В бой идём, в бой, а не бунтарей-разгильдяев усмирять. В бой с врагом хитрым и беспощадным. Какова кара за трусость и измену, небось, все слышали? Всякого труса и предателя наши следопыты уводят с вечера в такую чащу, откуда сам леший дорогу не найдёт, и там оставляют. Выберешься — получишь прощение. Однако доселе никто не выбирался. Что с таковыми ночью в сельве случается — это вы у тамошних следопытов спросите, которые порой косточки находят, они вам расскажут.

Но это я так, для всяких криводухих говорю, а таковых, надеюсь, среди вас немного. Для всех верных бойцов главное правило одно: в одиночку в бой не лезь и от своего отряда ни на шаг, даже нужду справить. Солимы — это вам не арпаки тупоголовые. Они на своей земле, в своей стихии сражаются. Они быстры, проворны и по деревьям бегают быстрее, чем любой из вас по земле. Если солим тебя первым заметил, можешь с жизнью проститься. Если окружают, норовят в плен взять — не давайся, лучше уж себе нож в горло. В плену с тобой такое сделают, что будешь молить о смерти и вечном Гадесе!

Однако же, не страшитесь раньше времени. Будут вам и победы, и честь, и почёт, и двойное жалование, а уж проявишь себя — так и тройное, да звание десятника в придачу. Для воина-аделианина, ясен свет, не в этом награда, — лихой и грубоватый голос сотника немного смягчился. — Знаю, все вы наёмники, но не все за одни лишь монеты бьётесь… Селения наши гибнут. Люди из провинций бегут. Девчат и детишек нелюди воруют. Уж куда девают, никто не ведает… Наместник Кивей повелел уничтожать солимов до последнего нелюдя! Совет Епископов благословил великую миссию войска Дубового Листа! Так что, в дорогу, братья мои вольные! По своим сотням разойдись, вопросов глупых не задавай!

Четырёхсотенная колонна двинулась в дорогу. Погода стояла пасмурная, то и дело накрапывал дождь. Лето кончилось, понятия осени в Каллирое не было. Осень здесь называли ранней зимой, а весну — ранним летом. И эта ранняя зима в морфелонских землях была гораздо более суровой, чем в вечно солнечном, вечно тёплом краю южной Каллирои. Наёмникам выдали большие зелёные плащи без рукавов, в которые можно было завернуться с головой, но пока до них дело не дошло. Настоящие, валящие с ног ливни ожидались в Спящей сельве.

Спящая сельва. Марк когда-то шёл через Предлесья, но в самой сельве никогда не бывал. Видел только с высоких холмов её величественные кроны, раскинувшиеся до горизонта, будто висячий зелёный ковер. Из долины сельву пока не было видно — её закрывали толщи дремучих морфелонских лесов: не таких древних, и не таких опасных.

Повсюду ходили разговоры о врагах, с которыми вскоре предстояло сцепиться. Мало кто мог сказать о солимах что-то вразумительное. Марк пока что отсеивал все россказни, чтобы не создавать в воображении ложный образ врага, как и учил его когда-то следопыт Калиган. Это для простого новобранца лучше иметь хоть какое-то представление о враге, чем никакого. Чёткий образ, каким бы чудовищным не представила его фантазия — всё же лучше, чем томящий ужас неизвестного. Но не для истинного воина. Истинный воин, говорил Каллиган, никогда не станет засорять воображение всякими страшилками. Он будет по крупинкам собирать истинный облик своего врага, пусть неполный, нечёткий, но настоящий. И только узнав своего врага, он сможет предугадать его замыслы, понять его образ мышления, постичь его цели… и найти слабые места.

Уроки учителя Калигана возрождались в памяти с каждым шагом, приближающим Марка к Спящей сельве. Он не тешил себя надеждами, что ему удастся разыскать Никту до того, как он столкнется с первым врагом. Да, это не его война, не его миссия, но если начнётся бой — он будет драться, защищая себя и тех соратников, которые окажутся рядом.

— Что слышно о Лесном Воинстве? — как бы невзначай спросил Марк Сурка.

— А с чего ты взял, что я о нём что-то знаю? — чуть насторожился тот.

— Ну, ты же с сотниками нашими крутишься, они, небось, что-то говорят о лесных воинах.

— Да что там о них говорить! — отмахнулся Сурок.

