Теперь солдаты, в дополнение к противогазам, карабинам, НЗ, несут с собой по просторам России карманные издания философских сочинений. Им рекомендовано греться этими «собраниями письмен», словно у костерка вечером после боевого дня. Но вечером они слишком устали для этого. Так мышление деградирует, становясь МЕСТОМ, где можно было бы вспомнить о том, что когда-то существовало искусство анализа и искусство вопрошания. Тем самым мышление оказывается одиноким часовым. Считать ли его сообщением таинств («коренных вопросов») от озаренного к озаренному? Гераклит так не считал.

Вместо этого наступили грозовые времена. В них конденсируются потоки событий. Похоже, мировой дух двинулся в путь. В такие времена вопросы прорастают таким упрямым образом, что сами организуются в УМЕНИЕ ЗАДАВАТЬ ВОПРОСЫ в голове у каждого. Истинный философ надеется в своей жизни на один из таких моментов; без соприкосновения с излишеством практики он может обойтись, если его хоть раз непосредственно коснулся подобный «гравитационный водоворот истории».

Наша задача заключается: а) в обнаружении и фиксации остготских археологических памятников, б) фиксации и консервации греческих руин, в) демонстрации немецкой науки и высшей школы в непосредственной близости от фронта и тем самым ПРОЯВЛЕНИИ САМОСОЗНАНИЯ. Сразу же за линией фронта, практически на фронте, спокойная, привычная работа исследователей и мыслителей. Нам предстоит выступать с докладами.

Завтрак с группенфюрером Олендорфом, штаб которого расположен поблизости от штаб-квартиры армии. Все является измерением времени и мотива. Необходимо собрать воедино ВОЛЕВУЮ СПОСОБНОСТЬ, она распыляется на широких просторах, находится отчасти далеко позади, в прошлых походах, в Греции, во Франции, но только не здесь. Чтобы подтянуть волевые силы, требуется время. Технически войска находятся под Севастополем, но с точки зрения волевой, считает Олендорф, они вообще еще никуда не прибыли. В этом и заключается проблема национал-социалистического искусства руководства: преодоление фактора времени. Я на это: с помощью колдовства? Олендорф смеется. Речь идет о приближении горизонтов. Так же, как оперные кулисы перевозят в театр другого города и монтируют их там? Нет, их надо перемещать в огромных пространствах «внутренних образов». Солдаты и офицеры несут их с собой, говорит Олендорф. Под натиском одних этих образов и падет Севастополь. Падению крепости предшествует представление о ее падении. И вообще, чтобы быть здесь, требуется некое основание. Ведь никто не хочет здесь оставаться. Олендорф подтверждает: большая часть армии хотела бы продолжать осаду Ленинграда. А бросок в Индию?

Борьба с остатками сопротивления в зимнем Крыму воспринимается как вынужденная необходимость. Вот если бы было лето, если бы можно было пойти на пляж и если бы не было войны! В этом отношении, если я правильно понимаю озабоченность Олендорфа, солидная по размерам армия в своих существенных силах оказывается невидимой. Опасное положение. Мы хотели бы встретиться вновь.

Все мы должны участвовать в похоронной процессии, следующей за гробом гражданского специалиста, убитого из-за аморального захватнического поступка. Целый батальон, до зарезу нужный где-нибудь в другом месте, музыкальная команда… Мы, прикомандированные к штабу, в полном составе, в форме. Необходимо продемонстрировать, что даже единичные покушения на гигантское общее германское тело вызывают скорбь, церемониальный марш и возмездие. Полностью отсутствующая в сути вещей каузальность «устанавливается» в приказном порядке. Это ошибочно. Я не могу скорбеть по неизвестному мне человеку. Я вижу и у других не более чем внешнее соблюдение церемонии, некоторую торопливость, какая обычно бывает связана с действиями, выполняемыми нетерпеливо, вынужденно.

Музыканты играют три марша и траурную музыку. Речь полкового священника. На что был гражданскому этот мальчишка, после того как он его соблазнил бы, купил бы или принудил силой? Приступ похоти. Ему бы пришлось прикончить его, чтобы он никому ничего не сказал. Это не был какой-нибудь развращенный мальчишка, а сын архивариуса, бывшего большевистского начальника, помогающего теперь немецким оккупационным силам в качестве переводчика. Об этом во время церемонии ни слова, зато пересуды во время кратких перерывов.

