— Жарьте сюда! Тут он, в развалюхе законопатился!

Робер проворно спустился вниз, рискуя сломать себе шею. Его не покидало ощущение, что он участник какой-то танцевальной импровизации, придуманной опасными маньяками, но помимо его воли танец закружил его, и ему уже не остановиться. Шагах в двадцати торчал домишко, зияя незрячими окнами и дверьми. Робер уловил прерывистое дыханье человека.

Вся эта возня мало походила на военную операцию.

И тут человек, дышавший где-то рядом с Робером, заговорил.

По-немецки!

Бог ты мой, фриц!

— Мать честная! — только и мог сказать Робер.

Немец от неожиданности дернулся, наскочил на Робера, выбил у него из рук пистолет и… понесся без оглядки.

Пока Робер искал в снегу свое оружие — немца уже и след простыл.

Один, два, три… Да, человека три их тут было, в коровьем доме, — двоих еще раньше скрыл от постороннего глаза окрестный пейзаж, а третий улепетывал, перебегая от хибары к хибаре. Несколько теней мелькало в одном из соседних домов. Они перекликались. Их было шестеро или семеро, и искали они в этом доме третьего немца, того самого, которого упустил Робер. Забыв о всякой осторожности, разгоряченные охотой, они рыскали во тьме с ярко пылавшими пучками соломы; пока что их улов сводился к нескольким сельскохозяйственным орудиям, угрожающе ощетинившимся, словно чудовищные насекомые.

Свет упал на Ван Вельде. Тот тоже охотился. Его лицо выражало животную жестокость. Снова над поселком взвыл ветер.

— А, это вы, Друэн, — произнес голос, принадлежавший капитану. — Чертовщина какая-то, мой дорогой. Ведь вот же он тут был и…

И вдруг где-то под ними, чуть ли не в самых недрах земли, длинной очередью разрядился автоматический пистолет. Он яростно плевал в темноту, выпустив одну за другой не менее пятнадцати пуль, и от каждого выстрела в животе у Робера ныли внутренности. Они очутились над зияющей дырой погреба и стали спускаться в яму, откуда доносились какие-то тревожные шумы.

— Достаточно одной гранаты, и нам всем каюк, — сказал Робер.

Бло де Рени неуверенно ответил:

— Я выставил пост, там Кале и трое солдат.

Его фонарь высветил ноздреватый земляной пол с редким настилом из соломы, и, отразившись от соломы, свет упал на людей. Робер увидел, что в одной руке у капитана — пистолет, а в другой свисток; Бло не решался продолжать преследование.

— Я остаюсь здесь, — сказал он. — Пойдите посмотрите вы, Друэн. Стреляли из моего американского пистолета.

И Робер стал спускаться, освещая себе путь фонариком. Он не так боялся получить пулю в лоб, как свернуть себе шею на этих каменных ступеньках.

В погребе стоял винный дух прелых фруктов. Ему попались обручи от бочек, несколько бутылок, тачка. Из пропоротого бочонка сыпалась подгнившая мирабель.

Он продвигался вперед, удивленный неожиданной тишиной, после недавнего грохота.

Робер шел на звук приглушенных голосов, и они внушали гораздо большее беспокойство, чем недавняя стрельба. Он ступил под стрельчатый свод второго погребка. Перед ним запрыгали, скрещиваясь, лучи от ручных фонариков. Робер резанул своим светильником темноту и выхватил из нее приткнувшуюся к бочке фигуру человека — человека в зеленом, который держался обеими руками за живот, словно у него были колики.

Он сидел, запрокинув голову, отчего сильно выдавался вперед кадык, и глаза его блестели. Словно подтолкнутый направленным на него лучом, человек в зеленом скрючился, потом весь как-то обмяк и распластался на полу.

Солдат в хаки не отрываясь смотрел на раненого. А чуть дальше, зажав в кулаке американский пистолет, подарок капитана, стоял, дрожа всем телом, Ван Вельде.

В темноте раздался голос Шарли:

— Ну что ж, Ван Вельде, считай, что т-ты от-тметил рождество.

Солдат стоял бледный как полотно, а в голосе Шарли слышалась непонятная издевка.

— Спокойно, господа! — вмешался подошедший к ним Бло де Рени. — Хотя, быть может, это и не вполне подходящее к моменту слово. В общем, давайте закругляться. Забирайте этого типа, и пошли, живо!

