Солей не могла найти слов, чтобы выразить обуревавшие ее чувства. Она подозревала, что у отца будут сомнения, что он выскажет кое-что не слишком приятное. Но ведь это — чуть не прямой отказ!

Эмиль печально улыбнулся, глядя на их лица.

— Знаю, знаю, что вы чувствуете сейчас. Тоже был молодой, горячий. Но с тех пор я много узнал о жизни. Мудрость приходит с годами, хотя вы, молодые, конечно, с этим не согласитесь. Но все-таки, заметьте, месье, я бы не выполнил своих отцовских обязанностей, если бы вот так просто отдал за вас свою дочь. Если у вас настоящая любовь, — он отмахнулся от протестующих восклицаний, уже готовых сорваться с уст Реми и Солей, — она выдержит испытание временем. Если нет, то лучше узнать это раньше, чем позже. Вы говорили, что вас ждет партия товара, которую вы должны доставить в Квебек! Прекрасно! Займитесь этим, половите зверя, а весной возвращайтесь, и если вы еще будете хотеть взять мою дочь в жены, а она вас — в мужья, тогда мы с матерью дадим вам свое благословение…

Солей пошатнулась и, если бы не Реми, наверное, упала бы. Ждать до весны? Да отец еще и сомневается, что он вернется?

Реми побледнел.

— Вы меня обижаете, месье Сир. Я по-честному сделал предложение, а вы вроде намекаете, что мои чувства — это так, ерунда, растают как снег… Я вас заверяю…

Эмиль поднял руку, чтобы остановить его:

— Пожалуйста, не надо обижаться. Я простой человек, может быть, сказал что не так. Я не имел в виду, что у вас какие-то пороки. Гийом о вас очень хорошо отзывается, Солей считает, что любит вас… Да подожди! — махнул он рукой на дочь. — Если бы вы захотели остаться здесь, с нами, то ради Бога — хоть в следующее воскресенье можно было бы обо всем объявить. Моя дочь всегда была разумной девочкой, и с какой стати я буду вставать у нее на дороге? Просто вы знаете-то друг друга всего ничего. Сами говорите, что жизнь у вас будет такая — сплошные расставания, так неужели не имеет смысла проверить, выдержите ли вы короткую разлуку? Если да, то мы — "за"!

Солей все равно была безутешна. Она повернулась к матери — может, та выступит за них? Нет, достаточно взглянуть на ее лицо: она им сочувствует, но перечить Эмилю не станет. Выходит, этой осенью свадьбы не будет. Солей разразилась слезами и, оторвавшись от Реми, опрометью бросилась в спальню, уткнулась в подушку, безуспешно пытаясь заглушить рыдания. Никогда она не думала, что папа такой жестокий, а мама не скажет ни слова в ее защиту! Солей знала, что будет всегда любить Реми, что бы там ни говорил ее отец, но сердце все равно разрывалось от боли. Она плакала и плакала, пока не выплакала все слезы.

— Солей? — послышался из темноты шепот Даниэль.

— Что еще? — голова у Солей болела, нос забит. Она повернула голову к сестре. У Даниэль в руке горящая свечка, еще подожжет тут что-нибудь…

— Он ждет тебя… там, у плотины…

— Кто? — задавая вопрос, Солей уже знала ответ. Она проворно соскочила с кровати, попыталась привести в порядок смявшуюся юбку, поправила чепец на голове.

— Да Реми! Я по нужде ходила, а он меня окликнул. Но только подожди немного. Папа еще не лег.

Солей затопталась в нерешительности:

— Скажешь, когда можно…

Даниэль энергично закивала.

— А правда, что папа сказал, чтобы ты не выходила за него?

— До весны. Думает, что я до тех пор его разлюблю. — Веки, чувствуется, набрякли. — Я, наверное, как чушка выгляжу. Реми увидит и сам первый меня бросит!

— Да темно совсем будет, ничего он не увидит! Это из-за того, что он с Луи согласился, что уезжать надо?

— И это тоже, наверное. Слушай, принеси мокрое полотенце, я хоть лицо разотру. И не проболтайся никому, что разговаривала с Реми.

Даниэль опять энергично кивнула и вышла. Комната снова погрузилась во мрак.

