Женщина ушла, зато вечером явился брат Дегля — да еще с бутылкой коньяка! Вторую пришлось, конечно, охране отдать, но все равно неплохо. Но еще больше обрадовало Реми другое: через решетку, отделявшую посетителей от заключенных, послышалось негромкое:

— Где тут Мишо? Весточка с воли!

В два прыжка Реми оказался у решетки:

— От кого?

— Да вот от одной парочки — их друг от друга не отличить. Говорят, родственники.

— Антуан и Франсуа? Вы с ними говорили?

— Как раз сегодня на меня вышли, когда я сюда собирался. Спрашивали, как вас отсюда вытащить. Я говорю, знать не знаю. Стражники, конечно, берут — и монетой, и бутылками, но чтобы выпустить кого — на такое они не пойдут. За такие вещи — расстрел. Я только сказал, что вы в порядке.

Реми вздохнул. "Ну, по крайней мере, хоть жена будет знать, а вообще-то они прехитрющие чертенята. Может, и придумают, как меня отсюда вытащить".

Несколько дней Реми напряженно ждал. Но его ожидания не оправдались. Однажды ночью они услышали выстрелы, крик, потом все стихло. Заключенные попытались увидеть что-нибудь из единственного в камере окошка у самого потолка, но не вышло. Не было больше и стрельбы. Реми понял, что это были близнецы и что их попытка не удалась. Что с ними? Ранены? Убиты? Или все-таки сумели ускользнуть и расскажут теперь обо всем своим там, в Гран-Пре?

Что-то назревало, Реми это нюхом чуял. Стражники стали еще более неприступными, и в то же время чувствовалось, что они в состоянии какого-то возбужденного напряжения. Что придумали англичане на этот раз? Другие узники тоже поняли, что происходят какие-то непонятные перемены.

— Да уж наверняка ничего хорошего нас не ждет, — выразил свое беспокойство месье Дегль. — Вот жена придет, авось расскажет…

Но мадам Дегль больше не приходила. Посещения родных вообще прекратились. Напряженность росла.

Пожалуй, сильнее всего ощущал это индеец-абенак. Он теперь непрерывно хмурился и бормотал:

— Нет хорошо! Нет хорошо!

Реми был с ним согласен. Если бы у него был нож!

Стражники не появлялись с самого утра, а уже день клонился к вечеру. Еду не приносили. Когда надзиратель наконец появился, его слова, которые он скорее выплюнул, чем проговорил на плохом французском, поразили всех:

— Эй ты, индеец! Микмак! Убирайся отсюда! Свобода!

Индеец неторопливо собрал вещички, проговорив на своем языке, который Реми знал:

— Не могут отличить абенака от микмака! Вот дурачье!

— Верно! — бросил ему Реми. — Удачи, друг!

— Господь с тобой! — для индейца это был необычный ответ, но индеец знал, что местные белые так прощаются с самыми дорогими им людьми.

— Давай-давай, пошевеливайся! — прикрикнул стражник, подтолкнув индейца, едва тот оказался за дверью.

"Эх, сейчас бы его! Голыми руками удушил бы, да вон еще стоят, с мушкетами на изготовку". Секунда — и дверь с грохотом захлопнулась, вот и замок опять заперли.

— Эй, а жрать когда дадите? — крикнул кто то из заключенных.

Один из стражников огрызнулся какой-то скороговоркой, но смысл сказанного — хотя и по-английски — большинство уловило: мол, еще денек, по-другому заговорите, не до еды будет…

Значит, завтра. Или послезавтра…

Примерно через час послышались несколько выстрелов снаружи, потом — тишина, потом — огонь залпами, крики, еще один одиночный выстрел, и снова тишина…

— Какому-то бедняге не повезло! — разочарованно заметил месье Дегль. — Нет, честно, если они меня отсюда выпустят, ни на день в городе не останусь. Заберу жену с детишками, в лодку — и на запад, по Сент-Джону! Говорят, там, по другую сторону Фанди, полно земли, зато англичанами и не пахнет.

Послышались голоса одобрения, а у кого-то с голодухи громко заурчало в животе. Но никто не засмеялся и не пошутил. Воспоминания о только что слышанной перестрелке как-то не располагали к шуткам.

