— Поторопитесь, «Джиммел»! Мы долго не продержимся!

Они приблизились к отбившемуся «кораблю». Струи раскаленного газа раскачивали их буксировщик. Форрестер остолбенел. Беспомощно застыл искалеченный «корабль». Но за ним сквозь хромосферу, затмевая вспышки радиации, надвигалось нечто страшное, враждебное…

— Боже! — закричал он. — Это сириане!

И тут изображение задрожало и исчезло.

Они вернулись в детскую комнату. На мгновение Форрестер ослеп, но затем его усталые оптические центры начали восстанавливаться. Он увидел видеостену, обстановку, знакомые детские лица. Экспедиция закончилась.

— Весело? — спросила девочка, радостно подпрыгивая. — Правда, Чарльз? Правда, весело?

Но ее брат с отвращением считывал результаты.

— Тант! — прошипел он. — Ты бы лучше помолчала! Неужели ты не видишь? Мы опоздали. Из экипажа в три человека двое погибло… а мы так и не настигли сириан. Из-за него.

— Извини, Тант, в следующий раз я буду смотреть лучше, — сказала покаянно девочка.

— Это не из-за тебя, — он посмотрел на Форрестера и с горечью сказал: — Нормативы установлены для трех человек. Будто он мог помочь.

Задумчиво Форрестер взял джоймейкер, выбрал кнопку, приставил отверстием к точке под ухом и включил. Он не был уверен в том, что выбрал подходящую для данного случая смесь, но надеялся, что получит спокойствие, счастье и уверенность. Вместо этого он получил дозу эйфорика, но сейчас годилось и это.

Он робко сказал:

— Извините, что я вам помешал.

— Твоей вины нет. Просто нам было лучше не брать тебя с собой.

— Но я так и не увидела сириан, — грустно заметила девочка.

— Я думаю, что видел. Большой блестящий корабль? Двигавшийся на нас?

Мальчик оживился.

— Серьезно? Может быть, все не так уж и плохо. Ты слышал монитор?

Он слушал обучающую машину, косясь на Форрестера, и улыбнулся, когда утих металлический голос.

— Мы получили условное разрешение, — счастливо сказал мальчик. — Продолжим на следующей неделе, Тант. На результат.

— Прекрасно!

Форрестер, покашливая, прочистил горло.

— Теперь вы расскажете мне о своих занятиях? — спросил он.

Голос мальчика приобрел наставительный оттенок:

— Это была имитация экспедиции к сирианской исследовательской партии в хромосфере Мира Цети. Я думал, что ты об этом знал. Основано на реальных наблюдениях, но вариационно смещено в направлении конфликта между кораблями.

— Ну…

Мальчик озадаченно посмотрел на него и добавил:

— Понимаешь, Чарльз, мы получаем оценки в этих имитациях. Но все было в порядке. Ты нас не подвел.

— Понятно. — Форрестеру пришла в голову новая Идея. Конечно, спокойствие — результат действия струи джоймейкера, но… — Не могли бы вы показать мне что-нибудь другое о сирианах? Чтобы я мог рассмотреть получше. Вроде первого контакта?

— Нет. — Мальчик посмотрел на сестру. — Это вина Тант, разумеется. Она плакала, когда убивали сириан. Теперь мы должны немного подрасти, чтобы снова это посмотреть.

Девочка наклонила голову.

— Я тогда огорчилась, — сказала она виновато. — Но, Чарльз, — мы можем показать тебе что-нибудь другое. Хочешь увидеть кокосовый орех на Дуне?

— Что?

— О, пот. Смотри. — Мальчик задумчиво почесал ухо и что-то сказал детскому джоймейкеру. Видеостена снова затуманилась.

— Предположительно это артефакт, похожий на тот, что разыскивали сириане в Мире Цети, — сказал он, оглядываясь и манипулируя с обучающей машиной. — Мы, к сожалению, о нем мало знаем. Он не сирианский. Он не наш. Никто о нем толком ничего не знает, но их много. И сириане тоже о них ничего не знают. Они древние. И этот самый ближний.

Видеостена показала обратную сторону Луны. Они увидели терминатор, который разделял хрустальные пики между кратерами и черноту лунной ночи. Они увидели котловину в кратере, в которой передвигались какие-то фигуры.