— Будут нам помогать лесные воины, не будут? — Марк решил подобраться с другой стороны.

— Это вряд ли. Королевскую армию они не признают, а наёмников и вовсе презирают. Если в их леса забредёшь — пинками назад выпроводят, если повезёт, да ещё спасибо скажешь, если стрелу пониже спины не засадят.

— А чего так?

— Не любят они нас. Гордые сильно.

«Может, и гордые, но причина не только в этом», — подумал Марк, вспоминая недалёкую историю этого края.

Лет пять тому назад закончилась Эпоха Лесных Войн, длящаяся почти десятилетие. Даймоны Хадамарта в союзе с лесными чародеями вели войну с аделианскими общинами Спящей сельвы. Эта война измотала и озлобила очень многих. Морфелон, которому формально подчинялась Спящая сельва, не слишком помогал местному ополчению — Лесному Воинству — бороться с даймонами Хадамарта. Королевская армия только охраняла значимые для Морфелона Предлесья и окрестности сельвы, где находилось множество важных лесопилок и плавилен. В сельву королевские отряды углублялись только по крайней необходимости: вывести местный епископат или кого-то из крупных землевладельцев. На помощь Лесному Воинству рыцари Морфелона приходили редко и всегда с опозданием. Как в тот день, когда с лёгкой руки морфелонских предателей во вражеской засаде погиб один из создателей Лесного Воинства Сельван, отец Никты, а с ним — почти все его соратники.

Само собой, делиться своей осведомлённостью с Сурком Марк не стал. Он все ещё толком не представлял, кто этот хитроватый парень, уж очень умело косящий под простачка. Учитывая недоверие сотника Феста к Марку, Сурок вполне мог оказаться приставленным доносчиком. Невинно-простоватые глаза и хитровато скошенные губы парня не внушали Марку доверия.

— Слышь, Подорлик, ты в Спасителя веришь? — неожиданно спросил Сурок, обнажив два больших передних зуба.

— Да кто ж не верит? — простецки ответил Марк.

— Не о том я. Вот ты себя, помнится, аделианином назвал, а раз ты аделианин, то ведь и призвание своё должен знать, верно говорю?

— Может и знаю, — Марк решил продолжать осторожничать.

— А я вот своё пытаюсь найти. Только что-то не выходит у меня, — признался Сурок с таким искренним вздохом, что Марк охотно ему поверил. — А как ты своё нашёл, поделись секретом?

— Шёл и шёл, вот и нашёл, — пробормотал Марк, твёрдо решив не раскрывать своего настоящего имени соратнику. — Я не шучу. Сейчас, вот в эти дни, моё призвание — идти в Спящую сельву, сражаться за королевство. А там, глядишь, путь изменится и поведёт меня, скажем, в Мутные озёра — и это тоже будет моим призванием. Оставайся верным себе, своей совести, где бы ты ни был — вот и весь секрет.

— Вот тут ты прав, прав, Подорлик, — живо подхватил Сурок. — Это ты дельно сказал. Как там в Пути Истины сказано: «Тот, кто изменит стезю свою с бездорожья суеты и греха на Путь Истины — не останется прежним, ибо путь его проляжет в сердце его». Правда, чего уж там греха таить, я столько раз себя менял, но снова скатывался на бездорожье, — Сурок потупил взор, как будто о чём-то крепко задумавшись. — Тебя, брат, как я вижу, судьба потрепала, и ты изменился. Эх, Подорлик, мне бы твой путь пройти, чтоб и меня так же!

— У тебя всё впереди, — ответил Марк ничего не выражающим тоном, хотя был удивлён такой проницательностью и в то же время — неподдельной искренностью человека, желающего изменить свою натуру, но не в силах этого сделать. — Если ты действительно хочешь измениться, то будь внимателен к знакам, какие даёт тебе Всевышний. И тогда, можешь мне поверить: придёт день, и ты предстанешь перед таким выбором, который раскалённым ножом по сердцу пройдёт. И если найдёшь в себе отвагу в этот момент выбрать Путь, а не бездорожье… вот тогда сам поймёшь, кто ты. Потому что ни наши чувства, ни мысли, ни даже поступки никогда не откроют нам того, кем мы являемся. Это откроет нам только наш личный выбор, — окончил Марк словами покойного епископа Ортоса, запечатлёнными в памяти на всю жизнь.