Нам нужно как-то ориентироваться. Для этого у нас есть набор более или менее пригодных качеств: инертность, привычка, замыкание в себе, готовность самоотдачи, самозабвенность, верность (вора-карманника), алчность разума, счастье как вознаграждение за добродетель.

О ДОБРОЙ ВОЛЕ И О ДЛИННОМ ДЫХАНИИ МЕСТИ. С комментарием к роману мадам де Лафайет «ПРИНЦЕССА КЛЕВСКАЯ».

Как я могу защитить себя? На что я могу положиться? Что объединяет добровольные поступки?

Моя мать не могла оставить неиспользованным ни один солнечный лучик. Она подставляла солнцу лицо, поправляла вырез платья, чтобы высвободить побольше кожи для солнечного света, закатывала рукава. Так на протяжении многих лет она напряженно провела под священным солнцем множество минут, пребывая в рассеянном состоянии. Ни один лучик не пропал зря, потому что она считала, что набранный загар поможет подтвердить присутствие жизненных сил. Она была жадной до солнца.

Тощий мальчик лет пяти в большом возбуждении мчался с криком:

— Эгей! —

по мосткам, сорвался, поскользнувшись на бегу, с верхней ступеньки лестницы, спускающейся в море, и соскользнул как с горки по металлической поверхности в воду. Голова его при этом дернулась и пролетела всего в нескольких миллиметрах от железной окантовки, о которую он ударился бы затылком, если бы в этом непроизвольном движении не оказалось такой большой удачи.

Мальчишка наверняка не выжил бы: упав с разбитой головой в воду, он бы утонул. Спасателей поблизости не было, только дилетанты, и крайне сомнительно, чтобы какая-нибудь из пожилых дам, увидевшая происшедшее с берега, смогла бы сообразить, что надо быстро сообщить сотруднику отеля, чтобы тот разыскал спасателя… На все это ушло бы время, которое мальчик не смог бы пережить, если бы не счастливая случайность, маленький рывок удачи, незначительное дерганое движение, спасшее его, когда, падая и уже не владея телом, он благодаря беспорядочному барахтанью все же пролетел мимо опасности.

Теперь мальчик плавает в море, кричит:

— Я хочу еще раз!

Он так и не заметил, в какой опасности находилась его юная жизнь, как не заметил и того, что своим спасителем был он сам, нечто в нем, что оказалось сильнее случая, управляющего неверными движениями на скользкой поверхности.

Женщина, скрывшая беременность и разрешившаяся от бремени мертворожденным ребенком, оказывалась детоубийцей согласно эдиктам Генриха II, французского короля, не слишком заботившегося о деталях установленных им правовых норм. Элен Жилетт, 21 года, жертва мужчины, не обременявшего себя размышлениями о последствиях своих поступков, поднялась на эшафот. Вокруг, на площади города Бурж, собралась недовольно гудящая толпа. В этот утренний час еще нельзя было сказать, против чего направится недовольство толпы. Приговоренная спокойно ждала, сидя на низеньком стульчике. Палач, знавший, что накануне в городе шли жаркие споры о том, не погиб ли мертворожденный ребенок на самом деле от несчастного случая, был охвачен дрожью, он пал на колени, прося священника простить его жертву.

Теперь, после многочасового ожидания, пока будет построен помост, все это время на холодном западном ветру, приговоренная опустилась на колени на кучу песка, произнося молитву. Палач заявил: Я хотел бы поменяться с ней местами. Он быстро схватил меч, ударил и поранил женщине левое плечо. Обливающаяся кровью женщина метнулась к правой части помоста. Жена палача как чувствовала, что дело добром не кончится. Она приехала с мужем из Дижона и уловила ворчливое настроение толпы гораздо лучше, чем стража. Она сказала на ухо палачу несколько коротких, резких слов, подняла Элен и уговорила ее покориться, отвела ее обратно к куче песка и подала мужу меч.

