Он вскочил, бросился прочь из кухни и, стремительно одолев лестницу, закрылся в своей комнате. Упал ничком на постель, и потоки мыслей захлестнули его; теперь все казалось пустым и бессмысленным, а будущее – совершенно безнадежным. Начинать отношения с какой-нибудь другой девушкой он считал невозможным, ненужным, лишенным смысла. Правда, рассудок подсказывал ему обратное. Амос знал, что такие страдания лечатся временем и проходят бесследно.
Он пытался заставить эти разумные рассуждения найти путь к его сердцу, но у него ничего не выходило – бедное сердечко бешено колотилось, и тоска по Марике словно распространялась с током крови по всему его существу. Он продолжал желать ее, ее прекрасное тело, которое наверняка уже принадлежало другому мужчине. Возможно, отдаваясь кому-то со всей страстью, она смеялась над ним.
Он не мог избавиться от этих мыслей, сводивших его с ума, и провел бессонную ночь, пока собственное тело не подсказало ему способ облегчения боли. Он вдруг почувствовал себя спокойнее – усталость победила страдания, и он крепко уснул.
Ровно в десять часов его разбудил голос Этторе, от звука которого он почти подскочил. Он сразу же вспомнил о том, что произошло, и вновь почувствовал печаль и одиночество, но все-таки заставил себя быстро одеться и спустился вниз с желанием позвонить Марике и потребовать объяснений. В нем яростно боролись оскорбленная гордость и надежда, что девушка найдет необходимые аргументы, чтобы развеять его подозрения.
Как только Этторе ушел, Амос взял телефон и набрал номер Марики. Поняв, как он возбужден, девушка немедленно поспешила к нему, и они уединились в его кабинете. За закрытой дверью Амос обрушил на нее весь яд, скопившийся у него внутри; но яд этот, изрядно разбавленный эмоциями и страстями, не смог нанести Марике особого вреда. У нее было время поразмыслить и продумать линию защиты: да, она была в Милане со своим начальником – это она признавала, – но исключительно по работе, и просто не сочла настолько важным, чтобы сообщать об этом Амосу. Что касается слишком фривольного поведения, она готова к очной ставке со злопыхателями, так как не делала ничего предосудительного и совесть у нее совершенно чиста. Амос сделал над собой усилие и поверил ей. Его тянуло к ней больше, чем когда-либо, и она сумела сыграть роль влюбленной женщины, готовой на все, лишь бы восстановить прежнюю гармонию в отношениях со своим мужчиной. Марика отдалась ему со всей страстью, на которую только была способна, и, уходя, оставила его гораздо более спокойным, чем прежде.
Но надежные стены родного дома располагали к размышлениям, и Амос решил, что все обстоит не совсем так, как рассказала ему Марика. «Во всяком случае, – подумал он, – спокойствие – удел сильных людей, а со временем тайное всегда становится явным. Главное – воспринимать все спокойно».
С такими мыслями он полностью посвятил себя подготовке к защите диплома.
XXII
Рассвет 30 апреля застал Амоса в бодрствующем состоянии: он пытался привести в порядок собственные мысли, по десять раз подряд повторяя речь, предназначенную для защиты диплома. Услышав пение петуха, он понял, что поспать уже не удастся; взволнованный донельзя, он поднялся с постели и стал медленно собираться. Из родительской спальни до него доносился шум. Он прислушался и понял, что мама тоже уже встает, так что в кухню они спустились почти одновременно. Синьора Эди, которая демонстрировала поистине олимпийское спокойствие, на самом деле волновалась больше сына, но при этом с невозмутимым видом старалась подбодрить его разными способами. Амос выпил чашку горячего кофе и закрылся у себя в кабинете, чтобы заново просмотреть текст своего выступления. Наконец он услышал знакомый звук мотора машины Этторе: пунктуальный, как всегда, тот приехал, чтобы проводить его в Пизу.
На факультете он столкнулся с Эудженио, бывшим одноклассником, который, оказывается, защищался в этот же день. Амос выразил желание быть одному во время дискуссии, поэтому Этторе решил пойти погулять в город и оставил его вместе с другом. Пожелав молодым людям удачи, он ушел, пообещав вернуться попозже.
