– Ну, их можно насадить на шипы или привязать.

– Наверное, я когда-нибудь разыграю целое морское сражение! – «Когда у меня будет прелестный собственный дом, где я смогу устраивать балы!»

– Возможно, у вас получится все, что вы задумали.

Джорджия повернулась к нему:

– Как считаете, что мне для этого надобно делать?

– Просто будьте собой. Прекрасной Еленой.

– Вы, наверное, имеете в виду Елену Троянскую? Но мне вовсе не нравится такое сравнение. По ее вине полегли тысячи ни в чем не повинных людей. Меня же пока обвиняют в одной-единственной смерти.

– Джорджия… – Дрессер взял ее за руку, но она рывком ее высвободила – и тотчас пожалела об этом.

– Простите, я не в настроении. – Она нервно сглотнула комок в горле. – Это была утомительная ночь. Давайте-ка лучше поговорим о морской битве.

В какой-то момент ей почудилось, что Дрессер вновь сделал попытку завладеть ее рукой, однако он взглянул на пруд:

– Пожалуй, не выйдет. Кораблям нужна возможность для маневра, а эти деревянные лодочки стоят на месте. Похоже, привязаны к якорям.

– Но их можно не привязывать.

– Тогда они будут беспорядочно плавать по воде, сталкиваться и тонуть. Вряд ли это похоже на битву.

Джорджия наморщила лоб:

– Тогда потребуются слуги с длинными черными шестами. По одному на кораблик. Понадобится всего около двадцати слуг. Все они должны быть одеты с ног до головы в черное, чтобы оставаться почти невидимыми.

– Двадцать слуг, – задумчиво произнес Дрессер. – Но тогда шесты неминуемо будут пересекаться.

– Чума их возьми! А если… подталкивать лодочку шестом и тотчас его убирать?

– Да вы выдумщица!

– Мне нравится придумывать подобные штуки. Лодочки будут в форме настоящих кораблей, с оснасткой, с парусами! А еще нам понадобятся пушки… Вот! Придумала! Устроим фейерверк!

Дрессер схватил Джорджию за руку и повел прочь от пруда.

– А кончится все тем, что вы спалите и дом, и все соседские усадьбы, безумная миледи!

– Это могло бы быть потрясающе… Вы готовы стать моим военно-морским советником? – Джорджия осеклась, но было уже поздно. – Нам пора возвращаться, – быстро переменила она тему. – Наверняка гости уже вовсю судачат о том, что я исчезла, и строят самые нелестные для меня предположения. Я буквально притягиваю сплетни. Это достойно сострадания, не находите?

– А вам кто-нибудь когда-нибудь сострадал?

– Нет.

Подобрав промокшие юбки, Джорджия направилась в сторону террасы, но вдруг замешкалась.

Прямо перед ней во всей красе сиял огнями Треттфорд-Хаус, из окон зазывно звучала музыка. Кто-то еще, наверное, танцует, а кто-то беседует. Сплетничает. О ней…

– А вот и табак… – прозвучал за ее спиной мужской глубокий голос.

Обернувшись, Джорджия увидела Дрессера, неотступно следовавшего за ней, так, словно он ее оберегал. Свет фонаря освещал сейчас левую сторону его лица, не изуродованную шрамом.

Джорджия кончиками пальцев легонько коснулась щеки Дрессера:

– Это так трагично…

Он накрыл ладонью нежные пальцы:

– Могло быть куда хуже. – И тут он увидел выражение ее глаз: – Что с вами, Джорджия?

– Наверное, теряю рассудок от аромата табака. Поцелуйте меня!

– Но почему?

– Да вы, как я погляжу, заглядываете в зубы дареному коню! – Увидев, что Дрессер мешкает, она шепнула: – Потому что я так хочу!

– И это достаточно веский довод?

– Да.

– А со сколькими мужчинами вы целовались?

Джорджия задумалась:

– Ну… может, с десятью…

– А сколько из этого десятка поцелуев доставили вам удовольствие?

– К чему эти вопросы? Ну, если вы не хотите, то я…

Дрессер обвил рукой ее талию и притянул ближе – так, что она ощутила сквозь одежду все его сильное горячее тело. Не отрывая взгляда от ее глаз, он провел рукой по нежной шее, пальцы его запутались в ее кудрях, и приблизил губы к ее губам.

