Мужчина горько улыбнулся.
– Вот только есть у нее дурная привычка, – добавил Панкрасио, лежа на спине и разглядывая голубое небо. – Стоит ей с мужиком повстречаться, она сразу копыта врозь.
Все захохотали, лишь Венансио, сохраняя серьезный вид, указал пришельцу на дверь в ризницу.
Незнакомец робко вошел и рассказал Деметрио о своей обиде. Солдаты начисто обобрали его, даже кукурузного зернышка не оставили.
– А зачем оставлять? – равнодушно ответил Масиас.
Проситель не унимался. Он жаловался, причитал, и Луис Сервантес уже собирался вышвырнуть его вон, как вмешалась Камила:
– Полно, дон Деметрио, не будьте хоть вы бессердечны, прикажите вернуть ему маис!
Луис Сервантес подчинился. Он написал несколько строк, Деметрио скрепил документ закорючкой вместо подписи.
– Храни вас господь, дочка! Да снизойдет на вас его святое благословение! Десять фанег маиса! Как-нибудь год протянем, – сказал мужчина со слезами благодарности, взял бумагу и поцеловал всем руки.
ХІІ
Кукио было уже совсем близко, когда Анастасио Монтаньес, поравнявшийся с Деметрио, промолвил:
– Слушайте, кум, я вам еще не рассказывал… Ну и озорник же этот белобрысый Маргарито! Знаете, какую штуку учинил он вчера с человеком, который пожаловался вам, что мы забрали у него зерно для наших коней? Явился тот с вашим приказом в казарму. «Входи, друг, – говорит ему белобрысый, – входи. По справедливости следует вернуть тебе твое добро. Входи, входи. Сколько фанег мы у тебя забрали? Десять? А ты уверен, что не больше? Да, верно, что-то около пятнадцати… А не целых ли двадцать? Припомни хорошенько. Ты человек бедный, тебе кучу детей кормить надо. Вот и я говорю: что-то около двадцати; да, должно быть, так и было. Подойди-ка сюда. Мне недосуг считать, сколько их, ты уж сам счет веди: одна, две, три… А как будет достаточно, скажешь – хватит». Тут он вынул саблю и давай плашмя лупить беднягу, да так, что тот взмолился о пощаде.
Оторва умирала со смеху.
– Ну и злодей, будь он проклят! Недаром я видеть его не могу! – вспыхнула Камила.
Оторва мгновенно изменилась в лице.
– А тебе-то какое дело?
Перепуганная Камила пришпорила лошадь.
Оторва тоже пустила вскачь свою и, поравнявшись с Камилой, толкнула ее, схватила за волосы и растрепала косу.
От сильного толчка лошадь Камилы поднялась на дыбы как раз в тот момент, когда всадница выпустила поводья, чтобы откинуть с лица волосы. Камила качнулась, потеряла равновесие, рухнула с седла на камни и разбила себе лоб.
Давясь от смеха, Оторва поскакала за оставшейся без седока кобылой и ловко остановила ее.
– Шевелитесь, барчук, вот и вам работенка нашлась! – крикнул Панкрасио, увидев, как Деметрио посадил к себе в седло Камилу с залитым кровью лицом.
Напустив на себя важный вид, Луис Сервантес со своей нехитрой аптечкой поспешил к Камиле, Но она, тут же перестав рыдать, вытерла глаза и глухо прошептала:
– Да я умирать буду, а от вас воды и то не приму! В Кукио Деметрио получил пакет.
– Снова в Тепатитлан, генерал, – сказал Луис Сервантес, пробежав глазами приказ. – Оставите там людей, сами же отправитесь в Лагос, а оттуда поездом в Агуаскальентес.
Раздались крики протеста. Все роптали, жаловались, высказывали недовольство, а несколько горцев поклялись, что покинут отряд.
Камила всю ночь плакала, а утром попросила Деметрио отпустить ее домой.
– Если уж я так тебе противен… – мрачно начал Деметрио.
– Да нет, дон Деметрио, вовсе вы мне не противны, но вы сами видели – эта женщина…
– Не расстраивайся. Сегодня же отправлю ее ко всем… Я твердо решил.
Камила перестала плакать.
Люди уже седлали коней. Деметрио подошел к Оторве и сказал ей вполголоса:
– Дальше не поедешь.
