Услышав перевод, Даниэль пошатнулась.

— Я не могу без племянника. Ему только три, за ним нужен присмотр.

Венсан выглянул из-за ее юбки, и в лице миссис Монро что-то дрогнуло.

— Три, говоришь? И тоже на этом ужасном лягушачьем говорит?

В глазах их переводчика вспыхнул какой-то опасный огонек: слава Богу, кажется, одна Даниэль это заметила. С преувеличенным почтением он склонил голову:

— Он говорит по-французски, миссис.

— Как его зовут?

— Венсан, миссис.

Откуда он знает его имя? Значит, все-таки они с ним на одном судне были?

— Пусть он скажет мне что-нибудь! — обратилась миссис Монро к парню.

Тот наклонился к Венсану:

— Можешь сказать "Хэлло, миссис Монро!" вот так, по-английски?

— Алло, мисей Монро! — отозвался мальчуган.

Лицо женщины расплылось в довольной улыбке.

— Так, значит, говоришь, три? — и она повернулась через плечо к спутнику, которого Даниэль поначалу и не заметила. — Симпатяжка, а? Чарльз, в таком возрасте паписты его не могли еще развратить, как думаешь? Может…

Она не закончила, дожидаясь, что скажет мужчина. Он был постарше и до чрезвычайности толст. "Как боров откормленный", — подумала Даниэль.

— Ради Бога, возьми и его, — произнес мужчина совершенно безразлично. — Избавиться всегда можно. — И он отвернулся, вступив в разговор с кем-то из знакомых.

— Ну, ладно. Пошли оба! — миссис Монро повернулась было, но остановилась, раздумывая. Как она с ними общаться-то будет? — Эй, молодой человек, где ты так английский выучил?

— Солдаты научили. В тюрьме.

Она нахмурилась:

— Как это тебя угораздило?

— Я из Акадии, миссис.

Она подумала.

— Читать и писать умеешь?

— Только по-французски, и то чуть-чуть.

— Если по-лягушачьи научился, то и на человеческом научишься, — изрекла дама. — Чарльз, этот парень знает грамоту. Может пригодиться.

Даниэль почувствовала прилив ярости. Обращаются с ними как со скотом! Хотя чем они отличаются теперь от скота?

— Это так? — толстяк-коротышка уставился на парня через лорнет. — Как твое имя?

— Андре Лежан, месье… мистер Монро! — быстро ответил тот, подавив желание плюнуть в лицо этому борову.

— Ну ладно, берем и его тоже. Сейчас оформим все! — и толстяк двинулся с причала.

Даниэль с трудом тянула упиравшегося Венсана. Андре Лежан — теперь она знала имя парня — подхватил его на руки, и Даниэль подарила ему взгляд, полный благодарности. А ничего, кажется, парень. Так вроде покорно разговаривал с этим Монро, а в глазах — никакой покорности. Сильный, видно, и неглупый. Хорошо, что он с ними. Базиля больше нет, его не вернешь — а так страшно быть одной!

"Пемброк" бросил якорь в гавани Аннаполиса позднее других судов: в шторм на нем рухнула грот-мачта. Как бы англичане ни относились к акадийцам, они знали, что это — незаменимые работники. Вот и сейчас: не к кому было обратиться насчет ремонта корабля, кроме как к местному мастеру по имени Шарль Белливо.

Мачту он починил, но вместо платы за работу его бросили в вонючий трюм — к тем двум сотням с лишним несчастных, которых отправляли в ссылку. Может, все для него и обошлось бы, да только он заспорил с капитаном, стал требовать причитающееся — вот и получил… Впрочем, впоследствии капитану суждено было дорого заплатить за свое вероломство.

Среди тех, кто провел в трюме "Пемброка" долгих семь дней, пока устанавливали новую мачту, был и Реми Мишо. Он думал, что хуже тюрьмы ничего и быть не может, но ошибался — на "Пемброке" было намного хуже. В тюрьме было холодно, но там можно согреться: попрыгать, поотжиматься. Здесь об этом нечего было и думать — шагу ступить некуда. Там его кормили какой-то бурдой, здесь он был счастлив, когда вообще было что поесть; там его душила вонь от немытых тел и испражнений, тут просто в самом буквальном смысле нечем было дышать, когда были закрыты люки, а их чаще всего держали закрытыми.

