– Слушай, Панкрасио, – спрашивал он с невозмутимо серьезным видом, – жена пишет, что у нас родился еще один малец. Как же так? Я не видел ее со времен сеньора Мадеро.

– Да что тут особенного? Значит, начинил на прощанье.

Раздается громкий хохот. Паленый с еще большей важностью и невозмутимостью затягивает нестерпимым фальцетом:

Но вскоре припекло солнце, и веселье прекратилось.

Весь день они ехали ущельем, поднимались и спускались по нескончаемым круглым холмам, грязным и голым, словно голова, покрытая лишаями.

Под вечер вдалеке, среди скопища синих холмов показались каменные башенки; за ними – дорога, окутанная белыми клубами пыли, и серые телеграфные столбы.

Повстанцы двинулись по направлению к большаку и еще издали заметили на обочине расплывчатый силуэт человека, сидевшего на корточках. Отряд подъехал к нему. Это был уродливый старик в лохмотьях. Он старательно чинил тупым ножом свой гуараче. Рядом пасся ослик, нагруженный травой.

– Ты что тут делаешь, дедушка? – спросил Деметрио.

– В деревню возвращаюсь, клевер для своей буренки везу.

– Много там у вас федералистов?

– Не так чтобы очень. По-моему, дюжины не наберется.

Старик разговорился. Сказал, что ходят упорные слухи, будто Обрегон[34]осадил Гвадалахару, Каррера Торрес[35] овладел городом Сан-Луис-Потоси, а Панфило Натера уже во Фреснильо.

– Хорошо, – проговорил Деметрио, – можешь вернуться в деревню; да смотри, не болтай, что нас видел, а то пристрелю. Я тебя под землей найду.

Когда старик ушел, Деметрио спросил:

– Что скажете, ребята?

– В бой! Ни одного холуя в живых не оставим! – дружно воскликнули повстанцы.

Люди пересчитали патроны и ручные гранаты, которые Филин смастерил из обломков железной трубы и кусочков желтой меди.

– Не густо, – вздохнул Анастасио. – Ну, ничего, скоро сменим все это на карабины.

И, подгоняемые нетерпением, они ринулись вперед, вонзая шпоры в худые бока изнуренных животных.

Властный голос Деметрио остановил их.

Повстанцы сделали привал на склоне холма под защитой густых зарослей уисаче и, не расседлывая лошадей, присмотрели себе подходящие камни вместо подушек.

В полночь Деметрио Масиас приказал выступать.

До селения было не больше одной-двух лиг; атаковать федералистов решили на рассвете.

На покрытом тучами небе изредка сверкала одинокая звезда, да красноватые сполохи время от времени ярко озаряли мглистую даль.

Луис Сервантес спросил Деметрио, не лучше ли для полного успеха набега раздобыть проводника или, на худой конец, выяснить, что представляет собой селение и где точно расположена казарма.

– Нет, барчук, – улыбаясь, ответил Масиас и пренебрежительно махнул рукой. – Мы нападем на них, когда они меньше всего этого ожидают, и дело с концом. Нам не впервой так действовать. Видели вы, как белка высовывается из гнезда, если в него воду наливать? Вот так и эти холуи паршивые выскочат на улицу, ошалев от первых же выстрелов. Мишени у нас будут – лучше не надо.

– А если старик вчера нас обманул? Вдруг там окажется но двенадцать человек, а пятьдесят? Вдруг он лазутчик, подосланный федералистами?

– Наш барчук уже труса празднует! – усмехнулся Анастасио Монтаньес.

– Из винтовки стрелять – это тебе не припарки да клизмы ставить, – съязвил Панкрасио.

– Хм! – буркнул Паленый. – Не больно ли много разговоров из-за дюжины трусливых крыс?

– Пришел час и нашим матерям узнать, кого они на свет родили – мужчин или мокрых куриц, – добавил Сало.

Они въехали в селение, и Венансио, отделившись от остальных, постучал в дверь крайней хижины.

