Лишь затем она грациозно приподняла подол льняной сорочки и стала стягивать ее – медленно, очень медленно, открывая одну за другой свои тайны.

Дрессер утратил дар речи и едва дышал. Но тут Джорджия кашлянула, и от ее волос взвилось очередное облачко пудры. Уже смеясь, она помотала головой, окончательно стянула сорочку – новое облачко пудры взметнулось в воздух, – и Дрессер захохотал в ответ.

Она стояла перед ним совершенно нагая и смело смотрела прямо ему в глаза.

– Что теперь пожелаете, мой господин?

«Господи, спаси меня!» – в очередной раз взмолился Дрессер. Единственное, чего он сейчас хотел, – это пасть на колени и расцеловать милые маленькие пальцы ее ног.

– Покажись-ка мне со всех сторон, – собрав остатки самообладания, сказал он. Когда Джорджия повернулась вокруг, он одобрительно сказал: – Ты прекрасно сложена. Знаешь об этом?

Джорджия искоса взглянула на него:

– Ну, кажется, все именно так, как назначено природой.

– Да, все именно так, как и должно быть. Таких прелестных ягодиц я еще не видел.

Джорджия вспыхнула, однако продолжала поворачиваться, деловито заметив:

– Ну, это обычно не имеет большого значения: ведь сверху надет кринолин и множество юбок.

– А это смотря где ты находишься, дорогая, – хмыкнул Дрессер. – А теперь подойди-ка ко мне.

Джорджия не тронулась с места.

– Я ведь уже сказала, что не хочу нечаянно забеременеть.

Дрессер был в полном восторге от того, что здравый смысл не покинул Джорджию. Это означало, что он может применить более сильнодействующие средства.

– Я не допущу ничего дурного. Доверься мне.

Какое-то мгновение Дрессер думал, что Джорджия отступит, но нет: она продолжала двигаться столь же изящно, как если бы была в туфельках на каблуках, бедра ее покачивались, а высокая грудь слегка колыхалась…

Дрессер положил ладони на ее талию и ощутил, что она вся трепещет:

– Твой муж такого никогда не делал?

Она не ответила, лишь потупилась – все и без того было ясно.

Дрессер приказал себе держаться. Он вылил каплю масла на ладонь, растер ее, затем провел руками по ее бедрам, примечая, как у нее тотчас сбилось дыхание.

Ладони его сжали ее ягодицы.

– Ты кругла там, где это положено женщине. – Руки его замерли на ее тонкой талии. – И тонка там, где положено женщине. – Тут он накрыл ладонями ее груди. – И пышна там, где это положено природой. И царственна, как это положено женщине Богом. – И Дрессер нежно сомкнул губы вокруг напряженного розового соска.

Джорджия вздрогнула, однако Дрессера это не остановило: крепко держа ее за талию, он насладился одной ее грудью и перешел ко второй. Ногти Джорджии впились в его плечи, она бурно дышала. Дрессеру вдруг мучительно захотелось выпороть ее мужа! Впрочем, бедняга наверняка был так же невежествен в вопросах любви, как и она, и чистосердечно полагал, что его судорожные телодвижения в темной спальне – это апофеоз любви!

А Джорджия уже дрожала всем телом, и Дрессер улыбнулся, глядя в ее широко распахнутые глаза:

– Итак, я буду приказывать, но ты можешь в любой момент отказаться мне повиноваться. Помнишь об этом?

Она кивнула и прошептала:

– Но это… нормально?

– На данный момент это непростой вопрос, милая моя Цирцея.

Он нежно поцеловал ее, вложив в поцелуй всю любовь, которая владела сейчас его сердцем. Он упивался вкусом ее нежных губ, прижимая к себе нежное шелковистое тело. Он мог часами наслаждаться этими поцелуями и объятиями, но в его распоряжении оставались считаные минуты. И он шепнул прямо в ее розовое ушко:

– Это нормально. Мы сможем делать это в нашей гостиной, или в саду, или под цветущей яблоней в нашем саду…

Он пытался нарисовать ей картину будущего. Но слышит ли она его?

Она отстранилась, чтобы взглянуть ему в глаза:

– Надеюсь, мы будем тогда одеты? А теперь, прошу, поговорим о том, чего мы не сможем делать, будучи одетыми, в саду, и так далее!

