— Вот какое дело, — начал майор серьезно и тут же улыбнулся. — Решено тебя назначить комсоргом батальона.

— Как? А младший лейтенант Лукин?

— Его отозвали в политотдел. Ну?

Гурин развел руками, оглядел всех — не шутка ли это: уж больно неожиданная для него весть.

— Справишься?

— Если надо…

— Надо, — подал голос комбат.

— Справится, — ответил за Гурина парторг батальона капитан Бутенко.

— С чем я тебя и поздравляю, — прохрипел замполит.

Гурин не знал, как на все это отвечать, смотрел на присутствующих растерянно, улыбался. Они тоже в ответ улыбались, один только писарь Кузьмин сидел набычившись, мрачно посматривал в сторону Гурина.

— Спасибо… — наконец выговорил Гурин и, поняв, что это именно то слово, которое и нужно было сказать, повторил: — Спасибо…

— Ну, вот и хорошо, — сказал комбат. — Желаю успеха. Берись за дело по-настоящему, — он сжал кулак. — Иди!

Вслед за Гуриным вышел и капитан Бутенко, положил ему по-братски руку на плечо:

— Поработаем вместе, Васек! Едрит твою за ногу!.. Иди забирай свои шмотки и перебирайся в нашу землянку. Иди, иди! Ты теперь на офицерской должности и будешь пользоваться всеми правами офицера. Так-то! И — без стеснения, привыкай сразу: нам надо работать. Ну?

Во взвод Гурин возвращался медленно — хотелось осмыслить происшедшее, привыкнуть к случившемуся.

— Список готов, — Зайцев протянул ему тетрадку. Гурин машинально взял ее, не зная, как сказать тому о своей новости.

В землянку раздался хохот.

— «Спектакль» продолжается?

— Хохлов смешит все, — сказал сержант и сам засмеялся. — Ты послушай только.

— Коля, — послышался голос Гмырева.

— Ну?

— А правда говорят, что у ваших баб поперечная?

— Че поперечная?

Землянка буквально взрывается хохотом.

— Да ну вас, — сердится Коля. — Шолопуты. Вот и придумат чой-то, вот и придумат.

Подошел Максимов:

— Что там за шум там такой? Стройте взвод и ведите в баню. Белье получите у старшины. Тебя зачем комбат вызывал?

— Да… — Гурин не знал, как об этом сказать. Наконец выпалил: — Получил новое назначение.

— Ну? — Максимов думал, что он шутит, и настроился поддержать шутку.

— Назначили комсоргом батальона.

— Серьезно? — Глаза у лейтенанта заблестели искренней радостью. — Вот это да! Вот это молодец! Поздравляю, честное слово!

Подошел командир роты, спросил у Гурина:

— Сообщил уже?

— Сообщил.

— Вот, товарищ капитан, какие мы кадры куем! — погордился Максимов.

— Твое воспитание, — подмигнул Коваленков.

Подошел лейтенант Исаев, спросил:

— Что за общее такое веселье? Анекдоты травите?

— Тебе только анекдоты подавай, — сказал Максимов. — Тут дела посерьезнее. Видал, какие мы кадры воспитываем? Гурина назначили комсоргом батальона, на офицерскую должность! А кто его воспитал и вырастил?

— Ты? — Исаев с высоты своего роста взглянул на Максимова.

— А кто же?

— Я, — сказал Исаев и постучал пальцем себя в грудь. — Я его в бою воспитывал, мы с ним в одной роте автоматчиков воевали. Скажи ему, Гурин! Жёра! — Исаев сбил Максимову шапку на глаза.

— Верно, товарищ лейтенант, — подтвердил Гурин и добавил: — Только к вам в роту я попал из батальона выздоравливающих, а там я был во взводе Максимова.

— Ну, скушал? — обрадовался Максимов, толкая Исаева в бок.

— Да, Максимка, тебя, видать, ни объехать, ни обойти невозможно! — сдался Исаев. — Но ничего! А за тебя я рад, — Исаев протянул Гурину руку, пожал крепко. — Будешь теперь меня воспитывать: я ведь комсомолец.

Вслед за Исаевым пожали Гурину руку Максимов и Коваленков, а когда он собирал свои вещи, сзади подкрался Зайцев, обнял за плечи:

— Желаю!

— Спасибо, друг…

— Офицером скоро станешь!

— Да ну… — заскромничал Гурин.