– Где казарма? – спросил он у вышедшего на стук босого мужчины в грязном рваном пончо, едва прикрывавшем голую грудь.

– Казарма вон там, чуть пониже площади, хозяин, – ответил он.

Где это «чуть пониже площади» – никто не знал, и Венансио велел крестьянину идти во главе колонны и показывать дорогу.

Дрожа от страха, бедняга взмолился – с ним, дескать, нельзя поступать так жестоко.

– Я нищий поденщик, сеньор, у меня жена и куча малышей.

– A y меня, по-твоему, щенки? – отрезал Деметрио и приказал: – Соблюдать полную тишину. Разомкнись! Друг за другом посередине улицы марш!

Над селением высился приземистый четырехугольный купол церкви.

– Видите, сеньоры? Вон там, напротив церкви, площадь. Проедете еще столько же вниз и упретесь в казарму.

С этими словами проводник рухнул на колени, умоляя отпустить его домой, но Панкрасио молча толкнул его прикладом в грудь и погнал дальше.

– Сколько в деревне солдат? – спросил Луис Сервантес.

– Не стану врать вашей милости, но сказать по правде, хозяин, их тут тьма-тьмущая.

Луис Сервантес повернулся к Деметрио, но тот притворился, будто ничего не слышал.

Неожиданно они выехали на небольшую площадь.

Оглушительный залп ошеломил их. Гнедой конь Деметрио дрогнул, закачался, подогнул колени и рухнул на землю, дергая ногами. Пронзительно вскрикнув, Филин скатился с седла, а лошадь его, закусив удила, выскочила на середину площади.

Новый залп, и проводник, раскинув руки, без единого стона опрокинулся на спину.

Анастасио Монтаньес подхватил Деметрио и втащил его на круп своей лошади. Остальные уже отходили, прячась за домами.

– Сеньоры, сеньоры, – окликнул их какой-то местный житель, высунувшись из просторных сеней своего дома, – вы им с тыла зайдите, из-за часовни. Они все там. Назад по той же улице, потом налево и попадете в узенький проулок; идите по нему вперед и как раз окажетесь позади часовни.

В эту минуту с соседних крыш по повстанцам открыли частый огонь из пистолетов.

– Ишь, пауки, – выругался незнакомец. – Да вы но бойтесь – такие не кусаются. Это все барчуки… Укройтесь под стеной. Они скоро убегут. Они ведь собственной тени боятся.

– Много тут федералистов? – спросил Деметрио.

– Было не больше дюжины, но вчера вечером они здорово перетрусили и вызвали по телеграфу подкрепление. Сколько их теперь – один бог знает. Но вы не смотрите, что их много: большинство-то мобилизованы насильно, норовят бросить офицеров и удрать восвояси. Моего брата тоже силком забрали. Он здесь. Я пойду с вами, подам ему знак, и вот увидите – все подадутся к вам. Останется разделаться с одними офицерами. Может, сеньор даст мне какое оружие…

– Свободных винтовок у нас нет, а вот эти штучки, брат, тебе, пожалуй, пригодятся, – отозвался Анастасио Монтаньес, протягивая крестьянину две ручные гранаты.

Командовал федералистами самонадеянный белокурый офицерик с закрученными кверху усиками. Пока он достоверно не знал, много ли нападающих, он помалкивал и вел себя благоразумно, но, успешно отразив атаку и но дав противнику даже выстрелить, он сразу потерял голову от сознания своего бесстрашия. Его солдаты не осмеливались носу высунуть из-за церковной ограды, а он стоял, презирая опасность, и в бледном предутреннем свете виднелась стройная фигура в драгунском плаще, развевавшемся на ветру.

– Я-то помню, как мы защищали Цитадель[36]!

Вся его ратная биография сводилась к одному бою, в котором он участвовал во время заговора против президента Мадеро, да и то лишь благодаря тому, что был тогда кадетом. Поэтому при первом же удобном случае он пускался в рассказы о героических деяниях защитников Цитадели.