Этот провидец и аспектные воины были обучены столь узким взглядам, что они видели в Морре лишь бесчестного, не ведающего дисциплины воина, даже когда он пожертвовал собственной душой, чтобы спасти души миллиардов. Все они пострадали за лишенную сомнений верность и с трудом искали новую цель в жизни под жестокой плетью неудач. Исполнение долга требует самопожертвования ради цели, которая всегда остается где-то вдалеке. Некоторые же забывают об истинном предназначении, и самопожертвование для них становится самоцелью. И это — искусственные миры.

Идя Путем Архонта, мы наблюдали за махинациями высших повелителей Комморры, которые принесли горький урожай. Мы узрели, как амбиции превратили их дом в поле боя и привели его на грань уничтожения. Мы стали свидетелями тому, как они, заложив семена собственной погибели, заставляли других платить по своим счетам столь долго, сколь возможно. И это, как мы можем предположить, темные эльдары.

Три истории переплетаются меж собой, каждая воплощает одну из граней расколотой души нашей расы. Каждая несет предупреждение, но также и крупицу надежды. Долгое время эльдары жили в изоляции друг от друга и от самих себя, отрицая части своего существования во имя того, чтобы выжить. И все же границы далеко не непроницаемы, когда они существуют лишь в нашем собственном сознании.

Такова роль скромных актеров вроде меня самого. Это наша роль — водить за нос Судьбу, пересекая границы, бросая вызов обычаям и насмехаясь над абсурдными нелепостями бытия. Это единственный способ показать нашему разделенному народу, что в этой мрачной и темной вселенной всегда есть чему поучиться даже у тех, кого вы глубоко презираете.

Гигант из огня и железа освещал собою святилище, омывая стены отблесками оранжевого и красного света. Его глаза были темными углями, его плоть пламенела под покрытой трещинами металлической кожей. Семь фигур возвышались в этом свете, облаченные в доспехи из темно-синих и черных пластин, увенчанные шлемами с причудливо изогнутыми рогами. В латных перчатках они держали длинные и широкие клинки, и лезвия клэйвов поблескивали в красном освещении. Позади, в тенях, скрывались другие, и во тьме едва различались их бледная кожа и сверкающие глаза.

Вошла еще одна. Она была облачена так же, как и другие, хотя ее доспехи были более богато украшены, а в качестве оружия она избрала пару изогнутых полуклэйвов, мерцающих от энергии.

— Страх, — произнесла клэйвекс. Ее голос доносился из-под шлема низким шепотом.

Слово повисло в воздухе, в то время как она начала мерить шагами пол перед неподвижными воинами. Семь пар глаз преследовали клэйвекса, пока она расхаживала от одного конца ряда к другому. Они высматривали любое промедление, любой момент сомнения, и их пальцы стискивали рукояти клинков.

— Страх правит нами. Все наше существование основано на ужасе, столь абсолютном и полном, что мы не можем назвать его по имени. Наши разрозненные сородичи — каждым из них правит этот страх, даже теми, что живут в Темном Городе внизу.

Клэйвекс, Наремун, остановилась в центре линии, в трех шагах от семи смертоносных бойцов, ищущих малейшие признаки слабости. Она находилась прямо перед Колидараном и пристально смотрела на него. Ее слова, казалось, были адресованы именно ему, и он спросил себя, знала ли она о честолюбивом стремлении в его сердце. Конечно же, знала, ибо таково же было ее собственное стремление, которое разделял каждый из тех, что становились инкубами.

— Мы не отвергаем страх. Мы не можем забыть свой страх точно так же, как не можем забыть о дыхании. Он — часть нас.

Наремун снова начала вышагивать, почти — но не совсем — поворачиваясь спиной к своим последователям-инкубам. Колидаран почувствовал, как Джурати позади него напрягся, но остался неподвижным. Как и Колидаран, Джурати знал, что время еще не настало. Наремун не проявляла подлинную невнимательность — она просто проверяла их, подначивала их. Три шага — небольшое расстояние, но недостаточно большое, чтобы атаковать и нанести чистый удар, не встретив сопротивления.

А для того, чтобы победить Наремун, понадобился бы один-единственный смертельный удар.

