За мгновенной влюбленностью скоро последовала свадьба. О жизни молодой четы в первые годы после брака мы знаем мало. Госпожа Ламотт, кроме богатой фантазии, обладала способностью все рассказывать совершенно бессвязно: о точной хронологии тут нет речи. Жили они в провинции, и, по-видимому, дела молодых супругов были очень плохи. Случайно им стало известно, что в Страсбурге проездом находится маркиза Буленвилье. Госпожа Ламотт бросилась в этот город разыскивать свою прежнюю благодетельницу. Кто-то сказал ей, что адрес маркизы она может узнать у недавно приехавшего в Страсбург графа Калиостро.

Вероятно, госпожа Ламотт тогда впервые услышала это имя. Оно только начинало греметь. Незачем, разумеется, рассказывать жизнь знаменитого итальянского авантюриста. Гёте, чрезвычайно им интересовавшийся и посетивший в Палермо его семью, говорит, что он был мелкобуржуазного происхождения и начал свою карьеру с незначительных уголовных дел. Настоящая его фамилия была Бальзамо, а называл он себя в разное время и в разных странах по-разному: Тишио, Милисса, Анна, Бельмонте. Последние имена его были с титулами. В ту пору человек уже не «начинался от барона», как при Людовике XIV, однако титул был, как и теперь, очень полезен; в обществе же, пока дело не доходило до суда, родословных не проверяли. Жозеф Бальзамо стал графом Фениксом, потом маркизом Пеллегрини и, наконец, графом Калиостро: имя весьма удачное и по звучности, и по некоторой национальной неопределенности.

О своем происхождении Калиостро говорил загадочно. Талейран как-то сказал одной из своих приятельниц: «Я хочу, чтобы в течение веков люди спорили о том, что я был за человек и к чему именно я стремился». У Калиостро, помимо этой слабости, могли быть и более основательные причины окружать себя тайной. Он иногда называл себя египтянином, а чаще говорил: «я человек», «я гражданин мира», «мое отечество вселенная», или просто: «я тот, кто есть» («je suis celui qui est»). Несколько более определенно он высказывался о времени своего рождения: родился несколько тысячелетий тому назад. В молодости он неоднократно встречался с Сократом, которому и предсказал его печальную участь. Был также немного знаком с Авраамом и Исааком, хоть это, так сказать, было, скорее, шапочное знакомство. В Египте он постиг тайны жрецов и стал после патриарха Еноха «Великим Кофтом египетского масонства». Врал он вообще изумительно — спокойно, торжественно и беззастенчиво.

Это был умный, даровитый и образованный человек, хорошо понимавший свое странное время. Вольтер «разрушил все верования», однако, когда на прогулке слева от него каркали вороны, он возвращался домой сам не свой. Так рассказывает граф Беньо, сообщающий также, что при дворе герцога Шартрского «все решили больше не верить в Бога, но были готовы верить в Калиостро». Сам Великий Кофт, впрочем, атеистом не был: его поклонники уверяли даже, что он распознает атеистов по запаху и что их вид вызывает у него эпилептические припадки.

Главной его специальностью вначале была медицина. Он утверждал, что в Петербурге, при дворе «королевы русских», исцелял неизлечимо больных и что лейб-медик Екатерины II (известный Роджерсон) вызывал его из зависти на дуэль. Вместо поединка на шпагах Калиостро предложил поединок на пилюлях: пусть каждый проглотит по пилюле с ядом, изготовленной противником, — он останется жив и невредим, а Роджерсон непременно умрет и согласно условиям поединка будет в посмертном порядке «объявлен свиньею». От такой дуэли лейб-медик отказался.

По-видимому, Великий Кофт ив самом деле обладал некоторыми познаниями в медицине и даром гипнотизера. Таково, по крайней мере, заключение диссертации, которую не очень давно защищал при парижском медицинском факультете доктор Сидней Бенеимон. В этой докторской работе серьезно обсуждаются и рецепты Калиостро, и его способ лечения сифилиса, и его гипнотические приемы. Лечил он мазями, кроме того, изготовлял эликсир жизни (по одним сведениям, «из растительных ароматов», по другим — «из оленьего сердца»).

Все это — и мази, и эликсир, и даже оленье сердце — было довольно банально. В 80-х годах главной специальностью Великого Кофта стало предсказывание будущего. Впрочем, сам он будущего не знал, но при нем были ясновидящие (они назывались «голубками» или «воспитанницами»), которых он приводил в состояние мистической прозорливости. Стать ясновидящей было нелегко. Для этого требовалось родиться под определенным созвездием, быть «девицей ангельской чистоты» и иметь голубые глаза.

