Но все, что он увидел, было даже хуже, чем мигрень.

Урни, как он подсчитал, провели не менее девяти войн! Внешних войн, не считая той самой, когда Живые Боги стерли сами себя в порошок. И все девять — исключительно тотальные, до победного конца! Воевать с урнями было чистой воды самоубийством. Стать их союзником — ненамного лучше. Планеты крылатых существ сгорели дотла, потому что урни не сообразили вовремя, что нападение на планету одной из воющих сторон неизбежно повлечет возмездие — удар по планетам противоположным, а в другой звездной системе обитали создания, похожие на червей, двух видов: большие, с толстой шкурой, и маленькие, с мягкими тельцами и острыми зубами. Они извивались кольцами, стискивая друг друга, и дрались, и пожирали друг друга. Урни с радостью избрали одну из сторон конфликта, врагов внесли в свои черные списки и опять с роковым опозданием выяснили, что эти два вида — симбиоты…

Урням никогда не попадалась единая, целостная цивилизация. Всегда имела место разница — во мнениях, в политике, в религии, в мировоззрении… для урней же всякая подобная разница означала борьбу.

А борьба — значит, война.

Кастор заставил себя просидеть у индекс-экрана допоздна, когда ему давно пора было бы отправиться спать. Покидая библиотеку, он чуть не упал, споткнувшись о парочку задремавших глупиков, свернувшихся в дверном проеме, где они подсматривали за человеком — чем он там, интересно, занимается? Кастор взглянул на них с ужасом. Больше они ему не казались забавными дурашливыми монстрами карликовых размеров. Они, особенно их сообразительные сородичи, были смертельно опасны.

Если разгорится война между янки и китайцами, останется ли в живых хоть кто-нибудь, чтобы отпраздновать победу?

Или урни посодействуют, чтобы обе стороны проиграли, в последний раз?

Цзунг Делила, расположившись в душной жаркой комнате, которую ей выделили урни, забылась тревожным сном. Ночью комнату не охраняли — не было необходимости. Стоит только нос показать наружу, как словно из-под земли появится стайка глупиков, которые последуют за ней по пятам, и столько шуму поднимут, что умники тут же узнают о ее вылазке. Кроме того, куда ей идти?

Для Делилы день за днем проходили словно в тумане, злом тумане. Лоно ее тосковало по Кастору — и поэтому она злилась на себя и на Кастора. Целая планета вооруженных безумцев планировала (как будто речь шла об утиной охоте) уничтожить ее родину — и от этого Делилу охватывал ужас. И поскольку ни первая, ни вторая проблема решению не поддавались, она приходила в отчаяние.

И когда она проснулась, во сне ей привиделось, будто бы Кастор без приглашения, неожиданно, забрался в ее постель, и обнаружила, что это был вовсе не сон, она дала волю чувствам, вспыхнула как спичка.

— Эй, юноша! — огрызнулась она, быстро перекатившись на дальнюю сторону кровати. — В чем дело? У всех сестриц-янки одновременно начались месячные? Тебе изменила удача? Или ты сжалился над старушкой?

— Делила, — придав голосу убедительность, начал Кастор, положив одну ладонь на плечо Делилы, а второй, секунду спустя, ласково обхватив грудь, — вспомни, как хорошо нам было вместе, как мы друг друга любили. Разве нет? Так почему бы нам просто ради того, чтобы доставить друг другу удовольствие, снова не…

— Удовольствие? — фыркнула она. Но в глубине души она была согласна с Кастором, и здравый смысл возобладал над обидой. Кастор привлек ее к себе, и она не стала противиться. Когда Кастор поцеловал ее в губы, она ответила на поцелуй, потому что, в общем-то, она и в самом деле помнила, как они наслаждались любовью, и вновь убедилась, что память ее не обманывает. Когда все кончилось, Кастор, лежа сверху, словно слившись своим стройным телом с выпуклостями и впадинами ее тела, медленно, как бы по инерции, двигался внутри нее, и обида вновь потихоньку начала возвращаться, как просачивается в трещину вода…

Вдруг Кастор тронул губами ее шею, пониже уха, поцеловал и что-то сказал шепотом.

— Что? — громко переспросила Делила.

— Я сказал «тссс», — прошептал он. — Урни видят и слышат нас повсюду. Молчи, ни слова.

Делила насторожилась, губы ее шевельнулись, и вопрос вот-вот готов был сорваться с ее уст, когда левой рукой, которой только что нежно ласкал грудь Делилы, Кастор осторожно прикрыл ее рот.