Затем войска и приглашенные на похороны переходят на одну из площадей Симферополя. Здесь готовилась показательная казнь. Двенадцать человек за убитого гражданского. Приготовленные жертвы были беспокойны, двигались. Было невозможно заставить их стоять, потому что караульные, чтобы обеспечить пространство для стрельбы, должны были находиться на некотором расстоянии. Это было настоящее побоище, потому что стрелки никак не могли попасть в цель, им приходилось стрелять в движущуюся массу. Некоторые бросились в сторону зрителей (которых собрали, потому что казнь была показательной). Выстрелы пришлись в спину, заложники лежали, раненные. Пришлось офицерам подходить к раненым и добивать их выстрелами в голову.

Использование военных в «акциях устрашения» недейственно, и я бы сказал — недействительно.

Того же мнения был и партайгеноссе Олендорф, с которым я шел до квартиры. Он присутствовал не как приглашенный для участия в процессии, а как компетентный свидетель. Он должен основательно изучить проблему репрессивных действий, составить нечто вроде руководства, однако скорее приходит к выводу, что подобные экзекуции под началом армии так и останутся дилетантством, какими бы инструкциями их ни снабжали. Из этого следует, что исполнение нужно перепоручить спецчастям, подчиненным здесь партайгеноссе Олендорфу, элитному подразделению обученных полицейских, причем не рядовых.

Следует отказаться от сложного выстраивания каузальных цепочек («один убитый немец означает двенадцать расстрелянных местных»), да и от рационального обоснования вообще, считает Олендорф. Ряды, выстраиваемые рациональным мышлением, бесконечны. Цитирую: «КОНЕЧЕН гнев богов». Да, как буря гнева должна обрушиться на нас эпоха, а УЖАС слепит из нее новую. И сделано это будет не маленькими, логическими шагами. Что за злоупотребление словом «логос», восклицаю я. Именно так: одну эпоху преобразовать в другую можно только как целое, ВРЕМЯ ИЛИ СОВЕРШАЕТ ПРЫЖОК, ИЛИ НЕ ДВИЖЕТСЯ ВООБЩЕ. В субъективном ландшафте жителей полуострова, то есть в непосредственной близости, происходят изменения, завоевания. Подобная смена господства оказывает обратное воздействие на собственные оккупационные войска, словно гравитация, такова мысль Олендорфа, если я правильно его понял.

В коляске мотоцикла на юг полуострова. Храм Дианы, сохранились только фрагменты. Возможно, это место, где была жрицей Ифигения. Как нечто само собой разумеющееся и очень в духе Нового времени это сооружение стояло у подножия возвышенности, невидимое с моря. Местные жители могли вводить в заблуждение путешественников, прибывающих на кораблях: те думали, что перед ними необжитые места, и высаживались в надежде поживиться. Тут же следовало нападение местных жителей, появляющихся из засады, из долины за холмом, на прибывших морем чужеземцев. Корабли отводили в гавань, а захваченных в плен — на жертву богам.

Никаких мер не требовалось. Храму ничего не угрожало. Я остановил попытки людей из роты пропаганды провести кино- и фотосъемки. Этот храм слишком ценен для завлечения туристов в будущем.

Я отправил небольшую моторизованную группу в Симферополь, а сам двинулся обратно через горы. Полагают, что там есть партизаны. К полуночи я добрался до своего жилища, отмерив ногами часть крымской земли. Холодно. Светят звезды.

«Пути свободы. Справедливость как функция озирающей все далеко вокруг власти, заглядывающей далее перспектив добра и зла, то есть обладающей более обширными горизонтами ВЫГОДЫ» (Воля к власти, XIV, примеч. 158). «Справедливость как наличность, излишествующая, разрушительный образ мысли, исходящий из оценочных суждений; высшее представительство самой жизни» (Воля к власти, XIII, примеч. 98). «Сущность власти — господство над каждой достигнутой ступенью власти» (Воля к власти, 1887/1888, примеч. 675).