Перекинул через плечо полевую сумку, в правую руку взял автомат, левой подхватил вещмешок — вот и все его «шмотки», пошагал в землянку «партполитпросвета», как ее здесь называли офицеры и курсанты.

Он уже хотел было потянуть на себя дверь, сколоченную из нетесаных досок, как вдруг услышал голос старшего лейтенанта Шульгина и невольно остановился.

— О чем вы думаете, братцы мои дорогие? — возмущался Шульгин.

— О людях, — ответил твердо майор Кирьянов. — О людях прежде всего!

— Но как вы можете быть уверены в нем? У вас есть доказательства его порядочности, честности, что он не завербован?

— Доказательства порядочности и честности есть. Кроме того, он талантливый и умный парень. А завербован ли он — это не по нашей части. У тебя есть об этом данные? — спросил майор.

— М-м… Пока нет…

— А о чем же речь? Так можно каждого подозревать, но правильно ли это?

— Да поймите вы, братцы мои дорогие! Он два года жил на оккупированной фашистами территории. Это должно вам о чем-нибудь говорить?

— На оккупированной территории оставались миллионы советских людей. А куда им было деваться? Прикажешь всех их взять на подозрение? Это в корне неправильная позиция. Людям надо доверять, иначе жить нельзя будет.

Гурин не сразу сообразил, как ему быть. На всякий случай отошел от землянки и стал в раздумье. Может, вернуться обратно во взвод?

Не успел он еще ничего решить, как дверь скрипнула и из землянки вышел раскрасневшийся Шульгин. Увидел Гурина, оглядел с ног до головы, спросил:

— Уже перебираешься? Ну-ну!.. А не торопишься?

— Приказано…

— Ну-ну… — и он криво ухмыльнулся, закачал головой, побежал куда-то.

Горечь сдавила Гурину горло, подступила непродыхаемым комком. «Да пропади все пропадом! Не нужно мне ничего! Ничего! Пойду во взвод и буду учить курсантов… Или попрошусь на передовую». И повернулся прочь от землянки.

— Э-э, — услышал Гурин голос майора. — Чего стоишь, как витязь на распутье? Смелее, смелее! Смелые города берут.

— Товарищ майор, а может, не надо? Давайте переиграем все, и я вернусь во взвод… Или отправьте меня на передовую.

Майор посмотрел вслед Шульгину, помрачнел, сказал строго:

— Чтобы я больше этого не слышал! Понял? Иди, там капитан Бутенко. Осваивайся побыстрее, с новым пополнением предстоит напряженная работа: сроки подготовки будут сокращены. Ступай!

Шурочка

дверь постучали, и в землянку вошел писарь Кузьмин. Козырнул и на полном серьезе спросил:

— Товарищ старший сержант, разрешите обратиться?

— Да, — выдерживая ту же серьезность, разрешил ему Гурин.

— Вам телефонограмма, — он протянул Гурину бумажку. — В тринадцать ноль-ноль вас вызывают на совещание в политотдел.

— Спасибо, — Гурин посмотрел на часы — было около одиннадцати.

— Разрешите идти?

— Слушай, Кузьмин… Ты почему со мной так официально? Шутишь или издеваешься? — спросил Гурин у Кузьмина.

— Никак нет. Я — по уставу. — Когда Кузьмин разговаривал, казалось, что у него во рту горячая картошка и он, чтобы не обжечься, перекатывал ее там языком с места на место. Поэтому у него получалось: «по уштаву».

— По какому там уставу… У нас звания одинаковые, а ты козыряешь мне, как генералу.

— У вас должность офицерская.

— Ну ладно, — сказал ему Гурин. — Впредь разрешаю тебе обращаться ко мне на «ты», — Василий взглянул на Кузьмина — как он, поймет шутку, примет ее или все так же будет серьезничать?

— Хорошо, — в уголках рта мелькнула и погасла ехидная ухмылочка.

«Значит, издевается, — догадался Гурин. — В чем дело? Почему у него такая неприязнь ко мне?» — но долго не стал над этим ломать голову, решил не обращать внимания: не велика беда — неприязненное отношение писаря. А все-таки скребет самолюбие…

— Не знаешь, как туда добираются? Я ведь в политотделе ни разу не был…

— Младший лейтенант Лукин обычно в таких случаях звонили в минометный батальон и договаривались с лейтенантом Бородулиным. В минбате есть лошади и повозки. А у нас их только две — в хозвзводе, продукты возят.