В Национальном архиве сохранились протоколы допроса Калиостро в Бастилии, два больших мелко с обеих сторон исписанных листа сероватой бумаги, с выцветшей печатью, с коричневым шнуром: «Допрос, проведенный нами, Жаном Батистом Максимилианом Пьером Титоном, королевским советником, на заседании парламента и Верхней палаты против так называемого Калиостро». Внизу на каждой странице подписи: Титон и — огромными буквами — граф де Калиостро (хоть следователь упорно его титула не признавал). Этот документ и теперь трудно читать без смеха. На допросе, очевидно, нельзя было сказать «я тот, кто есть», и в ответе на вопрос о личности Великий Кофт «после клятвы, обязывающей его говорить правду» невозмутимо сообщает, что происхождения он благородного, а родился, кажется, в Медине — из Медины властям было бы трудно получить метрическую справку. Без малейшего стеснения Калиостро рассказывает и о своих сеансах: как предварительно знакомился с «воспитанницами», как приводил их в состояние мистического транса, как с ними разговаривал. «Я ей сказал: стукните вашей маленькой невинной ножкой» и т.п. Так он говорил со следователем. Жан Батист Максимилиан Пьер Титон, вероятно, отроду не слышал показаний в таком тоне. Невольно кажется, что Калиостро издевался, хоть дело для него могло кончиться плохо. На том месте, где показания приняли веселый характер, он даже и расписался как будто с особым удовольствием, сделав кляксу.

В день сеанса на стол ставили стеклянный шар с «чистейшей водой». Приводилась «голубка» в белом переднике. Произносились какие-то заклинания, заканчивавшиеся магическими словами: «Гелиос. Мене. Тетрагамматон...» Затем Великий Кофт ставил девицу на колени перед столом и, положив ей руку на голову, вызывал «добрых гениев». «По-видимому, добрым гениям вовсе это не нравится, — замечает скептик, случайный посетитель сеанса, — среди них есть упрямцы, не желающие входить в стеклянный шар с водою». Случалось, что непослушные души приводили Калиостро в ярость. Так однажды, когда дух Моисея не явился на его вызов, Великий Кофт в гневе назвал законодателя вором. Но в громадном большинстве случаев великие люди и добрые гении, которых вызывал Калиостро, в конце концов входили в стеклянный шар: вода мутнела, ясновидящая с криком падала на ковер и в конвульсиях безошибочно предсказывала будущее.

Успех сеансов был огромный. В Париже Калиостро снял дом, существующий и по сей день: он расположен на улице Сен-Клод, на углу бульвара Бомарше. Теперь в этом странно и неправильно построенном доме живут портные и лавочники; часть дома снимает ветеринарная лечебница. Полтораста лет тому назад здесь изготовлялось золото, продавался жизненный эликсир и глупым людям предсказывал будущее умный шарлатан. По вечерам в этот дом съезжался «весь Париж». Великий Кофт был в необычайной моде. Знаменитый скульптор Гудон вылепил его бюст. Во Франции появились «кольца Калиостро», «браслеты Калиостро», «брошки Калиостро». В магазинах продавались его портреты с надписью в стихах:

Вглядитесь в черты друга людей;

Каждый день он творит добро,

Продлевает жизнь, спасает от нужды,

Его единственная награда — чувствовать себя полезным.

Лечил он и в самом деле как будто бесплатно. На допросе в Бастилии следователь очень интересовался вопросом, на какие средства жил Калиостро. Великий Кофт отвечал уклончиво. По-видимому, система его заключалась в том, чтобы ничего не брать с большинства пациентов: он отыгрывался на жертвах, которые им намечались среди богатейших вельмож. Все это, впрочем, было значительно позднее, в 1785 году. В ту пору, когда к нему приехала госпожа Ламотт за справкой о маркизе Буленвилье, Калиостро находился в Страсбурге и парижской славы еще не имел. Справки он дать не мог, однако в маркизе больше не было и никакой надобности. Самозваный граф и самозваная графиня познакомились. Они были как будто созданы для совместной работы. Работа, однако, наладилась не сразу. В «голубки» госпожа Ламотт не попала. Голубые глаза у нее были, но ангельской чистоты, очевидно, не хватало.