– Что? Что? – переспросила она, не понимая.
– А то, что либо остаешься здесь, либо убирайся куда хочешь. С нами ты больше не поедешь.
– Да ты что? – изумилась Оторва. – Прогнать меня решил? Ха-ха-ха! Последний ты… коли сплетням этой суки веришь!
И она принялась честить Камилу, Деметрио, Луиса Сервантеса и всех, кого только знала, да так изобретательно и хлестко, что солдатам довелось услышать ругательства и непристойности, о существовании которых они даже не подозревали.
Деметрио терпеливо ждал, когда она кончит браниться, но, увидев по ее лицу, что она и не собирается этого делать, невозмутимо приказал одному из солдат:
– Вышвырни отсюда эту пьяную бабу.
– Белобрысый Маргарито! Белобрысик мой милый! Защити меня от этих… Сюда, радость моя! Покажи им, что ты настоящий мужчина, а они сукины дети!
Она жестикулировала, топала ногами и вопила.
Появился белобрысый Маргарито. Он только что проснулся: голос у него был хриплый, голубые глаза прятались под опухшими веками. Узнав, в чем дело, он подошел к Оторве и торжественно изрек:
– А по-моему, будет очень хорошо, если ты поскорее уберешься отсюда к… матери. Ты нам всем надоела до чертиков.
Лицо Оторвы окаменело. Она хотела что-то сказать, но у нее перехватило горло.
Солдаты покатывались со смеху, насмерть перепуганная Камила не решалась дохнуть.
Оторва обвела собравшихся взглядом. Все произошло в мгновение ока: она нагнулась, выхватила из чулка сверкающий острый нож и кинулась на Камилу. Пронзительный крик, тело падает наземь, кровь хлещет ручьем.
– Убить ее! – вне себя вопит Деметрио.
Двое солдат бросаются к Оторве, но та, ловко защищаясь, не дает им подступиться.
– Не возьмете, собаки! Убей меня сам, Деметрио!
Она подходит к Масиасу, протягивает ему кинжал, опускает руки и подставляет грудь. Деметрио заносит над нею окрашенное кровью оружие, но в глазах у него мутится, он шатается и отступает. Потом глухо и хрипло кричит:
– Убирайся! Живо!
Никто не осмелился задержать ее.
Лишь пронзительный гортанный голос белобрысого Маргарито нарушил тишину и оцепенение:
– Ну, вот и хорошо! Наконец-то эта пиявка от меня отвалится!
ХІІІ
Oн в груди моей оставил
От кинжала страшный след;
Я не знаю почему,
За какой такой навет.
Он-то знает,
А я нет.
Помираю я от раны.
Кровь струится. Меркнет свет.
Я не знаю почему,
За какой такой навет.
Он-то знает,
А я нет.
Понурив голову и опустив руки на седло, Деметрио грустно напевал привязчивый куплет. Иногда он надолго замолкал, переживая свою печаль.
– Вот увидите, генерал, в Лагосе я быстренько с вас эту хандру сгоню. Там для нашего удовольствия предостаточно красоток, – сказал белобрысый Маргарите.
– Сейчас мне только одного хочется: напиться вдрызг, – ответил Деметрио.
И, пришпорив коня, он отъехал в сторону, словно желая целиком отдаться своей скорби.
После многих часов пути Деметрио подозвал к себе Луиса Сервантеса.
– Слушайте, барчук, я вот все думаю, какого рожна меня несет в Агуаскальентес?
– Вам предстоит, генерал, отдать свой голос за временного президента республики.
– За временного президента? А кто же тогда Карранса? Ей-богу, ничего я в этой политике не смыслю.
Наконец они прибыли в Лагос. Белобрысый побился об заклад, что еще до ночи развеселит Деметрио.
Волоча но полу шпоры, то и дело поддергивая замшевые штаны, Деметрио вместе с Луисом Сервантесом, белобрысым Маргарито и другими своими помощниками вошел в ресторан гостиницы «Космополит».
– Чего бежите, барчуки? Мы не людоеды! – гаркнул белобрысый.
Посетители, двинувшиеся было к выходу, остановились. Одни незаметно вернулись к столикам и продолжали пить и болтать; другие нерешительно подошли засвидетельствовать свое почтение генералу и офицерам.