— Ни обеда, ни ужина, ни передач… — раздумчиво продолжал месье Дегль. — Уж не на виселицу ли нас готовят? Посплю-ка я, пожалуй, а то в таком виде меня и всевышний к себе не примет.

— Примет, если парочку этих с собой захватишь! — ввернул другой заключенный по фамилии Питр; он сидел "за неуважительное отношение к британскому офицеру". "Я в него плюнул?" — не без гордости объяснял месье Питр эту юридическую формулу.

Еще немного поупражнялись в тюремном юморе — и затихли. Реми давно уже развил в себе способность засыпать сразу и столь же мгновенно просыпаться. Вот и сейчас — кто-то зацарапался наверху, и Реми сразу же вскочил, всматриваясь в светлеющий проем окна.

— Кто там? Антуан? Франсуа?

— Пришел сказать новость, друг! — это был индеец-абенак.

— Какую? Что там было?

— Англичане приказали: всем белым людям идти к церкви. Много пошли в лес. Стреляли. Видел: два красный мундир убит. Ваших убито нет видел. И одна вещь другая.

Реми услышал, как и другие заключенные зашевелились, прислушиваются.

— На воде много корабль. Туда гнать людей. Штыками. Я не знал, что это есть, но хотел тебе знать, друг!

— Спасибо, друг! Смотри шею не сломай, беги!

— Господь с тобой! — и абенак исчез.

— Наших на суда грузят! Насильно! Что это они? — спросил кто-то из темноты.

— Да уж давно, видать, задумали! — с горечью произнес Реми. Б-р-р, как холодом от окна несет! А зимой еще и снег, видно, через решетку сыплется. — Хотят отнять у нас землю и скот, а самих на суда — и в море!

Послышались сердито-недоверчивые голоса, ропот.

— Нас на их чертов корабль? Ну уж нет!

Реми уже не слушал. Ведь должен же быть выход, должен! Но какой?

Утро встретило их пронизывающим ветром и подгоревшей, холодной овсянкой на завтрак. Голодные люди набросились на еду, не упустив, впрочем, случая высказать общее мнение, что своих свиней они кормили лучше. Не доев, Реми отставил свою кастрюльку — как бы не вырвало. Снова раздались выстрелы. Одиночные, но выстрелы. Что же там происходит, черт побери?

Примерно через полчаса явились шестеро охран-пиков. Лица мрачные — уж не по ним ли стреляли? Может, уже недосчитались кого-то из своих? Всех заключенных выгнали наружу.

— Не церемониться с ними! Кто побежит — стрелять! — отдал распоряжение какой-то лейтенантик. — Все равно на всех мест на судах не хватит!

— Куда это вы нас? — спросил Реми.

— На корабли — и туда, где вы для короны больше опасны не будете! — с садистским удовлетворением ответил лейтенант. — Ваши земли и ваше имущество конфискованы в пользу верных подданных его величества. Это вас отучит шутки шутить с нашим королем!

Нестройная толпа освобожденных — хотя какие там освобожденные! — заволновалась.

— А моя жена? Ребятишки? — вскричал месье Дегль.

— Тоже на корабли, — успокоил его лейтенант.

Несчастный отчаянно завертел головой, пытаясь отыскать своих в толпе тех, кого гнали к пристани.

— Никто не видел мою жену? — спрашивал он.

Ему сочувствовали, но никто не мог ответить ничего утешительного.

Реми готов был броситься на этого наглого английского офицерика, придушить его. Но какой смысл? Не успеет он до него дотронуться, а его уже проткнут штыками. Вместо этого Реми собрат все свое самообладание и как можно вежливее обратился к офицеру:

— Я не местный. У меня жена в Гран-Пре. Там что, то же самое происходит?

— Это происходит везде на территории колонии Новая Шотландия, месье! — лейтенант произнес это с издевательской интонацией, особенно подчеркнув издевку этим "месье". — В Бобассене, в Пизике, везде. Приказ короля — сослать вас всех. Ваше пренебрежение законами королевства далее нетерпимо. Если хотите знать мое мнение, то давно пора.

Реми облизал разом пересохшие губы:

— И куда же нас?

— Кто знает? Раскидают по колониям, среди верных подданных короля, авось вашего папистского духу поубавится, да и языком настоящим заговорите.