Затем он с усилием отвязал ее и вернулся к ребятам, ждавшим чуть поодаль. Стелла послушно шла за ним, периодически останавливаясь, чтобы пощипать последние за этот день пучки травы. Жеребенок бежал за ней, радостно подпрыгивая, опьяненный внезапной свободой. Они пошли по дороге, ведущей через все поместье, и постепенно добрались до домов. Стелла охотно следовала за ними, а жеребенок остался пастись на одном из полей, словно не был уверен, так ли уж обязательно ему нужно идти за мамой или можно остаться в этом раю. Внезапно он решил перебежать дорогу, и тут из-за угла на огромной скорости вылетел автомобиль. Тормозить было бесполезно. На глазах у всех машина сбила Молнию, и его задняя нога оказалась под колесами.

Когда жеребенок с трудом поднялся, все сразу увидели, что нога сломана. А поскольку сломанные кости у лошадей практически не срастаются, судьба бедняжки была предрешена.

Рыдая, Амос вместе с остальными ребятами кинулся звать на помощь. Скоро подошли его родители. Они прежде всего позаботились о том, чтобы отправить детей домой, а потом вызвали грузовик, который должен был отвезти несчастное животное на бойню, где спустя несколько часов выстрел из пистолета прекратил его страдания навсегда.

Вечером за трапезой Амос не мог сдержать слезы, и пока они капали в его тарелку с пастой, он поражался тому, с каким равнодушием отнеслись окружающие к его потере. Его жеребенка больше нет, а никто и думать об этом не желает.

Спустя несколько дней Амос вместе с братом и вызвавшейся в провожатые маминой подругой поехали в Ливорно, в консерваторию Масканьи, чтобы записаться в класс фортепиано. Брат же решил учиться игре на скрипке. Оба должны были пройти конкурсное прослушивание, потому как желающих попасть в консерваторию оказалось шестьсот десять человек, а это было слишком для подобного заведения. После прослушивания Амос оказался первым в списке; Альберто тоже не упал лицом в грязь – он шел девятым, и вскоре с усердием и рвением приступил к учебе, невероятно гордясь своей новенькой скрипкой китайского производства. Что до Амоса, он неожиданно стал проявлять рассеянность и мало интереса; к тому же метод Брайля создавал объективные трудности для него самого и для его учителя, который, будучи уверенным в таланте своего ученика, пытался вытянуть из него блестящие результаты.

В начале учебного года перед Амосом встали две важные задачи: учеба в средней школе в Понтедере и уроки музыки в Ливорно, куда мама провожала их с братом два раза в неделю. Будучи ленивым от природы, парень всякий раз вынужден был учить сольфеджио прямо в машине по дороге в консерваторию, под строгим и изумленным взглядом Альберто, который не одобрял такое преступное отношение к предмету и сам всегда знал все назубок.

В новой школе Амоса царила атмосфера, разительно отличавшаяся от той, что была в колледже в Болонье: никто ни слова не говорил ни о политике, ни о независимости от родителей, ни о наркотиках; здесь все больше беседовали о спорте, каникулах, проблемах, связанных с учебой. Частенько в секретных разговорах обсуждали учителей и придумывали, как избежать опросов или прогулять школу без последствий. Амосу все это казалось младенчески наивным, и ему не сразу удалось вписаться в коллектив, несмотря на искреннюю симпатию, которую с первого дня проявляли к нему одноклассники.

Вот так, в городке под названием Понтедера, известном тем, что там делают скутеры «Пьяджио», Амос стал учиться во втором классе средней школы, впервые не покидая лона семьи, как все нормальные дети. И хотя сперва ему казалось немного забавным уезжать из дома с корзинкой для съестного и мелочью в кармане на горячий шоколад, он быстро привык и не замедлил похоронить все скверные воспоминания о той жизни, что, подвергая его испытаниям, заставила повзрослеть раньше времени, пока он отчаянно искал тепла, истинных ценностей и прочих простых вещей, свойственных его возрасту и воспитанию.

Учителя сразу почувствовали к Амосу расположение и прилагали максимум усилий, чтобы помочь ему побыстрее освоиться. Его соседом по парте был первый ученик в классе, который, благодаря своим рвению и усердию, ставшим притчей во языцех, считал нового друга чуть ли не дополнительным предметом для изучения, понимая, что ему не зря доверили Амоса. Амос, в свою очередь, делал все, чтобы лучше адаптироваться; он видел это своей основной целью, достижение которой обеспечит ему уважение и хорошее отношение преподавателей, что для него было крайне важно.

Так что мальчишки практически все время проводили вместе – и на переменках, и на занятиях физкультурой или музыкой, и на уроках рисования, во время которых Амос лепил что-нибудь из глины или пластилина. Когда им приходилось делать уроки в школе, Пьетро рылся в словарях и для друга, но никогда не давал ему списать свой перевод из опасения быть разоблаченным и наказанным.

Позади них сидели двое резвых и предприимчивых ребят, которым удалось быстро завоевать симпатию и восхищение Амоса. Одного звали Раффаэле, другого – Эудженио. Последний особенно пришелся новичку по душе: он счел его человеком общительным и без предрассудков, похожим на него самого характером и образом жизни, вечно готовым шутить и не лишенным определенной хитрости, которая нравилась Амосу; к тому же ему не сиделось на месте, и он постоянно тащил друзей на свежий воздух.

За весьма короткий срок Амос настолько привык к школе, что уже чувствовал себя там как дома. Учитель музыки буквально обожал его и старался не отпускать от себя, частенько избавляя мальчика от необходимости посещать другие уроки, чему тот был несказанно рад. Профессор Капони даже написал для него песню, которую Амос исполнил на новогоднем празднике, устроенном директором. Там же Амос поразил всю школьную братию, спев арию Радамеса из «Аиды» Верди под фортепианный аккомпанемент самого профессора Капони, который был чрезвычайно горд своим учеником: выступление Амоса перед директором и всем преподавательским составом оказалось настолько удивительным, что профессор не находил себе места от счастья.

В конце выступления Амоса плотным кольцом окружили сверстники; множество рук пожимали его руку, обнимали за плечи или дергали за пиджак, а Эудженио, стоявший рядышком, тем временем пользовался удобным случаем, чтобы завязать знакомство с самыми хорошенькими девчонками, которые, распихивая всех, подходили поближе.

Спустя несколько дней учебный год закончился, и Амос был переведен в следующий класс с хорошими оценками. Благодаря занятиям с добрым другом Делла Роббья, по математике он тоже добился неплохих результатов.

Начавшиеся вслед за этим каникулы стали одними из тех, что не забываются никогда, но не из-за каких-либо ярких событий, а скорее из-за их полного отсутствия, что для Амоса было весьма необычным опытом.

Отец затеял в доме очередной ремонт и переоборудовал помещение, в котором хранились сельскохозяйственные инструменты, под кабинет для старшего сына. Разделив огромный ангар на несколько частей, он устроил в одном углу котельную центрального отопления, в другом – гладильную, в третьем – чулан, а в четвертом – как раз комнату для Амоса. В ней было большое окно, которое выходило в сад, на беседку, оплетенную прекрасным вьюнком. Уже в августе ветви вьюнка начинали так благоухать, что приманивали птиц, которые частенько садились на подоконник, склевывали какую-нибудь крошку и улетали прочь, радостно щебеча.