- Аминь! - произнёс гроссмейстер, а за ним повторили все присутствующие.
Ревекка ничего не сказала, но, сложив руки, устремила глаза к небу. Потом скромно напомнила гроссмейстеру, что следует дозволить ей снестись со своими друзьями, чтобы известить их о том положении, в котором она находится, и просить их отыскать защитника, который может за неё сразиться.
- Это законно и справедливо,-сказал гроссмейстер.- Избери сама посыльного, которому могла бы довериться, и мы дозволим ему свободный доступ в ту келью, где ты содержишься.
- Нет ли здесь кого-нибудь,-сказала Ревекка,-кто из любви к справедливости или за щедрое вознаграждение согласился бы исполнить поручение несчастной девушки, находящейся в бедственном положении?
Все молчали. В присутствии гроссмейстера никто не решался выказать участие к оклеветанной пленнице, из опасения, что его могут заподозрить в сочувствии к евреям. Этот страх был так силён, что пересиливал даже охоту получить обещанную награду, а о чувстве сострадания нечего было и говорить. Несколько минут Ревекка в невыразимой тревоге ждала ответа и наконец воскликнула:
- Да неужели в такой стране, как Англия, я буду лишена последнего, жалкого способа спасти свою жизнь из-за того, то никто не хочет оказать мне милости, в которой не отказывают и худшему из преступников!
Хигг, сын Снелля, наконец подал голос. Он сказал:
- Хотя я калека, но всё же кое-как могу двигаться благодаря её милосердной помощи. Я исполню твоё поручение,- продолжал он, обращаясь к Ревекке, - я постараюсь поспешить,насколько могу при моём убожестве. Уж как бы я был рад, если бы мои ноги были так быстры, чтобы исправить зло, какое наделал тебе мой язык! Ох, когда я поминал о твоём милосердии, не думал я, что тебе же от этого будет хуже.
- Всё в руках божьих,- сказала Ревекка.- Он может и слабейшим орудием выручить из плена иудеев.А для выполнения его предначертаний и улитка годится не хуже сокола. Отыщи Исаака из Йорка. Вот тебе деньги, тут их довольно для уплаты за лошадь и за посыльного. Доставь ему письмо от меня. Не знаю, быть может, само небо внушает мне это чувство, а только я убеждена, что не этой смертью мне суждено умереть и что найдётся для меня заступник. Прощай. Жизнь и смерть зависят от твоего проворства.
Крестьянин принял из её рук письмо, заключавшее несколько строк на еврейском языке. Многие в толпе уговаривали его не прикасаться к нечестивой записке. Но Хигг твёрдо решил оказать услугу своей благодетельнице. Она, по его словам, спасла ему тело, и он был уверен, что она не захочет погубить его душу.
- Я достану себе,- сказал он,- добрую лошадь у соседа Ботана и на ней поскачу в Йорк.
Но, по счастью, ему не пришлось так спешить: за четверть мили от ворот прецептории навстречу ему попались два всадника, которых он по их одежде и высоким жёлтым шапкам тотчас признал за евреев. Поравнявшись с ними, он увидел, что один из них был его прежний хозяин Исаак из Йорка, а другой - раввин Бен-Самуэль.Они прослышали,что в прецептории собрался капитул ордена храмовников под председательством гроссмейстера и что там происходит суд над колдуньей. Поэтому они и направились к прецептории, но держались несколько поодаль от неё.
- Брат Бен-Самуэль,-говорил Исаак,-не знаю отчего, но моя душа неспокойна. Обвинения в колдовстве часто возводят на людей нашего племени и такой клеветой прикрывают злодейства, учиняемые над евреями.
- Будь спокоен, брат,- отвечал лекарь, - ты имеешь возможность всегда поладить с назареянами, потому что богат, а следовательно, во всякое время можешь купить себе у них всякие льготы. Деньги имеют такую же власть над грубыми умами этих нечестивцев, как в древности печать Соломона над злыми духами… Но что за жалкий калека идёт к нам по дороге, опираясь на костыли? Он, верно, хочет со мной посоветоваться. Друг мой,- продолжал он,обращаясь к Хигту, сыну Снелля, - я не откажу тебе во врачебной помощи, но я никогда не даю нищим,просящим милостыню на большой дороге.Ступай прочь.Что это? У тебя, кажется, ноги парализованы? Но ты можешь всё-таки заработать себе пропитание руками.Правда,на посылки ты не годишься, и хорошим пастухом тоже не будешь, и в солдаты тебя не примут, и к нетерпеливому хозяину на службу лучше не поступай, но всё-таки есть такие занятия… Брат, что с тобой?- воскликнул он, прервав свою речь и повернувшись к Исааку; тот, пробежав письмо, поданное Хиггом, испустил глубокий стон, упал со своего мула на землю и лежал без сознания, как умирающий.
