Есть у Гурина еще пара новых байковых портянок и кусок стирального мыла. Хорошо бы хоть мыло послать — мать наверняка обрадовалась бы. Но ни мыло, ни портянки посылать нельзя — военное имущество. Хотя — мыло?.. «Спрошу у майора».

Сложил на уголок стола книги, бумагу, сверху — пяток бумажных салфеток и увенчал всю эту пирамиду красненьким пластмассовым механическим карандашом. Хорошо! Доволен! Размечтался, представил себе, как дома получат посылку, как обрадуются подарку, как удивятся салфеткам и как будут гадать, что это такое. Мать наверняка возьмет и расстелит одну на угольнике, другую — на комоде, а остальные спрячет…

Размечтался, не слышал, как и капитан вошел.

— Ну, ты чем занимаешься? Пойдем наверх, соберем посылочки, пошлем своим.

— Неудобно, — поморщился Гурин. — Да я вон уже собрал, — указал он на стол.

Капитан подошел поближе, долго смотрел на его сооружение из книг и бумаги. Посмотрел с одной стороны, потом с другой, заскреб шумно короткими пальцами заросшую за день сизую от щетины шею, взглянул на Гурина.

— Ты что? Окончательно?.. — он поднял руку к своему виску, посучил пальцами, будто винтик невидимый крутнул, и языком щелкнул, словно отключил выключатель.

— А что? — удивился Гурин.

Бутенко не ответил, закричал в открытую дверь:

— Майор! Зайди сюда.

На пороге появился майор Кирьянов, прохрипел густым басом:

— В чем дело?

— Посмотри, — Бутенко указал на стол.

Майор подошел, стал смотреть, ничего не понимая. Бутенко пояснил:

— Это знаешь что? Это он собрал посылку матери, сестре и брату.

Майор поднял за уголок салфетку, взглянул на Гурина, улыбнулся мягко, обернулся к Бутенко:

— А ты разве не знаешь? У него ж родственники богачи: одеты, обуты, едят сытную пищу. Им только и не хватает салфеточек, чтобы вытирать жирные губы и пальцы. Едят же они сало с салом! — рокотал майор, издеваясь над гуринской затеей.

— Нет, ты послушай, что он говорит! — всерьез сердился капитан. — Говорит: неудобно брать вещи, они, мол, чужие. А? Мать, брат, сестра сидят дома голодные, холодные, раздетые по милости немцев. Сам он голодал и страдал от тех же немцев. Немцы его ограбили, дважды продырявили самого, ограбили и разорили его страну, — а он!.. Фашисты еще лютуют, они еще мучают в лагерях наших людей, угнанных в рабство, пленных, они еще стреляют в нас самих, а он, едва ступив на вражескую территорию, уже устыдился своих действий! Ему неловко, видите ли, трогать чужие вещи! А мы и не трогаем чужое.

Майор потер пальцами лоб, словно что-то мучительно соображал.

— Да конечно же неудобно, черт возьми! И тебе, капитан, неудобно, хоть ты и храбришься и правильно рассуждаешь, и мне, и ему. Не привыкли мы к этому, и хорошо, что не привыкли. Да и дыры наши этим не залатаешь… — Майор взглянул на Гурина, на Бутенко. — Все верно: мы сюда пришли не завоевателями чужих земель, мы сюда пришли не по своей воле, мы пришли б эту проклятую Германию не обогащаться, не грабить, а вернуть награбленное у нас, — сказал и задумался. — Вернуть?.. Ни хрена мы не вернем, разве можно вернуть миллионы замученных и убитых, разве можно вернуть все сгоревшее в огне, взорванное, разоренное?.. Дотла выгреби теперь мы эту Германию — и тогда сотой доли не восполнить того урона, который они нам нанесли. Мы, черт возьми, пришли сюда, чтобы задушить эту страшную чуму — фашизм и остановить, прекратить, избавить человечество и наш народ прежде всего от уничтожения! Идите сюда, — майор кивнул им головой и направился к двери. В гостиной он прошел в угол и остановился перед огромной белой вазой, расписанной золотом, взял листок, лежавший на подставке. — Читайте!