Шарль Белливо громко выругался, когда его втолкнули в трюм и он оказался рядом с Реми.

— Садись, друг! — дружелюбно приветствовал Реми мастера. — Ради тебя хоть люк открыли. Спасибо и на том.

— Да уж, свежего ветерка здесь не помешало бы! — пробормотал Белливо, грузно опускаясь на пол. — Говорят, нас в Северную Каролину повезут. Далеко это?

Никто не знал. Только Реми процедил:

— Все равно не доплывем, то есть если и доплывем, то уже трупами.

Заплакал ребенок, кто-то зашелся кашлем.

— Может, тут еще и крысы? — мрачно спросил Белливо. — Я как-то их не очень…

— Да какие тут крысы — давно задохнулись бы! Для блох и то вряд ли воздуха хватит, — бросил Реми.

Снова заплакал ребенок. Их на корабле было больше, чем взрослых. "Сколько из них выживет?" — печально подумал Реми и покачал головой. Его мысли обратились к Солей. Неужели она с их еще не родившимся ребенком сидит вот так же в трюме какого-нибудь судна? Мысль была непереносимой, но ни о чем другом он думать не мог. Организм сам нашел выход: Реми забылся тяжелым сном. Потом проснулся в неудобной позе, переменив ее, заснул снова. А когда проснулся опять, обнаружил, что они уже плывут.

Весь корабль раскачивался и стонал, как раненое животное, и вместе с ним, сам того не замечая, стонал Реми. Солей, Солей…

Когда корабль накренился особенно круто, на Реми обрушился могучий корпус соседа — это был Белливо.

— Хоть бы уж перевернулся быстрее, — выругался он. — Конец мучениям…

Из темноты раздался испуганный женский вопль: — Я же плавать не умею!..

Белливо утешил женщину:

— Да нет, это я так. Только если мачта рухнет, а ее я сам делал, дурак! Может, и доберемся до этой Каролины, там хоть тепло, говорят.

Внезапно кто-то зарыдал:

— Умер! Сыночек!..

Всю ночь в ушах Реми стоял этот крик.

К утру ко всем запахам добавилась еще вонь от блевотины — большинство страдало морской болезнью. Дышать вообще стало нечем.

Кто-то вдруг забарабанил кулаками по крышке люка и закричал:

— Эй вы, ублюдки! Мы тут подыхаем! Воздуха! Откройте люк!

Реми узнал голос своего соседа по камере — месье Дегля. Какое-то время, казалось, никто из команды не обращал на этот стук и крики никакого внимания. Дегль уже разбил в кровь кулаки, его сменил кто-то другой, потом того — третий. Наконец, люк приоткрылся.

На счастье, около люка в это время находился Белливо, который, пожалуй, лучше всех из них говорил по-английски.

— Вы что, хотите доставить в порт корабль, полный трупов? Как бы вам за это самим в тюрягу не угодить!

— У меня приказ — держать вас всех тут, — отворачивая нос от люка, буркнул матрос.

— Скажи капитану, что он ответит за убийство двухсот с лишним подданных его величества!

Матрос захлопнул люк, но, как видно, слова Белливо подействовали. Через несколько минут над головами у них послышались шаги и люк снова распахнулся. В нем появилось слегка озабоченное лицо капитана Фонтэна.

Белливо обратился к нему:

— Мы умираем, капитан. Вот уже утром двое детей умерли. Надо проветрить трюм. Выпустите нас на палубу.

Капитан отошел подальше, чтобы не чувствовать этой ужасной вони из трюма.

— Буду выпускать по шесть человек. Два раза туда и обратно по палубе, потом следующие шесть. При малейшем неповиновении — перебью, как бешеных собак. Ясно?

Многие были слишком слабы, чтобы выбраться на палубу без посторонней помощи. Реми вышел, держа за руку какую-то девочку с кудряшками, которые слиплись от грязи и пота. Она щурилась от яркого света.

— Где твоя мама? А папа? — спрашивал он ее. Она не отвечала. Реми затрясло от ярости, он проклинал виновников несчастья этой крошки. А сколько еще таких, как она?

— Ты заметил, команды-то — кот наплакал? — тихонько проговорил ему Белливо, когда они вновь очутились в трюме.