В великом смятении раввин соскочил с седла и поспешил пустить в ход все средства, чтобы привести в чувство своего друга. Он достал даже из кармана инструмент для пускания крови, как вдруг Исаак ожил, сорвал с себя шапку и, схватив горсть дорожной пыли, осыпал ею голову. Сначала врач подумал, что столь внезапное и резкое проявление чувств есть признак умопомешательства, и ещё раз взялся за ланцет, но вскоре убедился в противном.
- Дитя моей печали!-воскликнул Исаак.- Тебя следовало назвать не Ревеккой, а Бенони.Зачем, кому это нужно,чтобы твоя смерть свела меня в могилу и чтобы я в отчаянии скорбящего сердца, умирая, проклинал бога?
- Брат,- сказал потрясённый раввин,- ты ли произносишь такие слова, будучи отцом во Израиле? Ведь дочь твоя, надеюсь, ещё жива?
- Жива,- ответил Исаак,- но лишь как Даниил, ввергнутый в ров со львами! Она в плену у этих дьяволов,и они обрекли её на жестокую казнь,не пощадив ни юности её, ни дивной красоты! А она ли не была венцом пальмовым, украшавшим свежей зеленью мою седую голову… И она должна увянуть в одну ночь, как тыква Ионы! Дитя любви моей! Дитя моих преклонных лет! О Ревекка, дочь Рахили! Смерть уже покрыла тебя своей мрачной тенью!
- Да ты прочти письмо,- сказал раввин,- быть может, мы ещё найдём средство спасти её.
- Читай лучше сам, брат,- отвечал Исаак,- мои глаза обратились в источник слёз.
Лекарь взял письмо и прочёл вслух по-еврейски:
- «Исааку,сыну Адоникама,иноверцами называемому Исааком из Йорка, привет, да будет с тобой мир и благословение, обетование да умножится тебе на многие годы. Отец мой, я обречена на казнь за то, чего не ведала душа моя, - за колдовство и волхвование. Отец мой, если можно, найди сильного человека, который бы ради меня сразился мечом и копьём, по обычаю назареян, на ристалище близ Темплстоу на третий день от сего дня. Быть может, бог отцов наших даст ему силу защитить неповинную, заступиться за беззащитную. Если же это будет невозможно, пусть девушки нашего племени оплачут меня как умершую, ибо я погибну, как олень, поражённый рукою охотника, и как цветок, срезанный косой земледельца. А потому подумай, что можно сделать и есть ли возможность меня спасти.Есть один такой воин из назареян,который мог бы взяться за оружие в мою защиту.Это Уилфред,сын Седрика, у иноверцев именуемый Айвенго. Но он в настоящее время ещё не в силах облечься в ратные доспехи.Тем не менее дай ему знать об этом, ибо он пользуется любовью и почётом среди могучих сынов своего племени и был в плену вместе с нами, а потому может найти мне защитника среди своих товарищей. И скажи ему, Уилфреду, сыну Седрика,что останется ли Ревекка в живых или умрёт, она и в жизни и в смерти неповинна в том грехе,в котором её обвиняют. И если такова будет воля божия, что ты лишишься своей дочери,не оставайся,отец, в этой стране кровопролитий и жестокостей, но отправляйся в Кордову, где брат твой проживает в безопасности под покровительством трона,занимаемого Боабдилом,сарацином, ибо жестокость мавританского народа к сынам Иакова далеко не столь ужасна, как жестокость английских назареян».
Исаак довольно спокойно выслушал чтение письма, но как только Бен-Самуэль окончил его, он снова начал выражать свою скорбь, раздирая на себе одежды, посыпая голову пылью и восклицая:
- О, дочь моя, дочь моя! Плоть от плоти моей! Кость от костей моих!
- Ободрись,- сказал раввин,- печалью ничему не поможешь, препояшь свои чресла и ступай отыскивай этого Уилфреда,сына Седрика. Может быть, он окажет тебе помощь если не личной доблестью, то хоть советом, ибо этот юноша весьма угоден Ричарду, прозванному у назареян Львиным Сердцем, а по стране всё упорнее распространяются слухи, что он воротился.Может быть, юноша выпросит у него грамоту за его подписью и печатью с повелением остановить злодеяние кровожадных людей,которые осмелились присвоить святое имя Храма своему ордену.