Черт бы их всех побрал — и папашу, да и Луи заодно! Если бы он не надумал уезжать, то ее, быть может, и отпустили бы. Да нет, зря это она так. Отец их обоих любит, и ее, и Луи. Но он забыл уже, как это бывает в молодости, когда влюблен. Кроме того, им-то никто не мешал: влюбились тоже, сами рассказывали, с первого взгляда, сразу же помолвка, а там и свадьба, без всякой задержки. Единственная разница — что они родом из соседних деревень.

Вернулась Даниэль с полотенцем и ковшиком воды. Солей сделала что-то вроде примочки. Немножко помогло. Прошло еще с полчаса.

— Мама с папой легли! — принесла наконец долгожданную весть Даниэль. — Мадлен еще не спит. Марк кашляет, она ему припарки делает. Но она ничего не скажет. Давай!

Минута — и Солей, обменявшись безмолвным взглядом с Мадлен, выскользнула из дома. Темень — глаз выколи, но дорогу она знала. Ночь холодная, а она даже шаль не накинула. И возвращаться страшно. Ну ничего, Реми согреет. От одной мысли о нем ей стало теплее. А вдруг он уже ушел, не дождавшись? Вон и плотина виднеется.

Забавно, эти англичане считали, что, раз жители Акадии не сводят леса, значит, они ленивы. А они просто решили отвоевать землю не у леса, а у океана. Построили целую сеть плотин и дамб, как голландцы; с той только разницей, что строить приходилось в условиях, когда приливная волна идет со скоростью фут в минуту, разница уровней прилива и отлива — пятьдесят футов, самая большая в мире! И сменяют они друг друга каждые шесть часов, днем и ночью.

Правда, акадийцы научились использовать во благо и приливы. Пока вода низко, они быстро воздвигают дамбу из стволов деревьев, между которыми набивают глину. Ворота шлюзов открываются только в сторону океана, во время отлива вода туда и уходит, а чем выше прилив, чем сильнее бушует океан, тем плотнее становятся и запорные ворота.

Через несколько лет дождь промоет почву от морской соли — и земля готова для обработки. И таким образом уже больше тринадцати тысяч акров освоили! "Дурачье они, эти англичане, если думают, что строить дамбы легче, чем сводить лес", — говаривал Эмиль. Это была одна из причин, почему он их в грош не ставил.

Даже во сне Солей могла бы найти тропинку, ведущую на гребень плотины. Она помогала братьям строить ее — тогда ей было семь или восемь. Теперь в запруде ловили рыбу, и Солей тоже в этом участвовала. Чу — сова заухала. Плеск волн слышится. А вот где-то поблизости ветка хрустнула. Солей окликнула:

— Реми?

И вот она уже в его жарких объятиях. И они не могут оторваться друг от друга. Наконец, он проговорил:

— Я уже боялся, что тебе не удастся удрать.

Какая обида: она так старалась убрать с лица следы слез, а теперь разревелась!

— Реми, а я так боялась, что ты не дождешься меня!

— Ну как не дождаться? Оставить тебя в таком раздрае! Между прочим, может, это и к лучшему. Зиму проведешь в тепле и уюте; а то тащиться через снега, спать где придется, есть неизвестно что…

Она фыркнула:

— Ты же не голодал! Сам говорил, что в лесу дичи полно!

Он снова прижал ее к себе.

— Голодал, знаешь ли, хотя и не долго. И замерзал, и промокал… А тебе-то каково было бы? Знаешь, с лесом лучше начинать знакомиться весной…

— Я на лыжах бегала еще совсем крошкой, — возразила Солей. — И не замерзну, если спать вместе будем…

Его тело ощутимо отозвалось на эту, столь невинно нарисованную ею перспективу. Он, правда, решил обратить все в шутку.

— Да, это, конечно, соблазнительно. Я эти твои слова часто буду вспоминать. Но мне будет спокойнее, если ты останешься здесь. Я приду сюда весной. Обещай мне, что будешь ждать, что не пойдешь под венец с другим…

Она прижалась к нему сильно-сильно.

— Ни за что! Не будет никого другого!

— Ну и хорошо. Знаешь, пока я тут тебя ждал, я тысячу раз все передумал. Поставил себя на место твоего отца. И представь себе, я бы тоже не захотел, чтобы такую дочку какой-то заезжий молодец увез невесть куда…

Солей не хотела признать, что отец хоть в чем-то прав.

— Но это мое будущее, моя жизнь! Я хочу быть с тобой сейчас, а до весны еще так далеко!