Возможно, именно касание его пальцев испугало Джорджию, и она попыталась отпрянуть, но он уже целовал ее, и сопротивление как-то само собой угасло. Чувствуя его всем телом, ощущая его жаркие требовательные губы, она могла только сдаться. И раствориться в поцелуе.

Никто никогда прежде не целовал ее так, вкладывая в поцелуй всего себя целиком… Никто никогда не делал этого столь искусно…

И, сдавшись, она начала вдруг отвечать – губами, и языком, и ладонями, которые неведомо как оказались под его сюртуком, они скользили по шелку его жилета, наслаждаясь прикосновениями к могучему трепещущему телу. И собственное ее тело охватил трепет, но она дрожала уже вовсе не от страха, а от наслаждения.

Она могла целоваться так вечно, и даже еще более пылко, более страстно, не отрываясь от его губ.

Однако Дрессер прервал поцелуй, но не выпустил ее из объятий. Он глубоко дышал, прильнув щекой к ее волосам. Джорджия отстранилась, но лишь затем, чтобы взглянуть на него.

– Ни с кем.

– О чем вы?

– Я ни с кем не целовалась… до этих пор.

– А ваш муж?..

– Нет, это было совсем по-иному.

Дрессер нежно погладил кончиками пальцев ее щеку:

– Бедная Цирцея… и бедный ее супруг.

– Так вы думаете… Нет!

– Что – нет?

Джорджия высвободилась из объятий Дрессера, хотя тотчас ощутила себя беззащитной и поежилась.

– Меня посетила странная мысль, – сказала она, торопливо оправляя измятое платье и избегая встретиться с ним взглядом. – Я подумала, что такие вот поцелуи… что, возможно, они надобны для зачатия…

– Для зачатия вообще-то мало что нужно. На такое способно любое животное. – Он взял Джорджию за подбородок, принудив взглянуть ему в глаза. – Я никогда не упрекнул бы вас в бесплодии.

– Дрессер, не нужно! Мы с вами никогда…

– Я с этим не смирюсь.

Вырвавшись из кольца его рук, Джорджия торопливо стала подниматься по ступеням, отчаянно упрекая себя за то, что нарушила данное себе обещание не ранить сердце этого человека.

Поднявшись на террасу, она отважилась взглянуть Дрессеру в лицо:

– Это был дивный, волшебный поцелуй, и я благодарю вас… потому что теперь знаю, чего мне непременно нужно ожидать от будущего супруга. Но… вы никогда не сможете стать им.

– Отчего же? – Теперь свет фонаря не скрывал шрама на его щеке.

– У нас нет решительно ничего общего.

– У нас слишком много общего – такие вот поцелуи это неопровержимо доказывают, можете мне верить.

– Однако для вас такие поцелуи наверняка не великая редкость! – запротестовала она. – И я могу найти кого-то другого, кто сможет… – Она сконфузилась и умолкла.

– Так, стало быть, нет? Подумайте хорошенько, попытайтесь понять, что вы отвергаете, Джорджия.

В этот полуреальный, волшебный момент она честно подумала – и вдруг увидела еще одно препятствие.

– Это означало бы для меня признание моей вины.

– Ерунда!

– Ах, ерунда? А по какой иной причине леди Мей может выйти за обедневшего барона?

Это было жестоко с ее стороны, и Джорджия увидела, что слова ее глубоко ранили Дрессера.

– Ну что же, вот вам еще одна веская причина восстановить ваше доброе имя, – после недолгой заминки ответил он.

Джорджия показала головой, понимая, что сейчас либо расхохочется в голос, либо разрыдается.

– О, Дрессер, скажите же наконец, как вас нарекли при крещении?

Поглядев на нее, Дрессер с улыбкой ответил:

– Хамфри.

Джорджия была в замешательстве. Наконец она сказала:

– Не самое благозвучное имя… Я понимаю вас.

– Когда я был зеленым юнгой, меня величали Фри, но потом вырос и настоял, чтобы меня называли исключительно Дрессер.

Тут смех победил, хотя в нем звенели слезы, и Джорджия приникла к его груди, сотрясаясь от хохота и стараясь подавить плач…

Дрессер продолжал придерживать Джорджию за талию – он понимал, что ее смех слишком близок к горьким слезам, и от всего сердца желал одним мощным усилием освободить ее от всех бед и горестей.