Антон Савельевич не выходил из экспериментальной лаборатории неделями.

Предстояли испытания не только самолётов-снарядов с новым двигателем «СЭВАРД-3», названным профессором Кремлёвым суперреактивным, но и производственные испытания первой передвижной станции искусственного дождевания. Споряну был в состоянии неугасающего творческого подъёма и, казалось, забыл всё, что не имело отношения к предстоящим испытаниям. Он почти не спал, появлялся дома раз в двое-трое суток и то лишь для того, чтобы принять ванну, поесть. Отдохнув часа два, он снова возвращался в лабораторию.

Он часами простаивал у испытательных стендов, проверяя температуру двигателей, влияние вибраций на сигарообразные корпуса самолётов, изучая степень сгорания смесей при разных режимах работы двигателя.

Генерал Прозоров понимал, что этот бурный прилив неутомимой энергии объясняется глубоким сознанием ответственности за предстоящие испытания, стремлением сделать всё, чтобы продемонстрировать изобретение во всей мощи заложенной в нём авторской идеи.

Но у Споряну были и другие причины, приковывавшие его к лаборатории. Ему хотелось как можно скорее разгадать секреты ионосферы, продумать возможности создания самолётов-снарядов как заградительного огня против высотной авиации.

Это его интересовало теперь, пожалуй, больше, чем проблема искусственного дождевания. Её он считал уже решённой.

Однажды после многократных стендовых испытаний он пришёл к профессору Кремлёву улыбающийся, довольный.

— Теперь, Пётр Кузьмич, можно передавать двигатель производственникам. Работает безукоризненно на любых режимах.

— Значит, предлагаете передать в серийное производство?

— Нет, пока для широких производственных испытаний. Не одну сигару, а несколько: скажем, пять, десять. Начать испытания в различных условиях: на сибирских равнинах и на больших подъёмах в горах, с тяжеловесными товарными составами и пассажирскими экспрессами…

— На морских и речных судах…

— На всех видах транспорта, Пётр Кузьмич. Но я хочу выговорить для себя одно непременное условие: испытание высотных стратосферных сигар должно проходить под моим наблюдением и в обстановке, максимально приближенной к реальной.

— Новую идею вынашиваете?..

— Меня занимают, Пётр Кузьмич, разности температур атмосферы. Нельзя ли, думаю, извлечь из этого кое-какие выгоды.

— А именно?

— Нам известно, что с подъёмом в стратосферу отмечается понижение температуры.

На высоте десяти-двенадцати километров, у границы стратосферы холод достигает 55° Ещё недавно полагали, что и в дальнейшем нарастание низких температур продолжается, И где-то наступает холод мирового пространства — безмолвие космоса. Так думали раньше, Пётр Кузьмич. А действительность показала другое. На высоте 40 километров температура достигает нуля, а выше начинается… тёплый пояс — озоновая оболочка Земли. На высоте семидесяти километров, или около этого, тропическая жара порядка 85 градусов. А выше температура опять падает…

— По мнению астрономов и метеорологов, — вставил профессор, — на этих высотах странствуют серебристые облака содержащие космическую, метеорную пыль…

— А что же дальше, — продолжал Споряну, — понижение или повышение температуры?..

Не настало ли время забраться с приборами, с лабораторией, в полном смысле этого слова, на высоту двухсот и более километров?.. Естественный кратногаз с его огромной силой отдачи нас сам толкает во вселенную. К тому же с его помощью можно создать заградительную полосу для высотной авиации.

— Давно ли вы занимаетесь этим вопросом?..

— После того, как в Швейцарии удалось принять передачи московского телецентра…

Вот тогда меня и потянуло к озоновой оболочке Земли, к ионосфере.

Профессор задумался. Он знал об этом атмосферном «казусе», как он его назвал. И разговор со Споряну заинтересовал его.

