Позже в своей книге «Украина — не Россия» Кучма вспомнит о запорожском войсковом судье Антоне Головатом, который хитростью уломал Екатерину Вторую отдать запорожцам плодородные кубанские земли: «Добиваясь своего, Антон Головатый, скорее всего, внутренне потешался над теми, кто видел в нем простака, не понимая, что это маска», — с большим пониманием дела раскрывал тему украинский президент.

Завидовал он только одному своему внешнеполитическому партнеру — Сапармураду Ниязову. Провозгласивший себя отцом всех туркмен и пожизненным президентом, Ниязов строил в нищей своей стране мраморные дворцы со светящимися фонтанами, переименовывал месяцы года и дни недели, возводил себе золотые памятники, запрещал балет и вообще мог позволить себе все, что только взбредало в его больную голову. Слушая хамскую трескотню депутатов собственного парламента, Кучма с тоской вспоминал туркменского друга, который слышал от своих подданых лишь хвалебные оды. При этом Кучма считал себя добрым правителем и, морщась при упоминании парламента, не смог бы, например, расстрелять Верховную раду из танков, как его российский друг Ельцин. Во-первых, прижимистому крестьянскому сыну было бы жаль красиво отреставрированного здания в центре Киева. Во-вторых, он всегда предпочитал торговаться, а не стрелять.

В безграничной вере Кучмы в силу денег маячили даже какие-то потуги на философию.

В той же книге об Украине он рассуждает о двух великих украинских гетманах, воплотивших в народном сознании два вечных вектора украинской политики. Мазепа пошел против Петра и стал европейской альтернативой украинского пути на Восток. Богдан Хмельницкий, другой великий гетман, заключил военный союз с Россией против польских поработителей, что в официальной русской историографии всегда интерпретировалось как «воссоединение» с северным соседом. Портреты обоих гетманов при Кучме поместили на новые денежные купюры — гривны. «Деньги никто рвать в знак протеста не будет, — объяснял свой идеологический резон Кучма. — Видя Мазепу и Хмельницкого в своих кошельках вместе, наши люди привыкают терпимее относиться к своей истории».

Во внутренней политике он ориентировался на главную заповедь своего земляка Брежнева: живи сам и дай жить другим. Кучма прекрасно знал, что его подчиненные нещадно воруют. Хотел лишь, чтобы чиновники не слишком зарывались, и по-отечески учил их делиться — со своим президентом и с бюджетом страны.

Еще перед назначением Лазаренко вице-премьером к Кучме обратился известный депутат-разоблачитель Омельченко. С документами в руках он доказывал, что глава Днепропетровской области прячет на своих счетах за границей огромные средства. Кучма долго отмалчивался, пока Омельченко не достал его своими разоблачениями; так что президенту пришлось выговорить заветное: «Если Павло научился набивать собственные карманы, то теперь сможет наполнять государственный бюджет».

Страной Кучма руководил как умел. А умел он командовать большим военным заводом с его субординацией и ясными правилами игры. Вот — генеральный директор, а вот — начальники цехов. Клановая структура новой украинской экономики была логична и проста: особенно не напрягаясь, ее можно было охватить одним взором. Регионами руководили посаженные президентом начальники, к ним струились денежные потоки от местных предпринимателей, а от него уже — в казну и к президенту. То же и с финансово-промышленными группами, контролировавшими целые отрасли экономики. Чем они были крупнее, тем проще было с ними разбираться: всегда находился один-единственный человек, с которого можно было спросить о состоянии дел и которому, если он сам этого еще не понял, можно объяснить, что с государством и с президентом нужно делиться. Если же и тогда не поймет — беспощадно покарать. Ну, а до цивилизованной Европы, где рыночная экономика действовала вроде бы по каким-то другим законам, Украине еще расти и расти. Мы не доживем… Разве что внуки.