Растерянный палач, в которого из толпы (недовольство которой теперь, на четвертом часу ожидания, обернулось против него) полетели камни, снова промахнулся, отбросил меч и в панике бросился бежать в часовню, расположенную поблизости от рыночной площади, чтобы найти там убежище. Его жена, ставшая свидетельницей поругания сословной чести мужа, схватила веревку, за которую привели связанную женщину. Тут уже воспротивилась осужденная: ведь ее приговорили к другой казни. Было не ясно, хочет ли жена палача тащить осужденную за веревку или пытается удавить ее. Пять-шесть раз дернула она за веревку. Из толпы в нее полетели камни. Жена палача потащила женщину к той стороне эшафота, где она не попадала под град камней. Она вытащила из сумки длинные ножницы и стала колоть приговоренную в горло, в шею, в лицо, нанеся ей десять ран. Молодая женщина вскарабкалась на помост. Она топала ногами. Никто в городе не мог бы снова отправить ее на казнь. Стража стащила жену палача, пораненную и теперь тоже находящуюся в полном смятении, с эшафота. Фельдшер обследовал приговоренную: «Ран много, но все не смертельные».

Я ведь знала, что Бог меня не оставит, проговорила женщина.

Вожди революции постепенно перебирались из Петрограда в кремлевские покои и залы. Здесь они работали и жили, отделенные от мира стенами. Обстановка не слишком современная. Современным товарищ Троцкий назвал бы, например, телеграф в Петрограде, не из-за его здания, а из-за скорости, с которой установленные там в 1916 году телеграфные аппараты поддерживали связь с миром. В Кремле же партийные руководители чувствовали себя словно взаперти.

Однако часто, когда созывались съезды и конгрессы, появлялся прежний революционный накал. Пусть место было неподходящим, зато речи воспламеняли сердца. По мере произнесения речей их охватывал энтузиазм. Это тоже было связью с миром.

В этой обстановке в конце лета 1923 года казалось, что ВРЕМЯ для революции открыто. Во внешнем мире это было не так заметно, как в этой уединенности, где мелочи не сбивают с толку.

Вечером предстоявшего сражения ораторов Троцкий и Ленин со своими помощниками сидели неподалеку от телефонов. Был приготовлен самовар, чтобы чая хватило на всю ночь долгой дискуссии.

В прямом сражении находятся не классы и массы, развивал свою мысль неутомимый Троцкий. А что же в таком случае? — спросил Ленин. ТОВАР, дорогие товарищи, — не смутившись, отвечал Троцкий, — представляет собой, как известно, стихию, но скопление товаров — уже подлинный сосуд. Точно так же массы явно организуются не в классы (это мы их так подразделяем во время анализа), нет, им нужна ИМПЕРИЯ КАК ОБОЛОЧКА[93]. Я хочу сослаться при этом на конфликт между Англией и США, который мы в данный момент наблюдаем. Кризис обостряется. Дорогие товарищи, еще в сентябре этого года мы станем свидетелями того, как он выльется в войну двух морских держав. Полем битвы станет Атлантика. Что нам делать в такой ситуации? К этому добавляются ОТКРЫТЫЕ ВЫСТУПЛЕНИЯ РАБОЧИХ в немецких индустриальных районах, УЖАСАЮЩАЯ ИНФЛЯЦИЯ, обесценившая германские деньги. Самые надежные бастионы капитала, империи, нейтрализуют друг друга. Если РЕВОЛЮЦИОННЫЙ МОМЕНТ не наступит сейчас, он не наступит никогда. Что делать? Я спрашиваю вас, товарищ предсовнаркома Ленин, пользуясь названием вашей же книги.

Троцкий был возбужден произнесенной речью. На кремлевские площади лился дождь. Скоро на всех российских дорогах начнется распутица.

Тучи, из которых лил дождь, проделали долгий путь с Атлантики. Британский флот и в самом деле проводил в Северной Атлантике ВОЕННЫЕ УЧЕНИЯ. Между Великобританией и США существовали непримиримые противоречия, порожденные наследием Первой мировой войны. Ни один из политических технологов этих стран не был способен анализировать эти противоречия или вообще говорить о них так, как это умел Троцкий, и он мог рассчитывать на то, что каждый из разделявших с ним кремлевское заточение товарищей способен уловить смысл его речей[94].