Охваченные страшным волнением, без пяти минут выпускники университета бродили между колоннами, пока не настала очередь Эудженио.
Дискуссия началась, и он, защищавший диплом по каноническому праву, немедленно завоевал внимание комиссии, обычно рассеянной и скучающей, своими смелыми рассуждениями по поводу недостатков церковного разрешения на брак. Некоторые доценты даже выступили с личными наблюдениями и весьма специфическими вопросами, что сильно затянуло процесс, но при этом однозначно способствовало тому, что дипломант в лучшем виде «показал товар лицом», заслужив высокую оценку.
Сразу после него пришла очередь Амоса, которому предоставили свободу говорить все, что он пожелает, про своего Монтескьё, и отпустили довольно быстро. Какую оценку ему поставить, комиссия решала тоже недолго: председатель, который был научным руководителем дипломной работы Амоса, пригласил его в аудиторию и без всякого выражения объявил, что члены комиссии оценили его труд и он защитился с девяноста девятью баллами из ста двадцати возможных.
Амос пребывал будто во сне, ему даже вдруг стало страшно, что он может проснуться и все окажется неправдой. Однако он быстро пришел в себя, когда, переступив порог аудитории на выходе, столкнулся с буквально налетевшей на него группой фотографов, предлагавших увековечить его: «Доктор, доктор![4] Можно? Пожалуйста, только одну фотографию, доктор! Фантастика! А давайте еще одну – вместе с руководителем, доктор, это будет прекрасное воспоминание! И еще одну – с вашим другом, доктор!»
В любой другой момент Амосу претила бы такая дешевая комедия, но сейчас он почти с наслаждением принимал участие в игре, чувствуя себя словно во сне, и ему очень хотелось, чтобы этот сон не кончался. Тем временем Этторе вернулся и с довольным видом наблюдал за разворачивающейся сценой, стоя в стороне, опершись на одну из колонн. Он закурил и старался держаться подальше от группы фотографов и дипломантов.
Когда все разошлись, Амос и Эудженио подошли к Этторе. Произошел краткий обмен репликами, а потом они вместе ушли. Эудженио предложил выпить за их защиту, и никто не отказался от столь заманчивого предложения.
По возвращении домой Амос обнаружил, что родные затевают праздник. Отец решил угостить семью ужином, пригласив всех в один из местных ресторанов. Эудженио тоже пригласили, а вот Этторе отказался присоединиться, сказав, что его ждет жена. «За ужином я ем очень много, а потом не могу уснуть всю ночь! – сказал он, смеясь. – И потом, старикам не пристало шататься где-то по вечерам!» Он сердечно распрощался со всеми и ушел.
В тот момент, когда они выходили из дома, во дворе затормозил автомобиль флориста: Амосу привезли букет и записку. Поблагодарив флориста, Амос распечатал конверт: подарок был от Марики. Легкая тень пробежала по его лицу; затем он сунул записку в карман, передал букет матери и пошел вперед.
Ночью, ворочаясь в постели, он никак не мог уснуть. «Время подводить итоги! – думал он. – Надеюсь, родители довольны, они столько страдали из-за меня, так волновались за мое будущее, что и меня заразили своей тревогой. Конечно, я еще не добился ничего особенного, но все-таки защита диплома представляет собой важный этап, в особенности для них, ведь они так боялись, что я буду убогим, буду плестись в хвосте успешных людей этого мира… Но потом они постепенно убедились, что я догоняю остальных, завоевываю позиции и сражаюсь на равных, яростно, но по правилам, плечом к плечу с лучшими, и что не все потеряно. Бедные мои родители! Они поверили в меня, и я докажу им, что это не зря. Придет день, когда я заставлю их позабыть все тревоги и волнения, и они станут гордиться мной».
Чем больше Амос размышлял, тем больше волновался; он крутился в постели и никак не мог уснуть. Тогда он встал, спустился по лестнице и сел за пианино.