Пять лет спустя после первой победы на президентских выборах главной жизненной целью Леонида Кучмы было удержаться в кресле. Переизбраться в 1999 году на второй срок. Шансов у него, на первый взгляд, было немного. Начисто лишенный обаяния, он растерял за эти годы часть сторонников в политических элитах, нажил врагов и утратил кредит доверия в народе. Его больше не любили в Москве, ему не верили в европейских столицах и в Америке. В спину дышали конкуренты вроде Лазаренко. Ситуация в стране была нестабильна. Винить во всех бедах, как в прошлый раз, скверную «нынешнюю власть» не получалось. Этой нынешней властью был сам Леонид Кучма.

Что же делать?

К счастью, ответы на эти вопросы он знал. Преферансисту с огромным стажем уже за пару лет до выборов было ясно, какие карты надо сбросить и на какой прикуп рассчитывать.

Во-первых, убрав премьера Лазаренко, который подбирается к президентскому креслу, следует вообще откреститься от днепропетровцев. Покончить с оскорбительными разговорами о президенте как о главе директорской мафии. Стать «крестным отцом» нации, а не одного клана. Во-вторых, чтобы окончательно выбить из бестолковой головы опального Лазаренко все мечты о президентстве, нужно отобрать у него деньги. Для этого, в первую очередь, следует покончить с ЕЭСУ, основным активом зарвавшегося претендента на престол. А решая эту задачу, можно походя решить и третью, по сути, самую главную.

На предвыборную кампанию, как всегда, нужны средства. Понятно, что рисковать своими кровными не стоит. Понятно также, что, почувствовав за президентом реальную силу, все украинские олигархи выстроятся в очередь, желая профинансировать его выборы. Лишних денег не бывает. Тем более что речь идет о самых больших деньгах в стране, которые приносит российский газ. Так что, разрушая ЕЭСУ, все средства от добычи газа пора ставить под контроль своих людей.

Президент дает отмашку — и вслед за Лазаренко в 1997 году из власти были изгнаны другие днепропетровцы: генеральный прокурор Ворсинов, министр энергетики и электрификации Бочкарев. На бывшего первого зама Лазаренко по Днепропетровской области Дубинина завели уголовное дело. Настала очередь Юлии Тимошенко.

Конечно, леди Ю догадывалась о том, что Кучма едва ли имел что-нибудь против нее. «Только бизнес, ничего личного», — как сказано в одном знаменитом фильме про мафию. Только выборы и желание выгнать из политики человека по имени Павел Лазаренко. Но для нее, оказавшейся пешкой или в лучшем случае легкой фигурой в гроссмейстерской партии, это было тем более унизительно и оскорбительно. Это было невыносимо.

Тимошенко казалась Кучме бабой толковой — любя деньги, президент уважал тех, кто умел эти деньги делать. К тому же землячка была хороша собой, а женщин всю свою жизнь Кучма любил почти так же страстно, как деньги, власть и футбол. Принимая решение об уничтожении корпорации газовой принцессы, Кучма, возможно, испытывал даже нечто вроде сожаления. И уж, разумеется, даже в дурном сне не мог себе вообразить, что своими руками создает политика, который вскоре станет его политическим могильщиком.

Война против ЕЭСУ велась по классическим правилам чиновничьего постсоветского капитализма.

Сперва корпорацию Юлии Тимошенко лишили права поставлять газ на большинство предприятий-клиентов ЕЭСУ. На Совете национальной безопасности был поставлен вопрос о монополизации газового рынка корпорацией Тимошенко. С подачи совбеза началась его радикальная перекройка в пользу давних врагов Юлии Владимировны — Игоря Бакая и Виктора Пинчука. К весне 1998 года, когда был создан государственный монстр АО «Нефтегаз» во главе с тем же Бакаем, передел рынка завершился, и места для Тимошенко на этом рынке не нашлось. Она едва успела спрятать свои деньги; впрочем, сделала это так ловко и надежно, что их до сих пор не сумели отыскать ни российские, ни украинские прокуроры, ни Интерпол.

Следующий удар наносился по непрофильным активам газовой корпорации. Совет министров отменил конкурс на приватизацию Харцызского трубного завода; победившему в этом конкурсе ЕЭСУ возвратили внесенный залог. Это был сильный удар. Завод в Днепропетровской области был единственным в СНГ производителем труб большого диаметра, одним из главных поставщиков «Газпрома», а его годовая прибыль составляла 100 миллионов гривен.