— Делила, — прошептал он, — ты должна сделать вид, что перешла на сторону янки. Убеди их всех, даже Многолицего. И урней. Чтобы они начали тебе доверять.

Она повернула голову, оглядывая комнату — вдруг в самом деле в ней притаился какой-нибудь урень и следит за ними? В узорчатых панелях, отметила она, легко укрыть сколько угодно микрофонов. Но зачем? Она не могла себе представить, зачем это понадобилось урням. Она потерлась щекой о щеку Кастора — о, какое наслаждение! — и спросила шепотом:

— Зачем?

— Потому, — выдохнул он, — что они уничтожат нашу планету. Сходи в библиотеку. Убедись сама. — А потом он уже всерьез принялся покрывать ее шею поцелуями, и рука его нетерпеливо сжала ее грудь, и когда Кастор наконец отправился в свою постель, Делила, откинувшись на спину, усталая и удовлетворенная, озадаченно размышляла над его словами.

Чем дольше она размышляла, тем быстрее покидала ее восхитительная истома; она заподозрила, что Кастор залез к ней в постель лишь для того, чтобы тайно прошептать ей на ухо все, что он только что прошептал, и не более того.

Просмотрев военные летописи урней, Делила покинула библиотеку, удалилась в свою комнату, полную приторно-сладким ароматом местных цветов, которыми урни в изобилии украшали комнату, забралась в постель — и она с удовольствием забралась бы куда-нибудь еще дальше, например, в утробу матери, чтобы раз и навсегда уйти, укрыться от мира. Потому что впервые в жизни Цзунг Делила испытывала настоящий страх. Речь шла не просто о преступнике, который, перехитрив народную полицию, совершает жуткое преступление. И не о тривиальных личных проблемах вроде изменника-возлюбленного (ветреного и непостоянного по сути своей), измены которого, тем не менее, больно ранили Делилу. На этот раз она столкнулась с опасностью, столь грандиозной, что даже думать о ней было страшно до жути.

Если библиотека не лжет, то получается, что урни почти наверняка обратят в пепел все, что было дорого Делиле, все, чему она служила, все, чему присягала в верности.

И она не видела возможности помешать им.

Она долго лежала в кровати, сжавшись в комок, обхватив руками плечи, подтянув колени, ничего не видя, стараясь ни о чем не думать и ничего не чувствовать. Постепенно первый приступ страха начал проходить, и сознание Делилы, парализованное ужасом, прояснилось, ожило.

Не может быть, чтобы положение было столь безнадежным. Она должна найти выход. Соотношение сил было не в ее пользу, мягко говоря, и Делила это сознавала, но ничтожность шансов на успех — еще не предлог отказаться от попытки. Ведь она — инспектор народной полиции! Она лежала на спине, глядя в потолок (с которого, наверное, на нее тоже глядели), и постепенно в голове ее начал складываться план действий.

Первый шаг, конечно, последовать совету Кастора. Она должна завоевать доверие урней и янки, стать большей патриоткой, чем они сами. Времени на это почти не оставалось.

К несчастью, чтобы самым верным и быстрым способом втереться в доверие к врагу, ей предстояло совершить нечто отвратительное и оскорбительное по отношению к себе самой. Даже унизительное.

При первой же возможности Делила отправилась к навесу, где будущие бойцы упражнялись в воинских искусствах, твердым шагом промаршировала к Фенг Миранде и заявила:

— Ты права. Мы все обязаны сражаться за свободу Америки. Я — опытный пилот, умею командовать людьми. Можете использовать меня, как посчитаете нужным, Миранда. Я хочу вам помогать.

Она заметила, конечно, как Миранда сразу же бросила косой взгляд на Кастора; и заметила также, с каким превосходством посмотрела она затем на нее, Делилу. Она заранее внушила, что обращать внимание на подобные выпады не станет, и хотя самолюбие ее было уязвлено, внешне Делила ничем себя не выдала. Пусть Миранда думает все, что ей придет в голову. Преимущество все равно на стороне Делилы. Ведь она прекрасно представляла, о чем сейчас думает Миранда (пусть удовольствия от этого никакого не получала), а вот Миранда понятия не имела о планах Делилы — и никогда не узнает и даже не заподозрит, что фраза «Мы все обязаны сражаться за свободу Америки» была лишь кусочком более обширного утверждения: «Мы все обязаны сражаться за свободу Америки и всей Земли против урней!»