Гурин взял этот листок и прочитал крупный текст, напечатанный типографским способом:

Не удовлетворившись этим, майор обнял тяжелую вазу, пыхтя приподнял ее, кивнул капитану:

— Помоги!

Тот подскочил к нему, и они вдвоем опустили вазу на ковер. Потом майор перевернул ее набок, ткнул пальцем в дно вазы, приказал:

— Читай!

Гурин нагнулся и прочитал голубую надпись:

Бутенко, боднув Гурина головой, тоже нагнулся, прочитал и засиял радостно глазами, будто родственника встретил:

— Ох ты, едрит твою!.. Это же надо!..

— Этого тебе достаточно? — спросил майор и приказал: — Поставьте вазу осторожно на место.

Гурин и Бутенко водрузили вазу на подставку и, отряхнув руки, стояли возле нее. Капитан смотрел на вазу и качал головой, а Гурин, потупясь, кусал губы, не смея ни заговорить, ни уйти.

— Вот так-то, — сказал майор. — А насчет посылки… Завтра сходи к старшине и подбери у него из трофейного барахла — то ли матери, то ли ребятишкам… И пошли. Дано указание — выделять из захваченных трофейных складов…

Но утром Гурина вызвали в штаб батальона. Комбат взглянул на него, подергал носом — улыбнулся.

— Придется тебе, Гурин, в командировку смотаться, Опыт у тебя уже есть…

— В Дразикмюле? — догадался Гурин и почему-то так обрадовался, будто его отпускали домой на побывку.

— Да, приведешь сюда разведчиков.

— Хорошо, — сказал он, а сам уже представил, как забежит к своим бывшим хозяевам, как удивится его появлению пани Барбара, как смущенно улыбнется Гертруда и как бросится ему на шею большеглазая Луция.

Дома, собираясь в дорогу, Гурин так торопился, словно боялся, что вот-вот отменят его командировку.

— Обязательно зайди к нашим хозяйкам, передай привет, — сказал капитан.

— Эх! — крякнул майор ему в ответ. — Наивный ты человек, капитан! Неужели же не видишь, как спешит, как воспрянул весь?.. Думаешь, это он радуется встрече с лейтенантом Исаевым? Как бы не так!

Гурин смутился и, чтобы скрыть свое смущение, взглянул на майора, улыбнулся: «Мол, знаю ваши шуточки, и эти подковырки на меня совсем не действуют». А тот не унимался и уже всерьез добавил:

— Зайди, зайди, конечно… Передай привет.

— Ладно, — пообещал Гурин. — Если будет время…

Капитан подмигнул ему и показал глазами наверх.

Гурин догадался: капитан приглашал в гардеробную взять что-нибудь для подарка.

— Явишься с пустыми руками — неудобно же, — сказал ему Бутенко наверху. — Одно дело взять было бы негде, а то вон сколько, выбирай. — И сам пошарил по вешалкам, по шкафам, нашел блузку, растянул ее у себя на груди, прикинул — хороша ли, скрутил, как бумагу, в трубку, протянул Гурину: — Возьми. Отдашь пани Барбаре, скажешь — от капитана Бутенко. А девкам возьми вон по платью — рады будут.

Гурин так и сделал. Сложил все вместе, завернул в тугой сверток и уже в дверях вспомнил:

— А что же мы старика забыли?

— Да… — Капитан быстро метнулся обратно к вешалкам, быстро сдернул темно-синюю из толстого мягкого сукна пижамную куртку. — Во! Самый раз старику!

Не прошло и часа, как Гурин, уложив паек и подарки в вещмешок, уже шагал по улицам Ландсберга в восточную сторону. «Хорошо бы, повезло с попутными так, чтобы завтра уже быть на месте!» — мечтал он, возбужденный предстоящей встречей.

На окраине города увидел нашу пятитонку и трех военных поляков возле нее. Они грузили какие-то ящики и, закончив работу, стали быстро рассаживаться по местам: двое нырнули в кабину, а третий в зеленой шинели и в четырехугольной конфедератке — фуражке, похожей на конверт, с жестяным орлом на переднем уголке, ступил на колесо и полез в высокий кузов. Когда Гурин подошел, он уже мостил себе в кузове сиденье — ровнял на ящиках плащ-накидку.