Дрессер поцеловал ее со всей страстью, упиваясь тем, как она прильнула к нему. Он физически ощущал желание, исходящее от нее, и сам отчаянно желал эту женщину. Он мог бы целовать ее долгие часы напролет, если бы у него было время. Однако драгоценные минуты неумолимо утекали.

Он понимал: она хочет большего. Она хочет того, что до сих пор не могла себе даже вообразить.

И в его силах дать ей это.

Дрессер прервал поцелуй.

– Залезай на кровать.

– На кровать? – спросила ошеломленная Джорджия.

Он помог ей преодолеть три ступеньки, любуясь ее стройными ногами, крошечными ступнями, тонкими щиколотками. Ноги леди представляли собой обычно величайшую загадку, а порой и величайшее разочарование, но в Джорджии не было абсолютно ничего, что могло бы разочаровать. Это было попросту немыслимо. Даже если бы обнаружилось, что она узкобедрая, вислогрудая, а ноги ее худы и лишены округлости, сейчас ему было бы все равно. Но то, что он увидел, одурманило Дрессера.

Джорджия стояла на постели, почти касаясь головой балдахина.

– Это возбуждает вас, милорд?

Дрессер улыбнулся, глядя на нее снизу вверх:

– Все еще впереди. Прошу, возьмись за карниз, да покрепче.

Джорджия повиновалась, пробормотав:

– Как это странно…

– Тебе необходимо за что-нибудь держаться. Надеюсь, карниз и столбы выдержат. А теперь раздвинь ноги.

– Что-о?

Дрессер уловил ее нерешительность и уже предвидел бунт, однако она слегка раздвинула ноги, стоя на матрасе.

– Сильнее!

Джорджия повиновалась, но нахмурилась:

– Что вы намерены делать?

– Не нужно спешить. Тайна – часть наслаждения. Тебе неудобно?

– Не уверена… что мне это нравится. Прошу, скажите, что вы намерены делать? Вы ведь сказали, что я могу воспротивиться…

Палец Дрессера, смоченный в ароматном масле, скользнул по внутренней поверхности ее правого бедра.

– Единственное, чего я от всего сердца желаю, – это подарить вам наслаждение. Но вы всегда можете воспротивиться. Вы сейчас стоите так, что вам очень удобно в случае чего заехать мне от души коленом в нос.

– Да, странное у меня положение. А почему вы все это делаете?

Обе руки Дрессера, умащенные маслом, легли на ее бедра.

– Разве вам это не по нраву?

Она слегка изогнулась.

– Какая разница? Сейчас приказываете вы, а не я.

– Я лишь хочу подарить вам наслаждение. Позвольте это мне, однако помните: вы можете остановить меня одним-единственным словом.

– Каким же?

– «Остановись!» – И Дрессер нежно коснулся рукой темно-розовых потаенных складочек.

Джорджия покрепче ухватилась за карниз – она уверена была, что должна сопротивляться, просто чтобы соблюсти приличия. Она согласилась на это пари, заранее зная, что расплата будет порочной. Но, как оказалось, и понятия не имела, что такое настоящий грех.

Бог мой… он касался ее там! Вот он, воплощенный грех. А грех, как известно, бывает необычайно сладостен.

Джорджия ахнула, и ноги ее задрожали. Дрессер прошептал что-то, но слов она не разобрала – поняла лишь, что он подбадривал ее. Чего он добивается?

Теперь в потаенных ее глубинах все сладко ныло – внизу живота, между ног. Такое случалось и прежде, и бывало это неожиданно: она вдруг ощущала голод, неутоленное желание, – но никогда не связывала этого ощущения с сумбурными телодвижениями Дикона, а вот теперь поняла связь.

Теперь она хотела, жаждала, чтобы мужчина проник в нее. Хотела ощутить мощные движения внутри себя. Сейчас!

– Пожалуйста, – выдохнула она. – То есть нет… Мы не можем…

– Ш-ш-ш! Держись покрепче и веди себя потише.

– Потише?

Джорджия опустила взгляд – голова Дрессера была как раз у нее между ног.

– Ты же не хочешь, чтобы твои родители нас услышали.

– Господи, нет! О-о-о…

Джорджия изо всех сил уцепилась за карниз – казалось, тело ее трепещет и плавится, превращаясь в желе.

Его язык… Наверное, это его язык. Твердый и мощный, он проникает в ее святая святых!