Он выбрался наружу и два раза свистнул.

Свист отозвался в ночи многократным эхом.

Робер подумал, что их услышали, наверное, на много километров вокруг. Бло прав, надо быстрее сматываться. И прежде всего бежать из этого коровьего жилища, из этой погребальни. За соснами ветер, понабравшись сил и чуть не вырывая деревья с корнем, подхватил людей и понес, обдавая своим ледяным дыханием. Он мчал их к позициям французов, щелкая их плащами и студено дыша им прямо в затылки.

Во время стычки отряд разделился, те, что должны были прикрывать своих, поотстали. Теперь они один за другим присоединялись к отряду, горя нетерпением узнать, что же все-таки произошло. «Да вот, взяли одного», — отвечали им.

Отряд отходил, держа наизготове оба ручных пулемета, они «выстреливались» каждые сто метров. Немцы себя не обнаруживали. На ничейной полосе вновь наступила тишина.

И вдруг над деревней, где теперь уже никого не было, ярко вспыхнула ракета. Заметавшись на ветру, она успела нарезать черные и белые полосы из унылой массы темных домишек.

Стало еще холоднее. Веревку, на которой вели корову, так подтянули, что бедная животина больше не мычала, а шла, покорно опустив голову. Они чувствовали спиной эту ярко пылавшую ракету, из-за которой они превращались в прекрасную мишень. Но ракета наконец потухла.

Каково же было удивление сержанта-семинариста и сержанта — помощника Робера, когда они, привлеченные выстрелами, вышли навстречу отряду и увидели, как он продефилировал по кладбищу меж развороченных могил в сопровождении припрыгивающей коровы и с пленным немцем, которого тащили двое разведчиков, подхватив его один под мышки, другой под ноги.

Очутившись в гостиной супруги нотариуса, офицеры поспешили стащить с себя лишнюю одежду. Прилипший к сапогам и маскхалатам снег подтаял и расползался по полу. Тут же распили бутылку шампанского.

Бло пошел доложить начальству. Слышно было, как он объяснялся по телефону в соседней комнате, служившей кабинетом, явно злоупотребляя «Сильвиями» и «Эмилями».

Изрешеченный пулями пленный немец скончался, пока его несли.

— Как раз на кладбище, — констатировал Кале. — Прямехонько от производителя к потребителю!

Завтра, когда минет самая длинная ночь этого года и над Агленом Верхним взойдет заря, партизанский отряд впишет в свой актив первого убитого врага — врага фландрской дивизии.

Они свалились замертво, едва добравшись до своего не отличавшегося пышностью ложа, и спали крепко, счастливые простым человеческим счастьем, оттого что так удачно для них завершилась эта вылазка, вся трагическая нелепость которой откроется им позже. Но с пробуждением вернулись и прежние тревоги.

Как и всегда, Робер начал утро с легкого завтрака. Часов в восемь из штаба снова потребовали сведения о немце, и Бло де Рени в третий раз пришлось попыхтеть над составлением рапорта. Он никак не мог объяснить, а именно этого и добивалось командование, при каких обстоятельствах был убит враг.

— Они вроде бы недовольны, что мы его укокошили, — досадливо сказал он.

— Само с-собой, — ответил Шарли.

— Что вы хотите этим сказать, Шарли?

Тот в ответ только рукой махнул. И Робер подумал, что Шарли знает что-то такое, чего не знают все они. И действительно, Шарли первым из офицеров прибыл на место происшествия.

По распоряжению Бло де Рени отряд отдал последние почести павшему на поле боя врагу. И уже когда все расходились, в воздухе все еще стояла свинцовая тишина. Это не было в обычае партизанского подразделения. Герой дня Ван Вельде покамест никому не показывался. Торжественная месса тоже не разрядила атмосферы, — о чем еще мог говорить священник, как не о том, что покой и мир ожидают на небесах тех, кто творит добро на земле.

И тут появился Ван Вельде, в серо-зеленом свитере и сам весь такой же серо-зеленый. На него налетели со всех сторон, стали поздравлять. И был в этих преувеличенных поздравлениях вместе с оттенком зависти легкий душок гадливости. А Ван Вельде, прежде такой веселый, словоохотливый, любивший и прихвастнуть иногда, сейчас хранил упорное молчание.