Подбежавший якут забросил свою ношу в лодку, взмахом тесака перерубил веревку, державшую посудину у берега, уперся руками в борт и стал выталкивать ее на стремнину.

— Давай, давай, давай, Витька! — почему‑то выкрикивал он.

Что нужно было ему дать, Рогозин не понимал и, как беспокойная курица метался между лавками, спотыкаясь об ящики и путаясь в сетках.

— Руку давай! — наконец и Юрик сообразил, что напарник его не понимает. — Руку дай!

Виктор стукнул себя ладонью по лбу и вскоре уже втянул товарища на борт. Пока с Юрика, висящего на борту, стекала вода, Рогозин поспешил на корму — завести мотор. И, едва пыхнув сизым облаком старенький Marlin завелся, Виктор обессилено упал на скамью, стирая со лба выступивший мелкий бисер пота.

На берегу уже было не протолкнуться от нечисти: темные пятна, рогоносцы, светящиеся четырехрукие уродцы, Железноногий, оказавшийся совсем не старым. Тридцатилетний амбал с простецким лицом рязанского Вани — таков был легендарный Железнобокий.

Когда мотор завелся, до монстров оставалось едва ли метров пятьдесят, видны уже были их глаза: с круглыми зрачками, мерцавшие отраженным светом на белых, чуть отдающих голубизной белках. Глаза на этих странных и страшных мордах, показавшиеся Рогозину неожиданно осмысленными, разумными, почти человеческими. И в миг, когда сквозь сизый дымок чихнувшего двигателя показались эти глаза — гляделки четырехрукого светящегося монстра, — Рогозин впервые окончательно уверился, что никакие это не инопланетяне, а самые настоящие земные, но и одновременно потусторонние абаасы. Такого воплощенного ужаса, узнаваемого и запредельно далекого от всего, чем мог похвастать жизненный опыт Рогозина, по его абсолютному убеждению не могла создать природа ни на какой иной планете, кроме Земли.

А перед самым срезом воды, отступая перед волнами, громко гавкал Атас — пес остался прежним и словно не замечал своего безобразного окружения. Не было только Савельева — он, будучи человеком, не мог угнаться за демонами, Железноногим и собакой.

— Вовремя мы, — счастливо улыбаясь, проорал Юрик. — Я уж думал, не успеем!

Он встал во весь рост, согнул правую руку в локте, левую положил на сгиб и показал получившуюся фигуру толпе демонов на берегу:

— Вот вам, абаасы! Нас хрен возьмешь!

За его спиной радостно захохотал Рогозин.

Какое‑то время они просто смотрели друг на друга и заливисто смеялись. Страх отпустил сразу и, казалось теперь, навсегда, едва лишь лагерь нечисти скрылся за изгибом русла.

— Как мы их, а? Можем ведь! — стучал себя по мокрым коленкам Юрик. — Я такой ору тебе «давай, давай, Витька!», а ты, ой ты дурень, Витька. Чего искал в лодке? Багор, что ли?

— Не знаю, — вторил ему Рогозин, заливаясь смешливыми слезами, — честное слово не знаю. Ты глаза выпучил, орешь что‑то, а я никак не могу втыкнуть: какого рожна тебе нужно?

И они снова хохотали, будто пара сбежавших из дурдома психов.

Лишь когда мотор зачихал и заглох, они спохватились.

Кое‑как сладив с веслами, добрались до берега, с трудом найдя подходящее для высадки место.

— Далеко мы ушли от пещеры? — спросил уже совершенно успокоившийся Рогозин, прикидывая, как много груза они смогут дотащить.

— Нет, — скривил лицо Юрик. — Река здесь извилистая. Мы сейчас даже ближе, чем если бы шли прямо от лагеря.

— В другую же сторону вроде бы плыли?

— Река извилистая, — снова объяснил якут. — Плывешь по реке назад, а приплываешь по суше почти вперед. Петля, понимаешь? А, не парься, — махнул Юрик рукой. — Доберемся быстро, если не наткнемся на… Давай лучше посмотрим, что ты натаскал?

Они с большим трудом, едва не сломав тесак, смогли отогнуть дверцу мобильного сейфа так, что язык замка выскочил из паза. Наградой за труды стали два дробовика «Байкал» с четырьмя коробками патронов к ним и дополнительный магазин к пистолету, который Юрик уверенно опознал как восемнадцатизарядный СПС.

— Хороший улов, — кивнул Юрик. — Давай ящики смотреть. — Сколько их?