— Это запись, — сказал мальчик. — Без эффекта присутствия. Можно смотреть ее сколько хочешь.

Они увидели в кратере купола. Наверное, это были лаборатории или жилища ученых, изучавших «артефакт», расположенный в центре экрана… или тех, кто пытался изучать его раньше.

С первого взгляда предмет напоминал кокосовый орех. Но можно было сравнить его и с чем-нибудь другим.

Больше всего он напоминал волосатое яйцо. Повисшие усики были явно не органическими. Во всяком случае, так показалось Форрестеру. Они напоминали стекло своей яркостью, зеркальностью и рефракцией в солнечном свете, разноцветный фонтан. Размером лежавший на скале объект был с локомотив.

— Он пуст, — сказала девочка. — Так же, как и все остальные.

— Но кто они такие?

Девочка хихикнула.

— Если узнаешь, то расскажи нам. Мы сразу получим двенадцатую фазу.

Но мальчик мягко добавил:

— Ты знаешь теперь о них столько же, сколько и все остальные.

— Но сириане…

— Нет, Чарльз. Сириане появились позже. А этой вещи не менее двух гигалет. — Он погасил экран и радостно сказал: — Чтобы ты еще хотел узнать?

Но сделать ничего не смог. У Форрестера было слишком много вопросов. Сейчас он понял, какими ничтожно малыми были его знания.

Странно, что до этого он не задумывался о том, как много происходит событий за то время, пока человек спит в гелиевой ванне Западного Филиала. Ему нравились журнальные истории: переворачиваешь страницу — и сразу прошло десять лет, и у тебя возникает уверенность, что прошедшие годы не имеют никакой ценности. Ведь если бы это было не так, то автор постарался бы их описать.

Но прошло гораздо больше десяти лет. И эти годы были важны. И нет автора, который бы их описал.

Был всего лишь третий день его работы и шестой после пробуждения, а Форрестеру казалось, что прошло миллион дней.

Но он учился. Да, внушал он себе, хоть как-то, но он справлялся с домашним заданием. И пройдет не так много времени, когда он найдет ответы на множество вопросов и займет подобающее место в Обществе Вольных Каменщиков.

Между тем работать на сирианина было вовсе не неприятно. Социального недовольства вроде того, что высказала Эдна в первый день, больше не было. Он с ней не виделся, так как Эдна была слишком занята. Сирианин разрешил Форрестеру считать его особой мужского пола, хотя и не отрицал возможности других вариантов, не вдаваясь в подробности. Форрестер не мог ответить на множество его вопросов, но сирианин был терпелив и давал ему время на обдумывание. Ориентация вопросов, к удивлению, касалась только прошлого. Он даже не пытался как-то объяснить свою заинтересованность. По всей видимости, он считал, что настоящее время есть результат развития предыдущего. И, узнавая прошлое, сирианин пытался понять настоящее.

Форрестеру казалось, что в качестве пленного на незнакомой планете в окружении врагов лучше было бы интересоваться вооружением и стратегической обороной. Но он не был сирианином и не мог представить, что у того на уме. У него не было способностей, чтобы понять. Поэтому он и отвечал на вопросы о рекламных агентствах Мэдисон-авеню и футбольной лихорадке. Тем не менее он каждый день звонил в банк, проверяя состояние своего счета.

Наконец Форрестер понял, что деньги остаются деньгами. На его четверть миллиона долларов тоже можно было жить, хотя и плохо. Эти деньги дали бы ему множество развлечений, в двадцатом веке, но сейчас они давали только минимум. Это вовсе не означало, что доллар обесценился. Возрос жизненный стандарт.

Множество вещей все еще можно было купить за доллар… и Форрестер этим старательно занимался.

Как он понял, можно было прожить и на четверть миллиона долларов, но только в 1969 году или, сохранив потребности 1969 года. Без слуг-роботов. Без медицины: замораживания и сопутствующих этому орган-банков протезирования, антиэнтропийных химических микстур и так далее. И он не должен потреблять натуральные продукты, путешествовать, покупать электронные аппараты… Короче, если вести жизнь крестьянина двадцатого века, то можно было бы выкрутиться.