Колидаран видел ее в бою, как и все остальные. Он видел, как она сразила Сиамната, и Лагхинуира, и Норрианар. Он видел, как клэйвекс прорубает себе дорогу сквозь орков, и людей, и других эльдаров.

Шанса на второй удар не будет.

Он умел ждать. Если жизнь среди инкубов не учила терпению, то не учила ничему. Настанет время, когда Наремун окажется по-настоящему уязвима, и тогда он сделает свой ход. Но не раньше.

— Встретить страх лицом к лицу — вот настоящая сила, — клэйвекс снова повернулась к последователям лицом, и в ее тоне послышалось разочарование их бездействием. — Мы должны принять страх и стать едиными с ним. Эпоху назад наши предки породили кошмар, столь тяжкий, что галактика и по сей день трясется от ужаса. Неверные и трусы сбежали от этого кошмара и попрятались по своим искусственным мирам. Наши сородичи в Темном Городе также дрожат перед ним, используя чужие боль и ужас, чтобы замаскировать свои собственные.

Наремун снова замолчала. Ее силуэт вырисовывался на фоне пылающего идола Кхаина. На миг ее темные очертания стерлись в пламени и дыму, и она как будто слилась с образом бога войны.

— Мы не уклоняемся от нашего страха. Пусть заблудшие пытаются заковать в цепи те дары, что дал нам Кхаин. Мы не стесняемся нашего страха, страха перед тем, что мы — создания глубокой ненависти и непреодолимого гнева. Наш ужас не таков. Наш ужас в бессмысленности. Вот чего мы боимся — прожить жизнь, ничего не добившись, не получив значения. Умереть и быть поглощенным кошмаром, который мы создали, не оставив и следа на вселенной — значит потерпеть поражение. Вот он, страх.

Наремун на шаг отступила от идола, все еще держа полуклэйвы поднятыми в защитной позиции.

— Вы все недостойны, — резко произнесла она. — Никто из вас не отважится бросить мне вызов. Ваш страх перед смертью сильнее, чем вы. Он делает вас слабыми.

— Умереть от твоих клинков — значит потерпеть поражение, — сказал Анеатуин. — Это расточительно.

— И все же, если у тебя есть возможность преуспеть, стать клэйвексом и обрести высокое положение и славу, ты должен осмелиться на это. Нельзя обрести успех без риска потерпеть крах. Победа — сестра-близнец поражения. Смерть — родитель жизни.

Клэйвекс покачала головой, и ее клинки чуть-чуть опустились. Когда она снова заговорила, Колидаран подумал, что ее голос звучит устало, но он знал, что это тоже был обман, фальшивая демонстрация слабости.

— Неужели нет никого, кто отважился бы шагнуть вперед? Разве вы не чувствуете голод? — ее голос перерос в хриплый крик. — Разве вы недостаточно меня ненавидите?

Колидаран это понимал, что это бессмысленные вопросы. Каждый из них хотел стать клэйвексом. Каждый чувствовал голод, гложущий изнутри, источник того экзистенциального страха, о котором говорила Наремун. И они, конечно же, ненавидели ее. Ее ругань, ее издевательства, ее сарказм и презрение — всего этого было достаточно, чтобы пробудить столь жаркую ненависть, что она пылала подобно идолу Кхаина. Ее уколы, нацеленные на гордость воинов, постоянно причиняли мучительную боль. Но, как продемонстрировала гибель Сиамната, Лагхинуира и Норрианар, Кхаин не вознаграждал тех, кто наносил удар в слепой ярости.

Среди всего огня и дыма сердце Кхаина оставалось ледяным. Кроваворукий требовал, чтобы убийство было холодным и расчетливым. Колидаран должен был умереть именно таким образом.

— Примите страх и сделайте его своей собственностью. Станьте ужасом. Шагните в…

Что-то ударило Колидарана по затылку.

Он подстроился под удар, перекатившись вперед и повернувшись одновременно. Нападающий прыгнул за ним, и Колидаран мельком увидел под капюшоном рясы послушника лицо Кхиссарета, освещенное пламенем, с оскаленными зубами и расширенными глазами. Кхиссарет выбросил вперед ногу, целясь не в Колидарана, а в рукоять его клэйва.