— Четыре. С какого начнем?

— Давай с этого?

На ящике висел замок — не особо внушительного вида, но все‑таки замок. Рогозин отыскал на берегу подходящий увесистый булыжник и после нескольких ударов петли с ящика были сбиты вместе с замком, выдернуты «с мясом» из сухой доски.

— Что здесь у нас? — спросил неизвестно кого Юрик, поднял искуроченную крышку, несколько секунд заинтересованно смотрел внутрь, удивленно хлопая ресницами, потом откинул крышку прочь, едва не заехав Рогозину по многострадальной ноге, и заливисто рассмеялся.

— Что там? — Рогозин аккуратно отложил «отмычку» и заглянул внутрь.

Ровными рядами в ящике были уложены камни. Примерно такие, каким только что был сбит замок. Подписанные, пронумерованные белым маркером сколы со всех окрестных скал, те самые, что две недели не покладая рук собирали аспиранты Перепелкина.

Приятели переглянулись, и одновременно потянулись к следующему ящику. С ним оказалось еще проще: его запор состоял всего лишь из скрученной проволоки, которая в ту же секунду полетела прочь, в реку, жалобно дзинькнула о булыжник и, хлюпнув напоследок водой, навеки исчезла в стремнине.

И в этом ящике тоже лежали камни. Подписанные не так аккуратно, как в первом, другим почерком.

— Кирюхина работа, — задумчиво сообщил Юрик. — Пишет как курица лапой. Как таких людей в кандидаты наук берут?

— А по — твоему, все кандидаты должны быть каллиграфами? — Рогозин уже тащил на берег третий ящик и почему‑то сильно злился на якута. Будто от Юрика зависело содержимое злополучных ящиков. — В Китае одно время так чиновников выбирали — по почерку, и чем это для них закончилось?

— Не знаю, Витька, — развел руками Юрик. — Мне на Китай наплевать. Мне Улу Тойона победить нужно. А если в него этими камнями кидаться, победы точно не будет. Это я тебе как эксперт говорю. Что в третьем?

Через минуту выяснилось, что и в третьем ящике лежат образцы.

— Поспешишь — людей насмешишь, — проворчал Юрик.

Рогозин окончательно расстроился, опустился на землю и обеими руками взялся за голову:

— Что ж ты за дурак‑то такой, Виктор Данилыч? — сказал он сам себе. — Ничего без косяков делать не можешь.

Юрик чиркнул зажигалкой, глубоко затянулся забычкованной сигаретой, выпустил несколько идеально круглых колец дыма, которые тотчас унес прочь легкий ветерок.

— Посмотри на это иначе, Витька, — сказал якут и Рогозин сообразил, что сейчас услышит какое‑то нравоучение. — Утром у нас не было ничего, а теперь? Целый арсенал оружия, продукты и, самое главное — мы научились выживать рядом с воплотившимися абаасами. Это немногим шаманам удается, паря. Плохо не то, что в этих ящиках камни, плохо, что абаасы нас с тобой видели, знают, что мы живы и теперь примутся искать нас вдесятеро усердней. Понимаешь? А если будут искать нас, то могут найти и других.

— Не — не — не, подожди‑ка дружище, — вдруг вспомнив его прежние откровения, воспротивился Рогозин. — Не ты ли говорил, что абаасы не смогут нас увидеть, пока мы под защитой твоего иччи?

— Они и не увидели, — усмехнулся Юрик.

— Они смотрели мне прямо в глаза!

— Это Атас и Железноногий показали им, куда смотреть. «Вия» у Гоголя читал? Ну вот та же механика: должен быть кто‑то, кто покажет чертям жертву. У Гоголя это был вий, а у слуг Улу — савельевский Атас и Железноногий. Он тебе никого не напомнил?

Виктор почесал пятерней затылок, вспоминая киборга, подобно статуе стоявшего на берегу реки. И внезапная догадка озарила его лицо!

— Савельев! Если бы нашему Стальевичу было сейчас лет тридцать — их было бы не отличить!

— Догадался Витька, — якут выпустил изо рта еще одно фигурное облако дыма. — А я думал, что ты совсем слепой. Есть и еще положительные моменты в том, что ты приволок в лодку камни, — неожиданно «вспомнил» Юрик. — Будь в ящиках что‑то ценное, нам пришлось бы топать к пещере и переть это все на себе, так что… не устанем хотя бы. А что в четвертом?