А она поневоле вспоминала, как увидела его на террасе – он стоял в профиль к ней. Увидев левую половину его лица, Джорджия поняла, насколько он красив. Странный эпитет для описания внешности вояки, но его лицо в тот момент казалось классически совершенным.

Возможно, он почувствовал ее взгляд, повернулся к ней – и иллюзия тотчас разрушилась.

Силясь скрыть огорчение, она принялась болтать со старыми приятелями. И неотступно думала: каково это – обладать красотой и в одночасье ее лишиться? Каково это – взглянуть в один прекрасный день на себя в зеркало и увидеть страшную перемену? Думала она в этот момент в первую очередь о собственной красоте.

Нет, такого с ней не может случиться! Она не собирается идти на войну… хотя красоту можно утратить и при иных обстоятельствах. Черная оспа может изуродовать лицо и даже убить. А если перевернется карета, легко заполучить ужасные шрамы. А пожары случаются не только на войне. Бедняжка Генриетта Ратли как-то подошла чересчур близко к камину, и платье ее загорелось. Огонь довольно быстро удалось потушить, однако одна сторона ее тела оказалась жестоко обожжена. Более в свете она не появлялась…

– Отчего вы молчите? – спросил Дрессер, когда они входили в просторную столовую, рассчитанную минимум на тридцать гостей.

– Так, мрачные предчувствия, – честно призналась она. – Все оказалось даже сложнее, чем я предполагала.

– Помните, я рядом.

Когда он занял место слева от нее, Джорджия не знала, радоваться или печалиться тому, что к ней обращена изувеченная половина его лица. Хотя, наверное, так даже лучше, чем лицезреть воспоминание о былой красоте.

И – о боже! – прямо напротив них уселась Элоиза Кардус, плотоядно ожидая любой оплошности Джорджии, чтобы с наслаждением сообщить о ней потом сестрице. Слава богу, с ней рядом занял место Селлерби – возможно, очаровательный светский щеголь хоть немного ее отвлечет.

Оглядев гостей, Джорджия приуныла. Уэйвени откровенно строил ей глазки, что вызывало неприкрытую ярость его жены, толстенькой коротышки. Да и кумушка Ферн куда более интересовалась Джорджией, нежели содержимым собственной тарелки, а ведь она была записной сплетницей. Ведь это именно она упомянула подвиги кобылиц, а смех, который вызвало это едкое замечание, не сулил ничего доброго.

В горле у нее стоял комок. Болтая ложкой в тарелке с супом, Джорджия повернулась к герцогу Портленду в надежде завести спокойную и скучную беседу.

– Казалось, что все только и ждали удобного момента, чтобы наброситься на нее и разорвать в клочки! – не сдержался Дрессер, когда они с Томом Ноттоном пришли к себе в номер гостиницы. По пути он то и дело вспоминал взоры, подобные отравленным стрелам, которые дамы бросали в сторону леди Мейберри во время обеда.

– Эта ведьма Кардус даже позволила себе заметить, что почти монашеский наряд странно выглядит на ней. А леди Уэйвени тотчас возразила – мол, он куда более ей идет, нежели костюм богини. Я не понял, отчего все вдруг заулыбались, но в этом было нечто отвратительное! Ядовитые змеи, вот они кто! – А то, что вокруг графини вились поклонники, лишь усугубило положение. И герцог Бофор, и граф Селлерби… Даже женатый Уэйвени улыбался ей так, что его женушка едва не лопнула от злости! Неудивительно, что леди Уэйвени упомянула про какую-то театральную постановку. Неужели эта безумная барышня появилась на сцене в бриджах?

– Ты про леди Уэйвени? Не имел удовольствия быть с ней знакомым… На выпей эля, Дрессер, успокойся!

– Никакого ровным счетом удовольствия в этом нет, уверяю тебя. Весьма противная ханжа. – Дрессер отвернул краник у бочонка с элем и наполнил стакан. – Но я имел в виду не ее, а леди Мейберри. Неужели она еще и актриса?

– А-а-а, что-то такое смутно припоминаю…

– Какая-то любительская постановка?

– Да нет, насколько мне помнится. Спектакль состоялся в одном из лондонских театров.

– Тысяча чертей! Ей положительно нужна твердая рука!

Тут он вспомнил о недвусмысленном предложении Эрнескрофта об обмене – и ему стало не по себе.

