«Это еще почему?» – спросил Амос, разволновавшись. Он хорошо знал свою мать и по одному звучанию голоса мог определить ее настроение. Ее тон и это неуклюжее утверждение напугали Амоса – он тут же с ужасом подумал, что с его близкими случилось что-то страшное. Но вот только с кем? К счастью, дети были рядом, под его чутким присмотром, Элена – внизу, на кухне. Тогда он подумал об отце, о брате, но мама прервала течение его тревожных мыслей: «Вчера, во второй половине дня, Этторе упал с велосипеда и разбил голову об асфальт». Потом она остановилась, словно не находила подходящих слов, чтобы продолжить фразу.

Амос почувствовал, как его лицо вспыхнуло огнем, а ноги настолько ослабели, что ему пришлось сесть на край постели, рядом с просыпающимся сыном. «И что?!» – закричал Амос в трубку. «К сожалению, все плохо!» – сказала мама решительно, осознавая, какую боль доставляет сыну.

Несколько секунд они молчали. Амос был в шоке; ему казалось, что все вокруг него вращается, как на карусели, и он чувствовал себя совершенно потерянным. Внезапно разум вернулся к нему, и ему стало ясно: Этторе мертв. Они больше никогда не встретятся, никогда не поговорят друг с другом. Этторе ушел в мир иной и больше никогда не даст ему совета, не подбодрит добрым словом. Все кончено…

Не говоря ни слова, Амос в истерике с силой швырнул трубку на рычаг, вскочил и, рыча, словно раненый зверь, бросился к лестнице с криком: «Элена! Элена! Этторе умер!» Охваченный отчаянием, бедный Амос кричал, даже не задумываясь о том, какую панику вызовет в душе жены это совпадение имен.

Она тем временем разливала на кухне теплое молоко по разноцветным чашкам детей. Услышав голос мужа, она быстро поставила кувшин, чтобы разобрать, что он кричит, и тут вопли Амоса буквально свалили ее с ног. Ее сердце сжалось, она почувствовала сильнейшую боль в животе, на глазах выступили горячие слезы. Жестокое отчаяние охватило молодую женщину, и она чуть не упала. Собравшись с последними силами, она бросилась к лестнице, стремительно взлетела по ступенькам, пробежала по коридору и ворвалась в комнату. Там она, рыдая, бросилась на постель рядом с малышом Этторе, который испуганно смотрел на нее широко распахнутыми глазами. «Этторе! Этторе!» – в ужасе кричала бедная Элена, пока наконец не поняла, что сын жив и здоров. Она крепко обняла его, прижимая к груди, словно обезумевшая. Потом, дрожа, Элена повернулась к мужу, который стоял на коленях у постели, закрыв лицо руками. «Что ты наделал? Ты что, хочешь, чтобы я умерла?» – воскликнула она в слезах.

«Почему ты плачешь, мамочка? – тихо спросил Этторе, заметно растерянный. – Кто это умер? Что такое папа говорит?»

Тогда Амос встал и бросился к сыну, который тем временем освободился от материнских объятий и теперь сидел на кровати, ошеломленно глядя на родителей. Бедный Амос взял ребенка на руки и тихо и нежно объяснил: «Ты помнишь синьора Этторе? Это тот добрый дядя, которого звали так же, как тебя. Так вот, его больше нет».

«Папочка, а что значит „его больше нет“?» – спросил Этторе, который как раз находился в том возрасте, когда дети постоянно задают вопросы.

«Нет! Я неправильно сказал! – ответил растроганный Амос. – Он есть и всегда будет, просто мы не сможем его больше видеть; но он всегда будет жив в нашей памяти и наших сердцах! Хорошо?»

«Хорошо, папочка! Хорошо, только я не совсем понял!» – сказал малыш и убежал.

А Амос закрылся в своем кабинете, сел за письменный стол, облокотился на него локтями и задумался, пытаясь обрести хоть немного покоя: смерть Этторе была для него абсолютно невообразимой вещью. Как могло такое банальное происшествие отнять жизнь у столь сильного и стойкого человека?!

До этого Амос ни разу не думал, что Этторе может умереть. В его глазах этот человек был непобедимым, идеальным, вечным, как сама мысль. Но вот он ушел, сделав все, что должен был сделать, и в своем последнем путешествии в Бремен с Амосом он преподал ему свои последние советы: своего рода моральное завещание, которое Амосу не забыть никогда.

Амос приехал на площадь перед церковью в смятенном состоянии духа. Его отчаяние с каждой минутой становилось все более невыносимым. Он сжал зубы и кулаки и набрал в легкие побольше воздуха, чтобы не разрыдаться. Элена молча шагала рядом с мужем, стараясь не смотреть на него. По другую сторону от Амоса шел его брат Альберто; сзади следовали Адриано, Верано, Карло и Джулиано – словом, все верные друзья, которые никогда не покидали его в сложные моменты жизни.

