Это «да» вылетело наконец изо рта, потому что Берендс впервые за долгое время видел, что может прямо высказаться, не опасаясь дурных последствий. Герлах предпочел в этот день не углубляться далее в путаницу этих отношений. Поразительно, насколько туго были стянуты узы, связывающие эту пару. Только классическое кузнечное искусство способно произвести подобное соединение, практически без стыков и спаек. В таком соединении нет ничего искусственного. Затянутый узел был настоящим фактом, ничего произвольного. Они были разом соединены друг с другом и были не в состоянии вновь разойтись. Этот образец кузнечного искусства — солидная старинная вещь, которую стоило бы показать оценщику.

Сутенер отправился к психологу. Его звали Максимилиан Конрид, и он выполнял предписание судьи, который был готов освободить его от наказания при условии, что Конрид «изменит курс своей ракеты». Он выбил дверь и отказался возместить причиненный ущерб.

Психолог — а это была женщина — ему понравилась. Он был мягок (то есть не совершал никаких насильственных действий), пока еще не заполучил желаемое. Психологов не было ни в его конюшне, ни в числе намеченных для покорения женщин. Но если он ее завоюет, ее дело будет пропащее. Он собрался заставить ее на себя работать.

В течение сеансов сделать это было непросто. Один от другого отделяла неделя. Ожидание окончания отведенного на встречу часа портило все время занятия, так что Максимилиан уже через пять минут после начала, под влиянием временных разрывов, терял нить беседы. К тому же он был отделен от женщины столом, так что не мог приблизиться к ней. Он попытался добиться сдвоенных занятий или нескольких занятий в неделю. Психолог же не видела в этом никакой вытекающей из обстоятельств необходимости. Он удрученно сидел перед ней, с безнадежными требованиями, и пытался найти подходящие точки соприкосновения. Объяснения, что ему нужно срочно выполнить предписание судьи, потому что его ждут дела, она не приняла. Ускоренным порядком характер не исправишь, считала психолог. Максимилиан ответил, что и не собирался менять характер, а только хотел «изменить курс своей ракеты», чтобы выполнить судейское предписание. То есть чтобы она быстренько переключила кое-какие провода в его характере (если считать, что он у него есть), чтобы он не крушил больше двери и столы, а занимался своей работой в более деловом стиле.

Однако психолог была женщиной образованной, вполне властвовавшей над своей личностью, а потому превосходившей неотесанного землевладельца Максимилиана, который со своей душой совладать не мог. Несомненно, согласно закону «признанного эгоизма неудержимого протеического Просвещения» победа над «привязанным к месту, полагающимся на опыт, простодушным, неповоротливым и фантастическим своенравием суеверия» была за ней. А сутенер (она тут же угадала род его занятий) считал ее залогом удачи, и весь его интерес был направлен на то, чтобы поставить ее возможности на службу своему предприятию. Он хотел, чтобы его подопечные прошли психологическую подготовку, а на верхней строчке в списке своего прайс-листа он уже готов был указать это прекрасное и наделенное острым разумом создание, ожидая, что за нее можно будет запросить специальную цену. Проблема заключалась для него в том, что он никак не мог вступить с ней в телесный контакт, чтобы разряд его воли перешел на нее, как перескакивает электрическая искра. Поскольку она не соглашалась на сдвоенные занятия, он подстерег ее в конце рабочего дня и был настроен во что бы то ни стало нести ее портфель, провожая по пути к вокзалу.

Просвещенная женщина, опрометчиво полагаясь на свои психологические познания, допустила ошибку, согласившись, чтобы этот недалекий тип сопровождал ее, словно собачонка. Она полагала, что в терапевтических целях это допустимо, ведь она установила, что с точки зрения психической у него нет никаких отклонений. Он только испытывал адаптационные трудности: когда в поле его зрения вся работа была сделана, то есть не было никаких новых жертв, не получавшая применения агрессивность находила выход в проявлениях насилия. Она назвала это «выражением неверия в обладание, не связанное с опасностью». Психологическая интерпретация была здесь бессильна, и задача состояла в том, чтобы переключить его ценную и неукротимую энергию «на более высокие цели». Дело стоило того, чтобы помочь ему советом. Она хотела, так сказать в факультативном порядке, получая удовольствие от достигнутого результата, попытаться поставить его на службу самому себе; таким образом, она не собиралась стать чем-то вроде моральной бандерши этого сутенера — это было бы проявлением своекорыстия, — а лишь помочь ему стать более совершенным сутенером самого себя.

Пока она анализировала его во время занятий, ее утонченный импульс был защищен от воздействия этого мужчины: благодаря разделенности занятий во времени, а также из-за конкуренции других пациентов. Когда же он был готов стать ее слугой и семенил рядом с ней по пути на вокзал, дело обстояло иначе. Она участвовала в этом всецело, и как целая личность она испытывала наслаждение от доставшегося ей «бесхозного добра». Внутренне она присвоила себе этого симпатичного молодого человека, желая помочь его развитию. Корысть была при этом исключена.

Однако неповоротливый, простодушный, упорный, по-собачьи верный спутник умел наблюдать и знал, что никто в мире не может создавать частную собственность без корысти. В том числе и личность, получившая в ходе образования способность «не обращать внимания на несущественные вещи». Тогда она сама становится бесхозным добром и ее могут прибрать к рукам. Хитрый пес, увязавшийся за ней и проникший в ее сердце как представление о собственности, не отпускал цепочку, привязывавшую ее к сфере его интересов. Возникали компромиссы. Она не могла отказаться от некоторых позиций, и ей пришлось отучить его обращаться с ней так же, как он это делал со своими обычными лошадками. Зато она соглашалась — уже чтобы не потерять эту собственность — зайти с ним в какой-нибудь ресторанчик, а позднее и в пансион. Учитывая разницу в образовании, она не считала эти события существенными, но ей важно было — учитывая внутреннее опустошение в ходе бескорыстной терапии в течение недели — соблюдение равновесия.

Поэтому она согласилась, когда он потребовал (при этом он дергал за воображаемую цепочку ее инстинкта собственницы, угрожая, что в противном случае удерживающая его цепь может оборваться), чтобы она занялась его девушками. Это была интересная задача, потребовавшая полного включения ее интимных познаний (все это находилось ниже образовательного уровня). И вот она занялась наставлением девушек, совершенствуя их методы работы. То есть она учила, что обрабатывать городского мужчину или американского офицера (по курсу 1 марка восемьдесят за доллар) — совсем не то, что деревенского парня. Сама она заниматься практикой отказывалась, однако согласилась, чтобы Максимилиан познакомил ее с одним банкиром, в результате чего возникли длительные, прибыльные для обоих отношения.

Ей было уже все равно, что необразованный симпатяга за посредничество получил гонорар в 20 тысяч марок, и при этом тут же принялся за старое и разнес в квартире ее нового любовника ценную мебель. Она объяснила банкиру психологические основы содеянного: человек, благодаря которому они встретились, всегда испытывал отчаяние от реализации своих волевых устремлений и выражал это отчаяние во вспышках насилия. Счастливый финансист об этом вскоре и думать забыл.

Зато сутенер быстро вернулся в состояние верного пса, поджидал ее на углах, порывался нести ее вещи, настолько легкие, что она предпочитала носить их сама. Он явно ждал, терпеливо или расчетливо, что цепь снова станет крепче и вновь впустит его, своего слугу, в сердце, что она, чтобы воспользоваться им (безо всякой корысти), опять принесет ему прибыль; он ждал и бежал за ней, «словно надеясь, что она еще бросит ему кость».