– Ох, не завидую ее будущему супругу, кем бы он ни был! – покачал головой Ноттон.

– Ты сейчас говоришь искренне?

– Клянусь Богом!

– Однако она необычайно хороша собой…

– Но вот в качестве жены доставила бы уйму хлопот!

Ноттон был необычайно серьезен, и приходилось признать его неоспоримую правоту. Женитьба на леди Мейберри сулила массу хлопот, однако Дрессер прекрасно помнил все сказанное ее отцом – тот оказался весьма проницательным. Да, он мог сколько угодно завидовать размеренной семейной жизни Ноттона, однако такая размеренность свела бы его с ума за полгода…

Он сделал добрый глоток эля. Брак с леди Мейберри был невозможен в силу многих причин, да и она сама при встрече сделала все, чтобы разрушить даже самые робкие надежды. Во время обеда она была с ним холодна, а уходя, не сказала ни единого слова, не подарила ни единого красноречивого взора.

Но так просто он не отступится. И дело тут не только в ее ошеломляющей красоте. Тогда, на террасе, между ними возникло некое подобие дружбы – или ему показалось? Никогда прежде он не испытывал такого удовольствия от беседы с женщиной… как, впрочем, и с мужчиной, черт возьми!

– Теперь курочка возвратилась на знакомый насест, – сказал Ноттон. – А в замужестве барышня давала жару… ну, насколько я слышал. Наслаждалась вниманием мужчин – и женатых, и свободных, – потому неудивительно, что дамы ее недолюбливают.

– Внешность она себе не выбирала.

Ноттон озабоченно взглянул на друга:

– Будь благоразумен, Дрессер. Леди Мейберри – прелестная молодая женщина. Многие считают ее обворожительной. Но с такими, как она, хлопот не оберешься…

Дрессер вновь наполнил стакан и сел:

– Она куда уязвимее, чем можно предположить. Она успешно делала вид, что не замечает шуточек и колкостей на свой счет, но я-то сидел рядом. Она была вся словно туго натянутый лук и почти ни кусочка не проглотила за обедом.

– Неудивительно, что ее гнетет такое отношение, однако виной всему ее скандальные выходки, тут уж ничего не поделаешь.

– Увы – похоже, ты прав.

Однако его собственный разум, сердце и внутреннее чутье говорили как раз об обратном. Он готов был встать с ней спина к спине на горящей палубе, обороняясь от неприятеля. А ведь никто не спешил становиться на ее защиту. Семья в самом лучшем случае осуждала ее поведение и планировала вновь заключить в узилище, дабы предотвратить дальнейшие безумства. А в худшем – она становилась просто-напросто предметом купли-продажи, и стоимость ее была сопоставима с ценой доброй лошади!

Возможно, де Бофор искренне увлечен ею и смог бы защитить, но он еще так молод. Селлерби больше подходил в качестве кандидата в мужья. Возможно, именно поэтому он не слишком пришелся по душе Дрессеру. Хорош собой, элегантен, человек вполне светский – правда, ни черта не смыслит в скачках, – да и леди Мейберри, похоже, его отличает.

– А ты знаком с графом Селлерби?

Ноттон недовольно нахмурился:

– Типичный придворный. Птица высокого полета, не мне чета, однако мы встречались. Я был приглашен вместе с друзьями в его городскую резиденцию полюбоваться коллекцией скульптур. Сплошь современные подделки, но повторяют оригиналы с точностью до малейших деталей, – а ведь еще далеко не все, как он говорил, успели привезти из-за границы.

– Стало быть, он богач?

– Должно быть, так. Я даже думал купить парочку скульптур для своего сада. Энни они бы приглянулись, ведь все персонажи вполне одеты… Помню, Селлерби говорил, что новый вид гипса вполне способен противостоять причудам нашей погоды. Эти статуи обжигают, словно фарфор. Да, неплохо бы заполучить парочку.

Дрессеру вовсе не казалось разумным устанавливать классические статуи в парке уютного деревенского поместья, но он ничего не сказал. Вместо этого он вдруг подумал: понравились бы такие скульптуры Джорджии Мейберри, если бы он установил их в своем поместье? Если даже и так, она, как он всерьез подозревал, предпочла бы куда менее скромные варианты на тему античности. Так молода и уже так искушена… Хотя для вдовы это вовсе не преступление.