Когда Амос вошел в церковь Лайатико, храм, с которым у него были связаны самые светлые и радостные воспоминания, был заполнен людьми, пришедшими проститься с Этторе. Гроб уже стоял у подножия алтаря, и в нем покоилось тело усопшего. По спине Амоса побежали ледяные мурашки, а желудок сжался от ужаса и боли.

Духота, всепроникающий запах ладана, смешанный с ароматом цветов, скорбные лица и печальные голоса собравшихся привели Амоса в такое отчаяние, что он чуть не потерял сознание. Он нашел свободное место на скамье и сел.

Отпевание началось, но Амосу никак не удавалось сосредоточиться. С низко опущенной головой, закрыв лицо руками, он следовал за своими мыслями, уносившими его в прошлое; он пришел в себя лишь тогда, когда священник заговорил о покойном, – тогда Амос встряхнулся и стал внимательно слушать. Святой отец рассказывал о жизни Этторе, его христианском пути, но все, что он говорил, было так далеко от истины, что показалось Амосу чуть ли не оскорбительным.

«Да что он такое говорит? О чем рассказывает этот священник? – спрашивал он самого себя. – Неужели это он об Этторе? Он что, так плохо его знал? Или просто не может простить ему, что тот так редко показывался на воскресных службах? Но ведь дон Карло всегда находит добрые слова для всех!..»

Сердце Амоса наполняла горячая досада; он подумал о том, чтобы взять слово самому, пока не кончилась похоронная церемония, и попрощаться с Этторе с подобающей любовью, теми словами, которые действительно следует произносить в таких случаях.

«Я буду говорить у подножия алтаря, – подумал он, – встану рядом с гробом и расскажу об Этторе всем этим людям, которые любили его, как и я, и так же, как и я, получили от него что-то в дар, и дар этот незабываем, будь то совет, помощь или просто доброе слово!» Он вновь перестал слушать и погрузился в мысли о том, какой будет его речь.

«Дорогие друзья, – скажет он, – надеюсь, вы простите мою настойчивость, но мне совершенно необходимо сказать несколько слов об этом человеке, прощание с которым объединило нас сегодня. Все мы сейчас как никогда едины в своей любви и благодарности к нему. Религиозные аспекты были в полной мере затронуты нашим священником; я же, как мирянин, ощущаю необходимость обратиться к удивительным человеческим, моральным и интеллектуальным качествам этого человека, чтобы никто не забывал его и ничто, даже самая малость, связанная с ним, не была утеряна. Сегодня в этом храме, в глубоком волнении, от которого наполняются слезами глаза и прерывается голос, мы прощаемся с человеком, отправляющимся в дальний путь; но разве же есть причины оплакивать как мертвеца того, кто просто уезжает?! Те, кто шагал рядом с Этторе по прямому пути справедливости и честности, скромности, доброй воли и любви к ближнему – пути, столь близкому к тому, чему учил нас воскресший Спаситель, – не могут и не должны думать об Этторе как о человеке, который оставил нас навсегда. Нет, он продолжает оставаться нашим спутником, продолжает поддерживать нас силой своей мысли и теплом добрых слов, которые всегда находились у него для всех нас. Возможно, это покажется богохульством, но я прошу вас восстать против самой нездоровой идеи смерти! Я буквально умоляю вас забыть об этом злосчастном дне с того момента, как бренные останки нашего брата исчезнут под могильной плитой, припечатанные неловкой эпитафией. Забудьте этот день и помните лишь о самом Этторе, продолжайте жить так, словно он по-прежнему среди нас, в наших домах, в наших разговорах, как вы наверняка уже делали неоднократно, когда он был далеко от вас, в одном из своих многочисленных путешествий по всему миру. Что, собственно, произошло? Что-то в Этторе испортилось, сломалось, упало его тело… Ну и что?! Такое случается, волосы тоже выпадают, и ломаются ногти, за сорок лет всякая человеческая наружность претерпевает изменения и становится совершенно другой, неузнаваемой. Ведь никто от этого не впадает в отчаяние? Нет! Конечно нет! Зачем же тогда отчаиваться сегодня, когда ничего, в сущности, не случилось? Всему в этом мире суждено погибнуть, умирает и тело. Оно ничего не стоит: как говорил известный поэт, „красота – лишь тень цветка“, а мощь – „лишь эхо трубы, что теряется в долине“. Нет! Нет! Единственное, что важно: остается нетронутой сама идея того, что было, каким он был, что от него сохраняется в нас. Ничто, ничто не потеряно! Потому что лишь идея способна „убежать от времени и победить варварское молчание“…»