— Да, вы правы. Приём телепередачи на такие расстояния, даже в наши дни — редкость. Это кое о чём говорит…

Он снова умолк. Споряну тоже молчал, думая о том, какие явления вызовут взрывы кратногаза одновременно в двух холодных поясах стратосферы и что произойдёт, если одновременно встряхнуть взрывами и находящийся между ними тёплый пласт?..

— Мысль, прямо скажу, дерзкая, — продолжал профессор. — Но разве управление погодой вас уже перестало увлекать?

— Ну, что вы, Пётр Кузьмич. Создание заградительной зоны против воздушных пиратов на разных высотах будет в то же время служить делу искусственного дождевания, даже в более значительных размерах, чем мы проводили раньше. Широкие производственные опыты можно провести над каким-нибудь степным засушливым районом в размерах, необходимых для полива больших площадей…

Споряну говорил о предстоящих испытаниях с таким увлечением, будто уже получил разрешение на это. Но он, до поры до времени, умалчивал о своих дерзких замыслах. Ведь они действительно могли показаться фантастическими.

И Споряну решил: если ему поручат руководство испытаниями реактивных сигар, то одну из них он отправит в стратосферу. Его особенно интересовал вопрос: потянет ли двигатель за пределами 35 тысяч метров! Он был уверен, что управление сигарами будет снова поручено Юрию Капустину, имеющему опыт в этом деле. «А Юра, — думал он, — пойдёт на такой риск».

Споряну ушёл от профессора в приподнятом настроении. А вечером вместе с генералом Прозоровым отвёз на экспериментальный завод заявку и чертежи улучшенного двигателя. Началась подготовка к большим испытаниям.

Как-то в субботу Прозоров пригласил Споряну и профессора к себе. Начальник испытательной станции подполковник Белкин говорил лаконично, как будто повторял давно заученные слова команды:

— Тренировочные полёты закончены. Взлёт, посадка — безупречны. Чувствительность приборов высокая. Три звена готовы к испытаниям. Экипаж испытательного отряда ждёт приказаний…

— Ваше мнение, профессор? — спросил Прозоров.

— Я хотел бы внести поправку в порядок проведения испытаний.

— Прошу, Пётр Кузьмич.

— По-моему, эти испытания нужно проводить на предельных высотах, и вот почему.

Если действие детонации будет достаточно разрушительным в высоких, разреженных слоях атмосферы, то оно будет ещё более сильным в нижних, плотных. Нам известно, что чем сильнее сопротивление окружающей среды, тем выше температура взрыва, а значит, и больше разрушительная сила детонации кратногаза, да и многих других взрывчатых веществ. Тем паче, что высокие горизонты воздушных просторов нас интересуют куда больше.

— Ваше мнение, Антон Савельевич?

— Мы с профессором уже обменивались мнениями. Я тоже считаю, что эти испытания нужно прежде всего проводить на предельных высотах… Может, даже попробовать поднять одну из сигар к границам ионосферы.

— Проба нужная… Но об этом не нужно говорить громогласно… А испытать можно…

— Так и решим. Подполковник Белкин! Заготовьте приказ командиру звена майору Капустину. О дне и часе предупредим.

Зазвонил телефон.

— Прозоров слушает… А, Дмитрий Дмитриевич, приветствую. Когда? Хорошо, хорошо, через полчаса будем. Тогда и договоримся о деталях. Да, да, они приедут со мной.

— Теперь о второй части опытов — испытанию станции искусственного дождевания.

Этими испытаниями будет руководить Владимир Петрович Кремлёв. Установлены сроки, определена зона, подобран штат испытательного отряда. Переговоры о деталях поручены мне. Подробные инструкции даст комиссия. Нет возражений?.. так и доложим. — Он поднялся. — Ну, поехали, нас ждут в обкоме партии.

Дмитрий Дмитриевич развернул карту и обратился к Прозорову:

— Ну, генерал, как у вас дела? Когда предполагаете провести испытания?

— Всё зависит от того, Дмитрий Дмитриевич, когда завод даст последние двигатели.

— Тогда послушаем директора.

Мещерин поднялся, откашлялся и начал: